Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 38

– А она тебе сказала, кто это?

– Нет, не сказала, – ответил Хори. – Она ни разу не назвала имени. Тем не менее наши мысли, я убежден, совпали.

– В таком случае, Хори, скажи мне, чтобы я тоже его остерегалась.

– Нет, Ренисенб, мне слишком дорога твоя участь, чтобы я тебе его назвал.

– А если я не знаю, мне ничто не угрожает?

Хори потемнел лицом.

– Нет, Ренисенб, я не могу сказать, что тебе ничто не угрожает. Опасность существует для всех нас. Но опасность возрастет, если ты узнаешь правду, ибо тогда ты станешь для убийцы угрозой, которую, каков бы ни был риск, следует немедленно устранить.

– А как же ты. Хори? Ты ведь знаешь.

– Я считаю, что знаю, – поправил ее он. – Но никак этого не проявляю, я не обмолвился и словом. Иза поступила неосторожно. Она высказалась, обнаружила, куда ведут ее мысли. Этого делать не следовало, о чем я ей потом и сказал.

– Но ты. Хори… Если что-нибудь случится с тобой…

Она замолкла, почувствовав, что Хори смотрит ей прямо в глаза. Его печальный пристальный взгляд проникал в ее мысли и сердце.

– Не бойся за меня, Ренисенб, – осторожно взял он ее руки в свои. – Все будет хорошо.

Если Хори так считает, подумала она, значит, и вправду все будет хорошо. Она испытала удивительное чувство умиротворения, покоя, ликующего счастья, прекрасное, но такое недосягаемое, как те дали, что она видит со скалы, в которой высечена гробница, дали, куда не достигают шумные людские притязания и запреты.

И вдруг услышала собственный голос, резкий, решительный:

– Я выхожу замуж за Камени.

Хори отпустил ее руки – словно ни в чем не бывало.

– Я знаю, Рениеенб.

– Они… Мой отец… Они считают, что так надо.

– Я знаю.

И пошел прочь.

Окружающие двор, стены, казалось, приблизились, голоса из дома и из-под навесов, где лущили кукурузу, стали громкими и настойчивыми. «Хори уходит», – мелькнуло у Ренисенб в голове.

– Хори, куда ты? – окликнула она его.

– На поля к Яхмосу. Уборка почти закончена, нужно многое подсчитать и записать.

– А Камени?

– Камени тоже будет с нами.

– Я боюсь оставаться здесь, – выкрикнула Ренисенб. – Да, даже в разгар дня, когда кругом слуги и Ра плывет по небесному океану, я боюсь.

Он тотчас вернулся.

– Не бойся, Ренисенб. Клянусь, тебе нечего бояться. Сегодня, во всяком случае.

– А завтра?

– Живи одним днем. Клянусь тебе, сегодня ты в безопасности.

Ренисенб посмотрела на него и нахмурилась.

– Значит, нам все еще грозит опасность? Яхмосу, моему отцу, мне? Ты хочешь сказать, что я не первая в череде тех, кому грозит опасность?

– Постарайся не думать об этом, Ренисенб. Я сделаю все, что в моих силах, хотя тебе может казаться, что я бездействую.

– Понятно… – Ренисенб задумчиво посмотрела на него. – Да, я понимаю. Первая очередь за Яхмосом. Убийца уже дважды использовал яд и промахнулся. Он сделает и третью попытку. Вот почему ты хочешь быть рядом с ним – чтобы защитить его. А потом наступит очередь моего отца и моя. Кто это так ненавидит нашу семью, что…

– Тес. Лучше помолчи, Ренисенб. Доверься мне. И старайся прогнать страх.

Гордо откинув голову и глядя прямо ему в глаза, Ренисенб произнесла:

– Я верю тебе. Хори. Ты не дашь мне умереть… Я очень люблю жизнь и не хочу уходить из нее.

– И не уйдешь, Ренисенб.

– И ты тоже, Хори.

– И я тоже.

Они улыбнулись друг другу, и Хори отправился на розыски Яхмоса.

Ренисенб сидела, обхватив руками колени, и следила за Кайт.

Кайт помогала детям лепить игрушки из глины, поливая ее водой из водоема. Разминая пальцами глину и придавая ей нужную форму, она учила двух насупленных от усердия мальчиков, как и что делать. Ее доброе некрасивое лицо было безмятежно, словно страх смерти, царивший в доме, нисколько ее не коснулся.

Хори просил Ренисенб ни о чем не думать, но при всем своем желании Ренисенб не могла выполнить его просьбы. Если Хори знает, кто убийца, если Иза знала, кто убийца, то почему и ей не знать? Быть может, не знать менее опасно, но кто в силах с этим согласиться? Ей тоже хотелось знать.

Выяснить это, наверное, не так уж трудно – скорей даже легко. Отец, совершенно ясно, не мог желать смерти своим собственным детям. Значит, остаются… Кто же остается? Остаются двое, хотя поверить в это невозможно: Кайт и Хенет.

Женщины…

И что у них за причина?

Хенет, правда, ненавидит их всех… Да, она, несомненно, их ненавидит. Сама призналась, что ненавидит Ренисенб. Почему бы ей не пылать такой же ненавистью и к остальным?

Ренисенб пыталась проникнуть в самые сокровенные мысли Хенет.

Живет здесь столько лет, ведет в доме хозяйство, без конца твердит о своей преданности, лжет, шпионит, ссоря их друг с другом… Появилась здесь давным-давно в качестве бедной родственницы красивой госпожи из знатного рода. Видела, что эта красивая госпожа счастлива с мужем и детьми. Ее собственный муж покинул ее, единственный ребенок умер… Да, это могло стать причиной. Вроде раны от вонзившегося копья, как Ренисенб раз видела. Снаружи эта рана быстро зажила, но внутри начала нарывать и гноиться, рука распухла и стала твердой. Пришел лекарь и, прочитав нужное заклинание, вонзил в опухшую руку небольшой нож, и оттуда брызнула струя вонючего гноя… Еще похоже бывает, когда прочищают сточную канаву.

То же самое произошло, по-видимому, и с Хенет. Страдания и обиды, казалось, забылись, но внутрь сознания просочился яд, который, накопившись, прорвался потоком ненависти и злобы.

Испытывала ли Хенет ненависть и к Имхотепу? Вряд ли. Много лет она увивается возле него, льстит и заискивает… А он полностью ей доверяет. Неужто и с ним она притворяется?

Если же она искренне предана Имхотепу, то почему решилась причинить ему столько горя?

А что, если она и его ненавидит? Ненавидела всю жизнь? И льстила, чтобы ловко воспользоваться его слабостями? Что, если она ненавидит Имхотепа больше всех? Тогда что может доставить большую радость человеку со столь извращенными и порочными наклонностями, нежели возможность заставить своего заклятого врага собственными глазами видеть, как один за другим погибают его дети?

– Что с тобой, Ренисенб?

На нее смотрела Кайт.

– У тебя такой странный вид.

Ренисенб встала.

– Меня вот-вот вырвет, – сказала она. Отчасти это было правдой. От картины, которую она сама себе нарисовала, ее начало тошнить. Кайт восприняла ее слова буквально.

– Ты, наверно, съела неспелых фиников либо рыба была несвежей.

– Нет, нет, это не от еды. Это от того, что у нас происходит.

– А, вот в чем дело, – откликнулась Кайт так равнодушно, что Ренисенб удивленно уставилась на нее.

– Разве ты не боишься, Кайт?

– Нет, не боюсь, – задумчиво ответила Кайт. – Если с Имхотепом что-нибудь случится, о детях позаботится Хори. Хори – человек честный, он будет им хорошим опекуном.

– Опекуном станет Яхмос.

– Яхмос тоже умрет.

– Кайт, как ты можешь говорить об этом так спокойно? Неужели тебе безразлично, умрут отец и Яхмос или нет?

Минуту-другую Кайт размышляла. Потом пожала плечами.

– Мы обе женщины, так что давай будем друг с другом откровенны. Имхотепа я всегда считала деспотичным и несправедливым. А как возмутительно он показал себя в истории с наложницей – позволил ей уговорить себя лишить наследства собственных детей. Я никогда не испытывала привязанности к Имхотепу. Что касается Яхмоса, то он пустое место. Сатипи делала с ним что хотела. Потом, когда она умерла, он повел себя более решительно, стал распоряжаться. Но он всегда будет относиться к своим детям лучше, чем к моим, что вполне естественно. Поэтому, если ему суждено умереть, это будет только на благо моим детям – вот какой я делаю вывод. У Хори детей нет, и человек он справедливый. В том, что творится у нас в доме, конечно, ничего хорошего нет, но в последнее время я начала думать, что в конечном итоге оно, может, и к лучшему.