Смерть приходит в конце - Кристи Агата - Страница 11

Ренисенб с трудом перевела дыхание и умолкла. Хори улыбался.

– А в чем, Ренисенб, различие между богом и человеком?

Она опять удивилась.

– Боги умеют творить чудеса.

– И это все?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Хори.

– Я хочу сказать, что тебе бог, по-видимому, представляется только мужчиной или женщиной, которые способны делать то, чего не могут делать обычные люди.

– Странно ты рассуждаешь! Я не понимаю тебя.

Она озадаченно смотрела на него, а когда взглянула вниз в долину, ее внимание привлекло нечто иное.

– Посмотри! – воскликнула она. – Нофрет беседует с Себеком. Она смеется. И вдруг ахнула. – Нет, ничего. Мне показалось, что он хочет ее ударить. Она пошла в дом, а он поднимается сюда.

Явился Себек, мрачный, как грозовая туча.

– Пусть крокодил сожрет эту женщину! – выкрикнул он. – Мой отец сделал большую, чем всегда, глупость, взяв ее себе в наложницы.

– Чем она тебе так досадила? – поинтересовался Хори.

– Она как всегда оскорбила меня! Спросила, поручил ли мне отец и на этот раз торговать лесом. Я готов был задушить ее.

Он походил по площадке и, подобрав камень, швырнул его вниз в долину. Потом тронул камень покрупнее, но отскочил, когда свернувшаяся в клубок под камнем змея подняла голову. Она, шипя, вытянулась, и Ренисенб увидела, что это кобра.

Схватив тяжелую палку, Себек яростно бросился на змею и, хотя первым же удачным ударом переломил ей хребет, все равно продолжал с остервенением бить по ней палкой, откинув голову и что-то злобно бормоча сквозь зубы. Глаза его сверкали.

– Перестань, Себек! – крикнула Ренисенб. – Перестань! Змея уже мертвая.

Себек остановился, забросил подальше палку и рассмеялся.

– Одной ядовитой змеей меньше на свете.

И снова расхохотался. Он заметно повеселел и зашагал вниз по тропинке.

– По-моему, Себеку нравится убивать, – тихо заметила Ренисенб.

– Да, – не выказав удивления, проговорил Хори, по-видимому, лишь подтверждая то, что давно знал. Ренисенб повернулась к нему.

– Змей надо бояться, – произнесла она. – Но какой красивой была эта кобра…

Она не могла отвести глаз от растерзанной змеи. Почему-то сердце ее пронзило острое сожаление.

– Я помню, когда мы все еще были детьми, – не спеша заговорил Хори, – Себек подрался с Яхмосом. Яхмос был на год старше, но Себек крупнее, и сильнее. Он схватил камень и принялся бить Яхмоса по голове. Прибежала ваша мать и разняла их. Я помню, как она кричала: «Нельзя этого делать, Себек, нельзя, это опасно. Говорю тебе, это опасно!» – Он помолчал и добавил:

– Она была очень красивая… Я понимал это еще в детстве. Ты похожа на нее, Ренисенб.

– Правда? – обрадовалась Ренисенб. И спросила:

– А Яхмос сильно пострадал?

– Нет, хотя поначалу казалось, что сильно. Зато Себек на следующий день заболел. По-видимому, чем-то отравился, но ваша мать сказала, что это из-за его злости и жаркого солнца. Стояла самая середина лета.

– У Себека горячий нрав, – задумчиво проронила Ренисенб.

Она снова бросила взгляд на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.

Когда Ренисенб подошла к дому, на галерее сидел Камени со свитком папируса. Он пел. Она остановилась и прислушалась к словам песни.

Он поднял глаза и улыбнулся.

– Тебе нравится моя песня, Ренисенб?

– А что это такое?

– Это любовная песня, которую поют в Мемфисе. И не спуская с нее глаз, тихо повторил:

В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:

~Любимую дай мне сегодня ночью!

Лицо Ренисенб залилось краской. Она вбежала в дом, едва не столкнувшись с Нофрет.

– Почему ты так спешишь, Ренисенб? В голосе Нофрет звучало раздражение. Ренисенб удивленно взглянула на нее. Нофрет не улыбалась. Лицо ее было мрачно-напряженным, руки стиснуты в кулаки.

– Извини, Нофрет, я тебя не разглядела. Здесь, в доме, темно, когда входишь со света.

– Да, здесь темно… – Нофрет секунду помолчала. – Куда приятнее побыть на галерее и послушать, как Камени поет. Он ведь хорошо поет, правда?

– Да. Да, конечно.

– Но ты не стала слушать. Камени будет огорчен.

Щеки у Ренисенб снова зарделись. Ей было неуютно под холодным, насмешливым взглядом Нофрет.

– Тебе не нравятся любовные песни, Ренисенб?

– А тебя интересует, что мне нравится, а что нет, Нофрет?

– Ага, значит, у кошечки есть коготки?

– Что ты хочешь этим сказать?

Нофрет рассмеялась.

– Оказывается, ты не такая дурочка, какой кажешься, Ренисенб. Как по-твоему, Камени красивый, да? Что ж, это его обрадует, не сомневаюсь.

– По-моему, ты ведешь себя гнусно, – разозлилась Ренисенб.

Она пробежала мимо Нофрет в глубь дома, слыша позади ее язвительный смех. Но он не заглушил в ее памяти голос Камени и звуки песни, которую он пел, не сводя глаз с ее лица…

В ту ночь Ренисенб приснился сон.

Они с Хеем плыли в ладье усопших в Царство мертвых. Хей стоял на носу ладьи – ей был виден только его затылок. Когда забрезжил рассвет, Хей повернул голову, и Ренисенб увидела, что это не Хей, а Камени. И в ту же минуту нос лодки превратился в голову извивающейся змеи. «Ведь это живая змея, кобра, – подумала Ренисенб, – та самая, что выползает из-под гробницы, чтобы пожирать души усопших». Ренисенб окаменела от страха. А потом голова змеи оказалась головой женщины с лицом Нофрет, и Ренисенб проснулась с криком:

– Нофрет! Нофрет!

Она вовсе не кричала, все это ей приснилось. Она лежала неподвижно, сердце ее билось, подтверждая, что все увиденное – лишь сон. И Ренисенб вдруг подумала: «Вот что бормотал Себек, когда убивал змею: „Нофрет… Нофрет…“

Глава 7

Первый месяц Зимы, 5-й день

Разбуженная страшным сном, Ренисенб никак не могла уснуть, лишь время от времени на мгновение впадая в забытье. Когда под утро она открыла глаза, предчувствие неминуемой беды уже не оставляло ее.

Она встала рано и вышла из дому. Ноги сами повели ее, как бывало часто, на берег Нила. Там рыбаки снаряжали большую ладью, и вот, влекомая вперед мощными взмахами весел, она устремилась в сторону Фив. На воде качались лодки с парусами, хлопающими от слабых порывов ветра.

В сердце Ренисенб что-то пробудилось – какое-то смутное желание, которое она не могла определить. Она подумала: «Я чувствую… Я чувствую…» Но что она чувствует, она не знала. То есть не могла подыскать слов, чтобы выразить свое ощущение. Она подумала: «Я хочу… Но что я хочу?»

Хотела ли она увидеть Хея? Но Хей умер и никогда к ней не вернется. Она сказала себе: «Я больше не буду вспоминать Хея. Зачем? Все кончено, навсегда».

Затем она заметила, что на берегу стоит еще кто-то, глядя вслед уплывающей к Фивам ладье. Узнав в неподвижной фигуре, от которой веяло горьким одиночеством, Нофрет, Ренисенб была потрясена.

Нофрет смотрела на Нил. Нофрет одна. Нофрет задумалась – о чем?

И тут Ренисенб вдруг поняла, как мало они все знают о Нофрет. Сразу приняли ее за врага, за чужую, им не было дела до того, где и как она жила прежде.