Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 26

Откуда это закравшееся вдруг подозрение, что Нофрет и Камени были более близкими друзьями, нежели казалось с виду? Из-за того, что Камени помогал Нофрет поссорить Имхотепа с его семьей? Он дал слово, что действовал вопреки собственной воле, но правда ли это? Дать слово ничего не стоит. Все, что Камени говорит, звучит искренне и правдиво. Его смех так заразителен, что хочется смеяться вместе с ним. Походка у него легкая, плечи смуглые и гладкие, и, когда он поворачивает голову, глядя на нее… Когда его глаза смотрят на нее… Ренисенб смутилась от собственных мыслей. Глаза Камени не были похожи на глаза Хори, печальные и добрые. Его взгляд настойчивый, зовущий. Эти размышления заставили Ренисенб покраснеть, в глазах ее появился блеск. Нет, решила она, она не расскажет Камени о том, что нашла ожерелье Нофрет. Она пойдет к Изе. Иза удивила ее вчера. Пусть старая, но соображает она куда лучше остальных членов семьи, да и в практической сметке ей не откажешь.

«Она старая, но знает, как поступить», – подумала Ренисенб.

При первых же словах об ожерелье Иза быстро оглянулась вокруг, приложив палец к губам, и протянула руку. Ренисенб извлекла из складок своего одеяния ожерелье и отдала его Изе. Иза мгновение разглядывала его своими тусклыми глазами, а потом сунула куда-то себе в одежды.

– Ни слова больше о нем, – низким властным голосом распорядилась она. – Ибо любой разговор в этом доме слушают тысячи ушей. Я полночи не спала, все размышляла и пришла к выводу, что предстоит сделать многое.

– Отец и Хори пошли в храм Исиды посоветоваться с Мерсу насчет послания моей матери, в котором они хотят попросить ее вступиться за нас.

– Я знаю. Пусть твой отец занимается усопшими, нам же предстоит подумать о живых. Когда Хори вернется, приведи его ко мне. Нужно кое-что обговорить и обсудить, а Хори я доверяю.

– Хори скажет, что нам делать, – убежденно произнесла Ренисенб.

Иза с любопытством посмотрела на нее.

– Ты часто ходишь к нему наверх, а? О чем вы, Хори и ты, беседуете?

– О Ниле и о Египте… О том, как день переходит в ночь и как от этого меняется цвет песка и камней… Но очень часто мы вообще не разговариваем. Я просто сижу там в тишине, и мне так покойно, никто не бранится, не ходит попусту взад-вперед, не плачут дети. Я сижу и размышляю, и Хори мне не мешает. Порой я поднимаю глаза и ловлю его на том, что он смотрит на меня, и тогда мы оба улыбаемся… Мне радостно бывать там.

– Счастливая ты, Ренисенб, – отозвалась Иза. – Ты нашла такое счастье, какое живет у человека в его собственном сердце. Для большинства женщин оно состоит в чем-то малозначительном и будничном: в уходе за собственными детьми, в беседах и ссорах с подругами, в попеременно любви и ненависти к мужчине. Их счастье складывается из повседневных забот, нанизанных одна на другую, словно бусинки на нитку…

– И твоя жизнь была такой же, бабушка?

– В основном. Но теперь, когда я стала старой и большую часть времени провожу одна, когда я плохо вижу и с трудом передвигаюсь, я стала понимать, что, кроме жизни вокруг нас, существует жизнь внутри нас. Однако я уже слишком стара, чтобы сделать правильный выбор, и потому по-прежнему ворчу на свою маленькую рабыню, люблю полакомиться только что приготовленным, прямо с плиты, вкусным блюдом и всеми сортами хлеба, что мы печем, отведать спелого винограда и гранатового сока. Только это и осталось мне, когда ушло все остальное. Дети, которых я любила, уже все в Царстве мертвых. Твой отец, да поможет ему Ра, всегда был глуповат. Я любила его, когда он был малышом и только учился ходить, но сейчас он раздражает меня своей спесью и чванством. Из моих внуков я больше всех люблю тебя, Ренисенб… Кстати, а где Ипи? Я ни вчера, ни сегодня его не видела.

– Он очень занят. Отец поручил ему присматривать за уборкой зерна.

– Что, вероятно, пришлось по душе заносчивому мальчишке, – усмехнулась Иза. – Теперь будет расхаживать с важным видом. Когда он придет поесть, скажи ему, что я хочу его видеть.

– Хорошо, бабушка.

– А про остальное, Ренисенб, молчи…

– Ты хотела видеть меня, Иза?

Ипи стоял с цветком в белоснежных зубах и, чуть склонив голову набок, нагло улыбался. Он, по-видимому, был весьма доволен собой и жизнью в целом.

– Если ты готов пожертвовать минутой твоего драгоценного времени, – сказала Иза, сощурив глаза, чтобы получше видеть внука, и оглядывая его с головы до ног.

Ее резкий тон не произвел на Ипи ни малейшего впечатления.

– Да, я и вправду очень занят нынче. Мне приходится присматривать за всем хозяйством, поскольку отец ушел в храм.

– Молодой шакал лает громче других, – заметила Иза.

Но Ипи остался невозмутим.

– Неужели ты позвала меня только для того, чтобы это сказать?

– Нет, не только. Для начала позволь тебе напомнить, что у нас в доме траур. Тело твоего брата Себека уже бальзамируют. А у тебя на лице такая радость, будто наступил праздник.

Ипи усмехнулся.

– Ты ведь не терпишь лицемерия, Иза. Зачем же принуждаешь меня кривить душой? Тебе известно, что мы с Себеком друг друга недолюбливали. Он изо всех сил старался досадить мне и заставлял делать то, что мне не нравится. Обращался со мной, как с ребенком. В поле поручал самую унизительную работу, которая под силу даже детям. Часто дразнил меня и смеялся надо мной. А когда отец решил наделить меня вместе со старшими братьями правами на владение его имуществом, Себек убедил его этого не делать.

– Откуда ты знаешь, что именно Себек убедил его?

– Мне сказал Камени.

– Камени? – подняла брови Иза и, сдвинув на бок накладные волосы, почесала голову. – Значит, Камени? Очень интересно.

– Камени сказал, что услышал об этом от Хенет, а Хенет, как известно, все знает.

– Тем не менее, – сухо заметила Иза, – на этот раз Хенет ошиблась. Оба, и Себек и Яхмос, не сомневаюсь, считали, что ты слишком молод для участия в управлении хозяйством, но твоего отца убедила я, а не они.

– Ты, бабушка? – Ипи уставился на нее с искренним удивлением. Потом он мрачно насупился, и цветок упал на пол. – Зачем ты это сделала? Какое тебе до всего этого дело?

– Дела моей семьи – это и мои дела.

– И отец послушался тебя?

– Не сразу, – ответила Иза. – Но я преподам тебе урок, внук мой. Женщины идут не проторенным, а окольным путем и способны научиться, если не обладают этим даром от рождения, пользоваться слабостями мужчин. Ты, может, помнишь, что я как-то по вечерней прохладе прислала на галерею Хенет с игральной доской?

– Помню. Мы с отцом принялись играть. Ну и что с того?

– А вот что. Вы сыграли трижды. И всякий раз, поскольку ты играешь лучше, ты выигрывал у отца.

– Верно.

– Вот и все, – сказала Иза, прикрывая глаза. – Твой отец, как все слабые игроки, не любит проигрывать, да еще такому щенку, как ты. Вот он, припомнив мои слова, и решил, что еще рано брать тебя в совладельцы.

С минуту Ипи не сводил с нее глаз. Потом расхохотался – не очень, правда, весело.

– Ты умница, Иза, – сказал он. – Да, ты, может, и старая, но очень умная. В этой семье только у нас с тобой есть мозги. В нашей игре первую партию выиграла ты. Но во второй, увидишь, победу одержу я. Поэтому берегись, бабушка.

– Так я и намерена поступить, – откликнулась Иза. – А в ответ на твои слова позволь мне в свою очередь посоветовать тебе поберечься. Одного из твоих братьев уже нет в живых, второй чуть не умер. Ты тоже сын своего отца, а поэтому и тебя может ждать та же участь.

Ипи презрительно рассмеялся.

– Я этого не боюсь.

– Почему? Ты тоже угрожал Нофрет и оскорблял ее.

– Нофрет? – В его голосе явно слышалось пренебрежение.

– Что у тебя в мыслях? – вдруг спросила Иза.

– Мои мысли оставь мне, бабушка. Могу заверить тебя, что Нофрет и ее загробные проделки меня мало волнуют. Пусть вытворяет что хочет.