Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 22

– По-моему, да. Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те, кто внизу, я это уже давно знаю. И когда я здесь, рядом с тобой, я испытываю те же чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, – показала она, – кажется таким незначительным – все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого отдыхаешь.

Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:

– Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее.., есть что-то такое.., не знаю, что именно.., что влечет меня обратно.

Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.

– Я понимаю, – мягко сказал он. – Песни Камени.

– Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.

– Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишь его пение здесь, не сознавая этого. Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.

– Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могу слышать его пение здесь? Так далеко от дома?

Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка в его глазах озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что не могла понять его.

Глава 13

Первый месяц Лета, 23-й день

– Можно мне поговорить с тобою, Иза? Иза напряженно вгляделась в фигуру, появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкой на лице стояла Хенет.

– В чем дело? – с неприязнью в голосе спросила Иза.

– Да так, пустяки, по-моему, но я решила, что лучше спросить…

– Входи, – прервала ее объяснения Иза. – А ты, – постучала она палкой по плечу маленькой черной рабыни, которая нанизывала бусины на нитку, – отправляйся на кухню. Принеси мне оливок и гранатового соку.

Девчушка убежала, и Иза нетерпеливо кивнула Хенет.

– Я хотела показать тебе вот это, Иза. Иза уставилась на предмет, который протягивала ей Хенет. Это была небольшая шкатулка для украшений с выдвижной крышкой, которая запиралась на две застежки.

– Ну и что?

– Это ее. Я нашла эту шкатулку только что – в ее покоях.

– О ком ты говоришь? О Сатипи?

– Нет, нет, Иза. О другой.

– О Нофрет, хочешь ты сказать? Ну и что?

– Все ее украшения, горшочки с притираниями и сосуды с благовониями, словом, все было замуровано вместе с ней.

Иза расстегнула застежки и открыла шкатулку. В ней лежала нитка бус из мелкого сердолика и половинка покрытого зеленой глазурью амулета, который, по-видимому, разломали умышленно.

– Ничего здесь особенного нет, – сказала Иза. – Наверное, не заметили, когда собирали вещи.

– Бальзамировщики забрали все.

– Бальзамировщики заслуживают доверия не больше, чем все остальные. Забыли, и все.

– Говорю тебе, Иза: этого не было в комнате, когда я туда заходила.

Иза пристально взглянула на Хенет.

– Что ты хочешь сказать? Что Нофрет вернулась из Царства мертвых и обитает у нас в доме? Ты ведь не глупа, Хенет, хотя иногда и прикидываешься дурочкой. Зачем тебе надо распространять эти сказки?

Хенет многозначительно покачала головой.

– Мы все знаем, что случилось с Сатипи и почему.

– Возможно, – согласилась Иза. – Не исключено, что кое-кто из нас даже знал об этом раньше. А, Хенет? Я всегда считала, что тебе лучше других известно, как Нофрет повстречалась со своей смертью.

– О Иза, неужто ты способна подумать…

– А почему бы и нет? – перебила ее Иза. – Я не боюсь думать, Хенет. Я видела, как последние два месяца Сатипи, крадучись, ходила по дому до смерти перепуганная, и со вчерашнего дня меня мучает мысль, что кто-то, наверное, знал, что Нофрет убила она, и этот кто-то угрожал Сатипи рассказать об этом Яхмосу, а может, и самому Имхотепу…

Хенет визгливым голосом разразилась клятвами и заверениями своей невиновности. Иза выслушала ее, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, и произнесла:

– Я нисколько не сомневалась в том, что ты не признаешься. И сейчас этого не жду.

– С чего ты взяла, что мне есть в чем признаться? С чего, спрашиваю я тебя?

– Понятия не имею, – ответила Иза. – Ты совершаешь много поступков, Хенет, которым я никогда не могла найти разумного объяснения.

– По-твоему, я пыталась заставить ее платить мне за молчание? Клянусь Девяткой богов…

– Оставь богов в покое… Ты, Хенет, честна настолько, насколько тебе позволяет твоя совесть. Вполне возможно, что тебе ничего неизвестно об обстоятельствах смерти Нофрет. Зато ты знаешь почти все, что происходит в доме. И доведись мне давать клятву, то я готова поклясться, что ты сама подложила эту шкатулку в покои Нофрет – только зачем, я представить себе не могу. Но причина есть… Своими фокусами ты можешь обманывать Имхотепа, но меня тебе не обмануть. И не ной. Я старуха и не выношу нытья. Иди и ной перед Имхотепом. Ему вроде это нравится, хотя почему, знает только Ра.

– Я отнесу шкатулку Имхотепу и скажу ему…

– Я сама отдам ему шкатулку. Иди, Хенет, и перестань разносить по дому глупые слухи. Без Сатипи стало гораздо тише. После смерти Нофрет оказала нам куда больше услуг, чем при жизни. А теперь, поскольку долг оплачен, пусть все займутся своими повседневными заботами.

– Что случилось? – требовательно спросил Имхотеп, мелкими шажками вбегая в покои Изы мгновение спустя. – Хенет очень расстроена. Она пришла ко мне вся в слезах. Почему никто в доме не желает по-доброму относиться к этой преданной нам всем сердцем женщине?

Иза только рассмеялась своим кудахтающим смехом.

– Ты обвинила ее, насколько я понял, – продолжал Имхотеп, – в том, что она украла шкатулку с украшениями.

– Так она сказала тебе? Ничего подобного. Вот шкатулка. По-видимому, она нашла ее в покоях Нофрет.

Имхотеп взял шкатулку.

– Да, та самая, что я ей подарил. – Он открыл шкатулку. – Хм, да тут почти ничего нет. Бальзамировщики поступили крайне небрежно, позабыв положить ее в саркофаг со всеми остальными вещами Нофрет. При том что Или и Монту так дорого запрашивают за свои услуги, можно было, по крайней мере, ожидать, что они не допустят подобной небрежности. Ладно, слишком много шума из-за пустяка – вот чем все это мне представляется.

– Совершенно справедливо.

– Я отдам эту шкатулку Кайт – нет, не Кайт, а, Ренисенб. Она всегда относилась к Нофрет с почтением.

Он вздохнул.

– Эти женщины с их бесконечными слезами, ссорами и пререканиями – от них никогда нет покоя.

– Зато теперь, Имхотеп, одной женщиной стало меньше.

– И вправду. Бедный Яхмос! Тем не менее, Иза, мне кажется, что, быть может, это и к лучшему. Сатипи рожала здоровых детей, что правда, то правда, но женой она была плохой. Конечно, Яхмос сам виноват: он многое ей позволял. Что ж, с этим покончено. Должен сказать, что в последнее время я очень доволен Яхмосом. Он куда больше полагается на собственные силы, стал менее робким, некоторые принятые им решения превосходны, просто превосходны…

– Он всегда был хорошим, послушным мальчиком.

– Да, да, но в то же время медлительным и побаивающимся ответственности.

– Ты сам лишал его ответственности, – сухо заметила Иза.

– Ничего, зато теперь все будет по-другому. Я сейчас составляю распоряжение, согласно которому все три моих сына станут моими совладельцами. Папирус будет написан через несколько дней.

– Неужели и Ипи тоже?

– Откажи я ему, он был бы глубоко оскорблен. Такой добрый, ласковый мальчик!

– Да, вот в нем медлительности нет, – заметила Иза.

– Именно. Да и Себек и я часто бывал недоволен им в прошлом, но в последнее время он тоже заметно изменился. Перестал бездельничать и больше прислушивается к нашему с Яхмосом мнению.

– Хвалебный гимн, да и только, – отозвалась Иза. – Что ж, Имхотеп, должна признаться, по-моему, ты поступаешь правильно. Нехорошо, когда сыновья недовольны своим положением. И все же я считаю, что Ипи слишком молод для того, что ты задумал сделать. Зачем наделять мальчика его возраста такими правами? А что, если он станет ими злоупотреблять?