Расскажи, как живешь - Кристи Агата - Страница 25

Я прошу его придумать обложку для моей новой книги.

Приходит Б, и жалуется, что сидеть не на чем, все стулья уже упакованы.

– Зачем тебе понадобилось сидеть? – любопытствует Макс. – У нас еще полно дел!

Он выходит, а Б, говорит обиженным тоном:

– Какой у вас энергичный муж!

Господи, посмотрел бы он на Макса в Англии, прилегшего «чуть-чуть вздремнуть» после ленча…

Я невольно вспоминаю Девон, красные скалы, синее море… Как здорово будет снова очутиться дома! Там моя дочь, мой славный пес, там кувшинчики с девонширскими сливками, яблоки и ванна. Я мечтательно вздыхаю.

Глава 6

Новый сезон

Прошлогодние находки нас очень вдохновили, и мы горим желанием продолжить раскопки. Мак поехал на другие раскопки, в Палестину, но надеется провести с нами несколько недель в конце сезона. А сейчас с нами поедет другой архитектор. И еще один новый член экспедиции – полковник. Макс надеется копать параллельно в Телль-Браке и Шагаре, полковник будет руководить работами на одном телле, а Макс – на другом. Макс, полковник и наш новый архитектор выедут вместе, а я присоединюсь к ним через полмесяца.

За две недели до отъезда новый архитектор звонит нам и спрашивает Макса, которого в тот момент нет дома. Голос У него явно расстроенный. Спрашиваю, не смогу ли я помочь. Он говорит:

– Я сейчас в агентстве Кука, пытаюсь зарезервировать билет в спальный вагон, а мне говорят, что того места, которое назвал мне Макс, не существует.

Я его успокаиваю:

– Они всегда так говорят. В те места, где мы копаем, обычно никто не ездит, поэтому, естественно, в агентстве о них никогда не слышали.

– Они говорят, что мне надо в Мосул.

– Ничего подобного. – Вдруг меня осенило:

– А как вы им назвали место назначения: Камышлы или Нусайбин?

– Камышлы. Разве оно не так называется?

– Все верно, но станция называется Нусайбин, это на турецкой границе, причем с турецкой стороны. А Камышлы – город сирийский.

– А-а, понятно. А Макс не говорил, что я должен еще взять с собой?

– Да нет, пожалуй. Вы захватили достаточно карандашей?

– Карандашей? – Он удивлен. – Конечно, карандашей у меня достаточно.

– Вам понадобится много карандашей, – уверяю его я.

Не уловив зловещего смысла этого предостережения, он кладет трубку.

До Стамбула я доехала без происшествий, и весь мой солидный запас обуви благополучно миновал турецкую таможню. В Хайдар-Паше я обнаруживаю, что мне придется делить купе с необъятных размеров турецкой матроной.

Она уже пристроила вокруг себя шесть чемоданов, две корзины странной формы, несколько сумок, а также кучу свертков с провизией. После того, как я добавила к этому багажу два своих чемодана и шляпную картонку, в нашем купе практически некуда поставить ноги.

Провожает мою увесистую попутчицу дама очень худенькая и бойкая. Она обращается ко мне по-французски, и мы оживленно болтаем. Ведь я еду в Алеппо? Ах, ее кузина едет не так далеко. Говорю ли я по-немецки? Ах, какая жалость, что нет. Ее кузина немного знает немецкий. А по-турецки я говорю? Тоже нет? Какое невезенье! Ее кузина не говорит по-французски. Но что же нам делать? Как мы будем с нею общаться? Да, соглашаюсь я, похоже, нам не придется общаться.

– Ужасно досадно, – продолжает сетовать бойкая кузина. – Ведь так приятно пообщаться. Ладно, давайте быстренько расскажем, что успеем. Вы замужем?

Я признаюсь, что замужем.

– А дети? У вас, наверное, много детей. У моей кузины только четверо, но зато трое – мальчики! – говорит она с гордостью.

Я чувствую, что должна поддержать честь английской семьи. Меня просто не поймут, если я признаюсь, что у меня только одна дочь, и я бессовестным образом прибавляю себе двух несуществующих сыновей.

– Превосходно! – Кузина сияет. – А сколько у вас было выкидышей? У моей кузины было целых пять – два в три месяца, два в пять месяцев, один мертворожденный младенец, семимесячный!..

Пока она прилежно перечисляет, я размышляю, не придумать ли выкидыш и мне, чтобы возбудить в собеседнице еще более дружеские чувства, но тут, на мое счастье, локомотив дает свисток, и бойкая кузина, промчавшись по коридору, спрыгивает на перрон.

– Все остальное вам придется объяснять жестами! – кричит она мне на прощанье.

Перспектива пугающая, но все утряслось: мы вежливо киваем и улыбаемся друг другу. Этого оказывается вполне достаточно. Моя спутница щедро угощает меня то тем, то другим из своих припасов провианта, щедро приправленных пряностями. В ответ я, как человек воспитанный, приношу ей из ресторана яблоко. Когда из корзин извлечены все пакеты с провизией, места в купе стало еще меньше, а запахи пищи и мускуса страшно меня угнетают.

С наступлением ночи моя спутница тщательно проверяет, закрыто ли окно. Я лезу на верхнюю полку и терпеливо жду, пока с нижней не донесется ритмичный храп. Я тихонько прокрадываюсь вниз и чуть приоткрываю окно.

Наутро изумлению турчанки нет границ: как окно могло оказаться открытым, ведь она его проверила вечером? Она дает мне жестами понять, что она не виновата, а я, в свою очередь, уверяю, что ни в чем ее не виню – дескать, окна иногда открываются сами собой.

Мы подъезжаем к станции, где моей соседке выходить, она прощается со мной необыкновенно сердечно. Мы опять улыбаемся друг другу и выразительно качаем головой: дескать, очень жаль, что нам не удалось хорошенько познакомиться.

Во время ленча я оказываюсь за столом с милой старушкой, она американка. Задумчиво глядя на женщин, работающих на полях, мимо которых мы проезжаем, она вдруг изрекает:

– Бедные созданья! Интересно, они ощущают себя свободными или нет?

– Свободными? – Я озадачена.

– Ну да, свободными. Ведь они могут не носить больше паранджу. Мустафа Кемаль[53] покончил с этим. Они теперь свободны!

Я с сомнением гляжу на работающих турчанок. Что-то непохоже, что в их жизни произошли какие-то изменения.

Дни напролет они гнут спину на полях, и, по-моему, они отродясь не носили паранджу, для них это роскошь. Впрочем, я не спорю. Это бесполезно.

Американка зовет официанта и требует стакан горячей воды.

– Je vais Prendre, – объясняет она, – des remedes[54].

Официант в недоумении.

– Кофе или чай? – спрашивает он.

Довольно долго мы втолковываем ему, что нужна просто горячая вода!

– Не примете ли со мной соли?[55] – спрашивает она меня таким тоном, как будто угощает коктейлем.

Я благодарю и объясняю, что в этой соли не нуждаюсь.

– Но это же очень полезно, – настаивает старушка.

Я с трудом уклоняюсь от подобного насилия над моим организмом. Возвращаясь в свое купе, я вспоминаю старого Абд эс-Салама – как-то поведут себя его кишки в предстоящем сезоне?

В Алеппо мое путешествие временно прерывается – Макс велел мне здесь кое-что купить. До следующего поезда в Нусайбин целые сутки, и я соглашаюсь примкнуть к экскурсии в Калат-Симан. Со мной вместе едут некий горный инженер и почти глухой священник. Святой отец, неизвестно с чего, решил, что горный инженер, которого я впервые вижу, – мой муж.

– Ваш муж превосходно говорит по-арабски, дорогая моя, – замечает он, покровительственно похлопывая меня по руке, когда мы возвращаемся с экскурсии.

Я очень смущена и кричу:

– Безусловно, он хорошо говорит по-арабски, но он не мой…

– Да-да, не спорьте, дитя мое, – отвечает он, ничего не слыша. – Он очень хорошо знает арабский!

– Но он не мой муж! – надрываюсь я.

– А вот ваша жена, полагаю, ни слова не знает по-арабски, – продолжает священник, повернувшись к инженеру, который становится красным как рак.