Расскажи, как живешь - Кристи Агата - Страница 30

Бедный полковник! Ему так хочется потолковать с коллегами, а ему все время дают от ворот поворот!

Маневры беспокоят и наших рабочих, но в несколько другом аспекте. Один из них, угрюмый бородач, подходит к Максу.

– Хваджа, а аскеры не повредят моим делам?

– Да нет, они вовсе не приближаются к раскопкам, так что работа не пострадает.

– Да я совсем не о работе, хваджа, я о своих собственных делах.

– А какие это у тебя «собственные дела»?

Рабочий с гордостью сообщает, что он занимается контрабандой сигарет. Провоз сигарет через границу с Ираком – это целая наука. Как только автомобиль таможенников покидает деревню, туда на следующий день прибывают контрабандисты. Макс спрашивает, неужели таможенники никогда не возвращаются на следующий день?

Рабочий смотрит укоризненно. Конечно нет. Иначе у всех была бы куча неприятностей, а так рабочие с удовольствием покуривают сигареты, которые стоят им всего пару пенсов за сотню!

Макс как-то решил выяснить, сколько они вообще тратят на себя денег. Прибывшие из дальних деревень берут с собой из дома мешок муки, этого хватает на десять дней.

Хлеб для них печет кто-нибудь в деревне – делать это самим считается унизительным. Иногда им перепадает рис и кислое молоко. Мы прикидываем цены, и получается, что рабочие тратят на себя всего два пенса в неделю.

Двое турецких рабочих тоже явились разузнать об аскерах.

– Хваджа, они не причинят нам вреда?

– Да с чего бы им причинять вам вред?

Эти турки явно не контрабандисты. Один из кайловщиков успокаивает их.

– Вам-то чего бояться, – говорит он. – Вы же носите кефеды.

Так называется местный головной убор. Арабы и курды в своих кефедах презрительно тычут пальцами в несчастных турок, надевших по приказу Мустафы Кемаля европейские головные уборы, и издевательски кричат: «Турок!

Турок'». Поистине худо здесь приходится всякой голове в кепке.

Вечером, когда мы уже почти отобедали, влетает испуганный Ферид и трагическим голосом объявляет: шейх привел пятерых своих жен на прием к хатун! Я начинаю нервничать. Похоже, я успела приобрести репутацию медицинского светила, совершенно незаслуженно.

Если курдские женщины не стесняясь описывают свои хвори Максу, чтобы он передал мне, то арабские скромницы осмеливаются зайти, лишь когда я одна. Объясняемся мы в основном с помощью пантомимы. Изобразить жестами головную боль нетрудно; в этих случаях самое надежное средство – аспирин. При воспалении глаз – а таковое случается довольно часто – я даю борную кислоту, хотя объяснить способ ее применения уже сложнее.

Я говорю:

– Май харр, – что означает «горячая вода».

Больная повторяет:

– Май харр.

После этого я беру щепотку борной кислоты и говорю – Митл хадха, – и показываю жестом, как промывают глаза. Больная изображает в ответ, как одним духом выпивает раствор. Я качаю головой: это наружное лекарство, пить нельзя – оно только для глаз. Пациентка в растерянности А на следующий день бригадир передает нам, что жена Абу Сулеймана очень благодарна хатун за чудодейственное лекарство. Она промыла им глаза, а потом выпила все до последней капли!

Чаще всего пациентка начинает истово тереть себя по животу. Этот жест может означать либо нелады с пищеварением, либо жалобу на бесплодие. В первом случае отлично помогает питьевая сода, а что до второго.., то же средство непостижимым образом помогает иногда и в этом…

– Белый порошок твоей хатун в прошлый раз сотворил чудо! Теперь у меня двое крепких сыновей-близнецов!

Вспоминая свои прошлые удачи, я все-таки невольно волнуюсь перед предстоящим испытанием. Макс с обычным своим оптимизмом старается ободрить меня. Шейх сказал ему, что у одной из его жен что-то с глазами. Наверняка поможет борная кислота. Разумеется, жены шейха, в отличие от деревенских женщин, носят паранджу. Так что для осмотра «пациентки» приходится брать фонарь и идти в один из пустых сараев. Я удаляюсь в «кабинет» под скабрезные комментарии полковника и Кочки, решивших, вероятно, окончательно меня смутить.

Возле крыльца собралось человек двадцать. Из мрака доносится радостный рык шейха, который тычет пальцем в высокую фигуру в парандже. Поздоровавшись с гостями, иду в «кабинет-сарай». Следом за мной почему-то устремляются все пять женщин. Они очень возбуждены, болтают, смеются. Дверь за нами закрывается. Макс и шейх остаются снаружи – на всякий случай.

Я немного растеряна – сразу столько пациенток! Неужели они все его жены? И неужели все нуждаются в медицинской помощи?

Они снимают паранджу. Высокая женщина очень молода и очень красива. Наверняка это и есть новая жена шейха. Главная жена гораздо старше – выглядит она лет на сорок пять, значит, ей около тридцати. На каждой из дам – множество украшений, и все, они явно принадлежат к жизнерадостной и красивой курдской породе. Женщина средних лет показывает на свои глаза и хлопает себя по лицу. Увы, тут борная не поможет! Скорее это какая-то острая вирусная инфекция.

Через дверь я объясняю ситуацию Максу. Похоже, говорю я, это серьезное заболевание крови, и следует срочно отвезти ее в больницу в Дейр-эз-Зор или Алеппо. Там ей проведут курс инъекций. Макс переводит мои слова шейху. Тот смотрит на меня чуть ли не с ужасом.

– Он поражен твоим умом, – говорит мне Макс – Доктор в Багдаде тоже сказал ему, что ей нужны уколы. Теперь, когда ты подтвердила его слова, шейх обещает серьезно заняться ее лечением. Как-нибудь он отвезет ее в Алеппо.

Я говорю, что надо бы сделать это поскорее. Этим летом, обещает шейх. В крайнем случае, осенью. Куда спешить? На все воля Аллаха.

Младшие жены рассматривают мою одежду и веселятся от души. Я даю больной несколько таблеток аспирина как обезболивающее и еще советую делать горячие примочки.

Однако ее больше интересует моя внешность, чем медицинские рекомендации. Я угощаю их рахат-лукумом, мы все смеемся и изучаем друг у дружки фасоны платьев. Наконец они неохотно закрывают лица и чинно удаляются. Я возвращаюсь в несколько взвинченном состоянии в гостиную и спрашиваю Макса, как он думает, повезет ли шейх жену в больницу? Он считает, что вряд ли.

Сегодня Мишель едет в Камышлы сдавать белье в стирку, ему вручен огромный список – что нужно купить. Он не умеет ни читать, ни писать, но не забудет ни одной мелочи и запомнит цену каждой. Он честнейший человек, поэтому мы стараемся не обращать внимания на его недостатки. Самые существенные из них таковы: пронзительный голос, дурацкая привычка бить в «тутти», варварское стремление передавить всех мусульман на дороге. И неодолимая страсть к спорам.

Сегодня надо отпечатать много фотографий. Я почти не выхожу из темной комнаты. Здесь моя фотолаборатория гораздо лучше, чем пыточная камера в Амуде. Тут можно стоять в полный рост, имеется даже стол и стул.

Но поскольку лаборатория располагается в пристройке, сделанной перед самым моим приездом, саманный кирпич еще не просох, отчего на стенах выступила странного вида плесень. В жаркий день в этой каморке просто нечем дышать!

Макс угостил мальчишку, который моет во дворе черепки, плиткой шоколада. Вечером малыш пристает к нему:

– Умоляю вас, хваджа, скажите мне, как называется эта сладкая штука, которую вы мне дали? Она такая вкусная, что я не стану больше есть сладости с базара. Я должен купить ее, даже если она стоит целый меджиди.

– Ну вот, – говорю я Максу, – из-за тебя он превратился в шоколадного наркомана. Шоколад – штука опасная!

Макс вспоминает, как в прошлом году он угостил шоколадом какого-то старика. Старик сердечно поблагодарил его и спрятал гостинец в складках одежды. На бесцеремонный вопрос Мишеля, почему он не ест шоколад, – такой вкусный! – старик отвечал не мудрствуя лукаво:

– Это новая еда, она может быть опасна!

Сегодня мы не занимаемся раскопками и едем в Брак, чтобы все приготовить там. Курган – в доброй миле от Джаг-Джага, и поэтому самое главное – решить проблему с водой. Местные рабочие выкопали нам колодец, но вода вблизи холма оказалась непригодной для питья. Значит, придется возить ее из реки, – благо есть черкес, тележка, бочки для воды и вполне качественная выносливая лошадь. Кроме того, нам понадобится сторож на раскопках.