Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 17

– А что я говорила? Я что-то не помню, – пробормотала Сатипи.

– И очень хорошо, – отозвалась Кайт. – Я тоже уже не помню. И Ренисенб забыла.

Ренисенб молча смотрела на Кайт. Что-то в голосе Кайт, какая-то нота угрозы, резанула ей слух. Она привыкла считать Кайт не очень умной, но приветливой и покладистой, хотя слишком незаметной. А сейчас ей показалось, что Кайт и Сатипи поменялись ролями. Обычно властная и задиристая Сатипи стала тихой, даже робкой, а тихоня Кайт вдруг принялась командовать.

Но людские характеры, рассуждала про себя Ренисенб, в один день не меняются. А может, меняются? Ничего не поймешь. На самом деле Кайт и Сатипи за последние несколько недель стали неузнаваемы или перемена в одной из них вызвала перемену в другой? Сделалась ли Кайт вдруг властной или просто кажется такой, потому что Сатипи пала духом?

Сатипи явно стала другой. Голоса ее, обычно бранившей всех подряд, не было слышно, ступала она по дому и по двору бесшумной, нетвердой походкой, так не похожей на прежнюю уверенную поступь. Ренисенб объясняла происшедшие в Сатипи перемены потрясением, вызванным смертью Нофрет, но что-то уж подозрительно долго Сатипи не могла прийти в себя. Было бы куда больше похоже на Сатипи, продолжала размышлять Ренисенб, откровенно, ни от кого не утаивая своей радости, ликовать по поводу внезапной и безвременной кончины наложницы. А она всякий раз, когда упоминается имя Нофрет, почему-то испуганно ежится. Даже Яхмос, по-видимому, избавился от ее поучений и попреков и сразу стал держаться куда более уверенно. Во всяком случае, перемены в Сатипи были, пожалуй, всем на пользу – к такому выводу пришла Ренисенб. Но что-то продолжало ее смутно тревожить…

Внезапно Ренисенб, очнувшись от своих мыслей, поняла, что Кайт, нахмурившись, смотрит на нее. Видно, Кайт что-то сказала и теперь ждет от нее ответа.

– Ренисенб тоже забыла, – повторила Кайт. В Ренисенб невольно поднялось чувство протеста. Ни Кайт, ни Сатипи, ни кому-либо другому не дано право указывать ей, что она должна или не должна забыть. Она твердо и даже с некоторым вызовом встретила взгляд Кайт.

– Женщинам в семье, – продолжала Кайт, – следует держаться заодно.

Ренисенб обрела голос.

– Почему? – громко и дерзко спросила она.

– Потому что у них общие интересы. Ренисенб покачала головой. Она думала: «Да, я женщина, но я еще и сама по себе. Я Ренисенб».

А вслух произнесла:

– Не так все это просто.

– Ты ищешь неприятностей, Ренисенб?

– Нет. А кроме того, что ты имеешь в виду под «неприятностями»?

– Все, что говорилось в тот день в зале, должно быть забыто.

Ренисенб рассмеялась.

– До чего же ты глупая, Кайт. Ведь это слышали слуги, рабы, бабушка – все! Зачем делать вид, что ничего не произошло?

– Мы были раздражены, – тусклым голосом произнесла Сатипи. – Но и в мыслях не держали делать того, о чем кричали. – И с лихорадочной поспешностью добавила:

– Хватит говорить об этом, Кайт. Если Ренисенб ищет неприятностей, дело ее.

– Я не ищу неприятностей, – возмутилась Ренисенб. – Но притворяться глупо.

– Нет, – возразила Кайт, – это как раз умно. Не забудь, что у тебя есть Тети.

– А что может с Тети случиться?

– Теперь, когда Нофрет умерла, ничего, – улыбнулась Кайт.

Это была безоблачная, довольная, умиротворенная улыбка, и снова все в Ренисенб восстало против.

Тем не менее к словам Кайт следовало прислушаться. Теперь, когда Нофрет нет в живых, все стало на свои места. Сатипи, Кайт, ей самой, детям – всем им ничто не угрожает, в семье царит мир и согласие, за будущее можно не беспокоиться. Чужая женщина, внесшая в их дом раздор и страх, исчезла навсегда.

Тогда почему при мысли о Нофрет у нее в душе все переворачивается? Откуда это необъяснимое чувство жалости к умершей, которую она не любила? Нофрет была злой, она умерла. Почему не забыть про нее? Откуда этот внезапный прилив сожаления, а то и больше, чем сожаления, скорей сочувствия, сопереживания ей?

Ренисенб в недоумении замотала головой. После того как все ушли в дом, она осталась сидеть у воды, стараясь привести свои мысли в порядок.

Солнце стояло совсем низко, когда Хори, пересекая двор, увидел ее, подошел и сел рядом.

– Уже поздно, Ренисенб. Солнце заходит. Тебе пора в дом.

Его уравновешенный тон, как всегда, подействовал на нее успокаивающе. Повернувшись к нему, она спросила:

– Должны ли женщины в семье держаться заодно?

– Кто это тебе сказал, Ренисенб?

– Кайт. Они с Сатипи… – Ренисенб замолчала.

– А ты… Ты хочешь мыслить самостоятельно?

– Мыслить? Я не умею мыслить. Хори! У меня в голове все перепуталось. Я перестала понимать людей. Все оказались вовсе не такими, какими я их считала. Сатипи, по моему мнению, всегда была храброй, решительной, властной. А теперь она покорная, неуверенная, даже робкая. Какая же она на самом деле? За один день человек не может так измениться.

– За один день? Нет, не может.

– А кроткая, мирная, бессловесная Кайт вдруг принялась нас всех учить! Даже Себек, по-моему, теперь ее боится. Яхмос, и тот сделался другим – он отдает распоряжения и требует, чтобы его слушались!

– И все это сбивает тебя с толку, Ренисенб?

– Да. Потому что я не понимаю. Порой мне приходит в голову, что даже Хенет может оказаться на самом деле совсем не той, какой я привыкла ее считать.

И Ренисенб засмеялась – таким вздором ей представились ее собственные слова. Но Хори даже не улыбнулся. Его лицо было серьезно.

– Ты раньше мало задумывалась о других людях, верно, Ренисенб? Потому что, если бы задумывалась, ты бы поняла… – Он помолчал, а затем продолжал:

– Ты замечала, что во всех гробницах всегда есть ложная дверь?

– Да, конечно. – Ренисенб не сводила с него глаз.

– Вот так и люди. Они создают о себе ложное представление, чтобы обмануть окружающих. Если человек сознает собственную слабость, неумелость и беспомощность, он прикрывается таким внушительным заслоном самонадеянности, хвастовства и мнимой твердости, что спустя время сам начинает верить в свои силы. Считает себя, а за ним и все считают его человеком значительным и волевым. Но как за поддельной дверью гробницы, за этим заслоном, Ренисенб, ничего нет… Поэтому только когда обстоятельства жизни вынуждают его, он обнаруживает свою истинную сущность. Покорность и кротость Кайт принесли ей все, чего она хотела: мужа и детей. Ей жилось легче, если все считали ее недалекой. Но когда ей стала угрожать действительная опасность, проявился ее настоящий характер. Она не изменилась, Ренисенб. Сила и жестокость всегда были в ней.

– Но мне это не нравится. Хори, – по-детски пожаловалась Ренисенб. – Мне страшно. Все стали совсем не такими, какими я привыкла их видеть. Почему же я осталась прежней?

– Разве? – улыбнулся ей Хори. – Тогда почему ты часами сидишь здесь, нахмурив лоб, думаешь, терзаешься сомнениями? Разве прежняя Ренисенб, та, что уехала с Хеем, так поступала?

– Нет. Ей не было нужды… – Ренисенб умолкла.

– Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос! Нужда – вот что заставляет человека меняться. Ты перестала быть той счастливой, бездумной девочкой, которая принимала все происходящее на веру и мыслила так же, как все остальные на женской половине дома. Ты Ренисенб, которая хочет жить своим умом, которая размышляет о том, что представляют собой другие люди…

– Я все время думаю о Нофрет и удивляюсь, – медленно произнесла Ренисенб.

– Что же тебя удивляет?

– Почему я никак не могу забыть про нее… Она была плохой, жестокой, старалась обидеть нас, и она умерла. Почему я не могу на этом успокоиться?

– А ты и вправду не можешь?

– Не могу. Стараюсь, но… – Ренисенб умолкла и растерянно провела рукой по лицу. – Порой мне кажется, что я хорошо знаю Нофрет, Хори.

– Знаешь? Что ты хочешь этим сказать?

– Не могу объяснить. Но время от времени мне представляется, будто она где-то рядом, мне кажется, что я – это она, что я понимаю, какие чувства она испытывала. Она была очень несчастна. Хори, теперь я это знаю. Ей и хотелось причинить всем нам зло только потому, что она была так несчастна.