Расскажи, как живешь - Кристи Агата - Страница 41

Дело идет к вечеру. Внезапно окрестности меняются, исчезают заросли кустарника, а камней становится значительно меньше.

– Куда-то мы, во всяком случае, приехали, – говорит Макс, – по-моему, теперь можно рвануть по целине!

– А куда ты, собственно, направляешься? – спрашивает полковник.

Макс объясняет, что на запад, к Балиху. Оттуда уж мы легко найдем магистральную дорогу на Ракку и поедем по ней.

Делать нечего, мы едем дальше. Прокол шины у «Мэри».

Пока возимся с колесом, солнце садится.

Внезапно впереди – о радость! – видим группу мужчин, бредущих по дороге. Макс, посигналив, тормозит возле них, здороваемся, расспрашиваем. Где Балих? Да Балих прямо перед нами, десять минут на такой машине, как у нас. Ракка? Нет, мы ближе к Телль-Абьяду, чем к Ракке.

Через пять минут впереди что-то зеленеет – это заросли на берегу реки. В сумерках смутно вырисовывается внушительный телль. Макс в полном восторге.

– Вот он, Балих! Смотри – везде сплошные телли!

Телли и правда впечатляют – огромные, грозные, какие-то основательные.

– И какие высокие, – восхищается Макс.

Однако моя голова и глаза уже так разболелись, что я злорадно ворчу:

– Мин Зиман эр Рум.

– Ты, наверное, права, – соглашается Макс. – Судя по их солидным габаритам – это древнеримская кладка, тут целая сеть фортов. Нужный нам материал, конечно, тоже есть, но он гораздо глубже. Слишком долго придется копать, нам никто не даст столько денег.

Но меня эти проблемы уже не интересуют. Мне бы только где-нибудь прилечь, выпить чаю и – побольше аспирина.

Въезжаем на широкую дорогу и поворачиваем на юг, в сторону Ракки. Мы сильно отклонились от нужного курса, и еще только через полтора часа пути городок наконец открывается перед нами. Уже совсем темно. Мы едем через предместья. Город совершенно восточный – ни одной европейской постройки. Узнаем у прохожих, где находится офис Services Speciaux[79], Офицер спецслужб очень любезен, но беспокоится, найдем ли мы достаточно удобный ночлег? Для путешественников в городе ничего не предусмотрено. Может быть, мы проедем к северу в Телль-Абьяд?

Всего два часа быстрой езды – и действительно полный комфорт.

Но никто из нас – тем более я, бедная страдалица! – не допускает и мысли, чтобы еще два часа трястись по ухабам. Любезный офицер говорит, что есть здесь две комнаты, весьма убогие, далеко не европейского уровня, но ведь у нас с собой постельные принадлежности, не так ли? И свои слуги?

В кромешной тьме подъезжаем к дому. Мансур и Али бегают с фонарями, готовят постели, зажигают примус для чая. Жаль, что с нами нет расторопного Субри – Мансур страшно медлителен и неповоротлив. Приходит Мишель и принимается критиковать Мансура. Тот перестает вообще что-либо делать, начинается склока. Я выплескиваю на них весь свой скудный арабский, Мансур пугается и снова начинает хозяйничать.

Вот уже принесены простыни, одеяла – и наконец я падаю. Приходит Макс с вожделенной чашкой чаю. Он бодро спрашивает, правда ли я плохо себя чувствую. Я говорю «да», жадно выхватываю чай, заглатываю четыре таблетки аспирина. Чай кажется мне нектаром! Никогда, никогда в жизни я так не наслаждалась! Я откидываюсь на подушки, закрываю глаза.

– Мадам Жако, – бормочу я.

– Что? – пугается Макс. Он склоняется надо мной. – Что ты сказала?

– Мадам Жако, – повторяю я.

Мне-то известно, о чем я говорю, но произнести всю фразу я не в силах, она от меня ускользает. Лицо у Макса мигом становится участливым, как у больничной сиделки.

Он пробует успокоить меня:

– Мадам Жако сейчас здесь нет! – Он знает, что с больными лучше не спорить.

Я бросаю на него безнадежный взгляд. Глаза у меня сами закрываются. Кругом еще шумят, готовятся к ужину. А мне-то уже все равно – скорее спать! – я ничего больше не хочу.

В тот момент, как я готова полностью отключиться, в памяти всплывает хвост цитаты, но откуда?

– «Completement[80] в нокауте!» – Я повторяю ее с удовлетворением.

– Что? – спрашивает Макс.

– Мадам Жако! – четко говорю и засыпаю.

После того как лег спать совершенно разбитым, так чудесно проснуться на следующее утро свежим и полным сил. Я с удивлением чувствую прилив энергии и страшный голод.

– Знаешь, Агата, – говорит мне Макс, – кажется, у тебя вчера вечером был сильный жар. Ты, по-моему, бредила. Все время говорила о какой-то мадам Жако.

Я смотрю на него уничтожающе, потому что не могу ответить с полным ртом. Наконец, прожевав яичницу, говорю.

– Чепуха! Если бы ты потрудился выслушать, ты бы понял, о ком идет речь. Но ты ведь думаешь только о теллях на Балихе!

– Но они правда любопытные, – сразу заводится Макс. – Если прорыть парочку траншей в этих теллях Входит Мансур, его дурацкая, но честная физиономия сияет. Он спрашивает, как себя чувствует хатун. Очень хорошо, говорю я. Похоже, вчера он очень расстроился из-за того, что я заснула, не дождавшись ужина.., и никто не осмелился меня разбудить. Не подать ли мне еще одно яйцо?

– Подать, – говорю я, хотя съела их уже четыре.

Если Мансур успеет пожарить его за пять минут, это будет в самый раз!

Около одиннадцати отправляемся на Евфрат. В этом месте река очень широка, местность кругом плоская, выцветшая, в раскаленном воздухе дрожит марево. Все выдержано в тонах, которые Макс применительно к керамике называет «охристой гаммой».

В Ракке через Евфрат переправляются на примитивном пароме. Мы становимся в очередь за другими машинами и около двух часов ждем парома.

Несколько женщин приходят за водой с жестянками из-под керосина, другие стирают белье. Эта группа напоминает рельеф на фризе: высокие фигуры, облаченные в черное, нижняя часть лица скрыта от нескромных взглядов, гордо поднятая голова, огромные, сплошь в каплях воды, жестяные посудины; движения медленные и плавные, как в танце.

Я с завистью думаю, что, наверное, это очень здорово – спрятаться под паранджу, скрыться от всех. Сама видишь всех, а тебя – никто…

Достаю зеркальце и пудру из сумочки. Да уж, такое лицо явно стоило бы прикрыть паранджой!

В душе тем временем шевельнулось сладкое предвкушение: скоро цивилизация.

Я начинаю мечтать…

Шампунь, шикарный фен для волос. Маникюр… Фаянсовая ванна, краны с холодной и горячей водой. Соль для ванны. Электрический свет… И туфли, туфли, туфли!

– Что с тобой? – слышу я вдруг голос Макса. – Я тебя дважды спросил, заметила ли ты вчера вечером второй телль по дороге из Телль-Абьяда?

– Нет, не заметила.

– В самом деле?

– Да. Вчера вечером я вообще ничего не замечала.

– Он более поврежден, чем другие. Эрозия на восточном склоне. Интересно почему…

– Мне надоели телли! – говорю я твердо.

– Что?

Макс в ужасе уставился на меня, словно средневековый инквизитор, услыхавший особо изощренное святотатство.

– Не может быть!

– Я думаю сейчас совсем о других вещах.

И я перечисляю ему эти вещи, начиная с электрического света, а Макс, проведя рукой по затылку, вдруг говорит, что и сам не прочь прилично постричься. Мы сходимся на том, что страшно жаль, что нельзя из Шагара сразу перенестись, скажем, в «Савой». Теряется острота и очарование контраста. Когда проходишь через стадию относительно сносной пищи и частичного комфорта, то наслаждение от электрической лампочки или водопровода как-то притупляется.

А вот и паром! «Мэри» осторожно съезжает по наклонному настилу, «Пуалю» за ней. Вот мы уже на середине Евфрата. Ракка удаляется от нас. Она очень красива: саманные домики, характерные восточные силуэты.

– Охристая, – говорю я.

– Ты про тот полосатый горшок? – спрашивает Макс.

– Нет, – говорю я. – Ракка…

И снова повторяю это имя – на прощание, перед тем как вернуться в царство электричества… Ракка…