Смерть лорда Эджвера - Кристи Агата - Страница 34

– Я думаю, мадемуазель, что вы, вероятно, снабдили меня весьма ценными сведениями.

– Замечательно! – И Мэри захлопала в ладоши.

Пуаро благосклонно смотрел на нее.

– Вы, по всей видимости, не слыхали еще, что джентльмен, о котором вы говорите, Рональд Марш – лорд Эджвер, – только что арестован.

– О! – изумилась она. – Значит я со своими догадками немного опоздала.

– Нет, мадемуазель, я узнал о них своевременно. Благодарю вас.

– Ну как, Пуаро? – сказал я, когда Мэри вернулась за столик к Брайану Мартину. – Еще одно подтверждение, что вы ошибаетесь?

– Напротив, Гастингс. Подтверждение того, что я прав.

Несмотря на этот геройский ответ, я подумал, что его наверняка точит сомнение.

В последующие дни он ни разу не упомянул о деле Эджвера. Если я заговаривал о нем, Пуаро отвечал односложно, не выказывая никакого интереса. Другими словами, он умыл руки, поскольку вынужден был признать, что правильной была его первая версия, а не та, которая зародилась в его эксцентричной голове позднее, и что Рональд Марш виновен в смерти дяди. Но, будучи Пуаро, он не мог открыто этого заявить и предпочитал делать вид, что ему все равно.

Именно так я воспринимал тогда происходящее и, казалось, был прав. Он совершенно не интересовался тем, как продвигается дело в суде, хотя и узнавать было особенно нечего. Он занимался другими делами и, повторяю, проявлял полнейшее равнодушие к делу Эджвера.

Прошло целых две недели со времени событий, описанных мной в предыдущей главе, прежде чем я понял, что оценивал поведение своего друга совершенно неправильно.

Мы завтракали, и у тарелки Пуаро, как обычно, лежала стопка писем. Когда он стал перебирать их своими ловкими пальцами, я вдруг услышал радостное восклицание. В руках у него был конверт с американской маркой.

Он открыл его специальным маленьким ножичком, и я внимательно следил за ним, поскольку мне хотелось узнать, что его так взволновало. Внутри было письмо с довольно увесистым приложением.

Прочитав письмо дважды, Пуаро взглянул на меня.

– Хотите посмотреть, Гастингс?

И он протянул его мне. Вот что писала Люси Адамс:

– Значит, вы написали ей, – сказал я, откладывая письмо. – Зачем вам это понадобилось, Пуаро? И почему вы попросили ее прислать оригинал письма Карлотты Адамс?

Он оторвался от приложенных к письму Люси Адамс страничек.

– Честно говоря, не знаю, Гастингс. Но у меня была странная надежда, что оригинал поможет объяснить необъяснимое.

– Но текст остается текстом! Карлотта Адамс отдала письмо горничной, горничная опустила его в почтовый ящик. Все просто. И текст читается совершенно естественно.

Пуаро вздохнул.

– Знаю-знаю. В этом и состоит трудность. Потому что письмо, каким мы его прочитали, Гастингс, неправдоподобно!

– Чушь!

– Да-да, уверяю вас! Ведь ясно же, что некоторые вещи должны происходить – они вытекают одна из другой, подчиняясь логике событий. А это письмо... оно не согласуется с тем, что происходило. Здесь какая-то неувязка. Но кто в ней виновен: письмо или Эркюль Пуаро? Вот в чем вопрос.

– Неужели вы допускаете возможность, что виноват Эркюль Пуаро? – спросил я, стараясь не выходить за рамки приличий.

Пуаро бросил на меня взгляд, исполненный укоризны.

– Да, порой я ошибаюсь – но не теперь! А следовательно, если письмо кажется неправдоподобным, оно неправдоподобно. Оно содержит в себе некий факт, ускользнувший от нашего внимания. И я намерен выяснить, какой именно.

После чего он, вооружившись лупой, вернулся к оригиналу, передавая прочитанные листки мне. Я ничего примечательного в них не находил. Они были исписаны твердым, разборчивым почерком и слово в слово соответствовали тому, что мы читали в телеграфном сообщении.

Пуаро глубоко вздохнул.

– Все подлинно... и написано одной рукой, никаких подчисток. И тем не менее, как я уже сказал, оно неправдоподобно...

Он замолчал и протянул руку за листками. Я отдал их ему, и он снова занялся их изучением.

И вдруг я услышал крик.

К тому времени я уже встал из-за стола и, подойдя к окну, разглядывал серое, предвещавшее дождь небо, но его крик заставил меня обернуться.

Пуаро буквально дрожал от возбуждения. Его глаза светились зеленым кошачьим блеском, палец, которым он указывал мне на что-то, трясся.

– Видите, Гастингс? Скорее... посмотрите сюда!

Я подбежал к нему. На столе были разложены листки письма, но я по-прежнему не увидел в них ничего необычного.

– Смотрите же! Все листки имеют ровные края – они одинарные. Но у этого один край немного поврежден – он был оторван. Понимаете, что я имею в виду? Это был двойной лист, а значит, одна страница письма отсутствует.

Вид у меня был, я полагаю, преглупый.

– Но как это может быть? Письмо в таком случае должно было потерять смысл.

– Нет-нет! Оно приобрело новый смысл, вот в чем была идея. Прочтите и вы поймете.

Я склонился к письму.

– Видите? – говорил Пуаро. – Листок кончается на том месте, где она говорит о капитане Марше. Она жалеет его, и дальше: «Ему понравилось мое представление, и он...» – тут листок кончается, и на следующем мы читаем: «говорит: «Сам бы лорд Эджвер ничего не заметил...» Но между ними был еще один лист! И «он» следующей страницы – не обязательно «он» предыдущей. В действительности – это совсем другой человек. Он-то и предложил ей пари. Заметьте, имени здесь нет. Ах, с'est epatant![57] Каким-то образом убийца завладевает письмом и видит, что оно с головой его выдает. Первая мысль – избавиться от письма, но затем он читает его вновь и видит, что оно может сослужить ему хорошую службу. Он вырывает одну страницу, и письмо превращается в обвинение против другого человека – человека, который был заинтересован в смерти лорда Эджвера. Это был просто подарок, бесценный сюрприз!

Признаюсь, я смотрел на Пуаро с восхищением, хотя нельзя сказать, что он убедил меня в своей правоте. Разве не могла Карлотта писать на листке, половина которого была оторвана раньше? Но Пуаро был так счастлив, что у меня не хватило духа подсказать ему столь прозаическое объяснение. И, в конце концов, он мог быть прав.