Расскажи, как живешь - Кристи Агата - Страница 17

В намеченный день мы отбываем в Амуду, двумя партиями: Хамуди и Мак едут в «Мэри» (лишенной королевского титула и переименованной в «Синюю Мэри» после перекраски в веселенький синий цвет). Они отправляются пораньше, чтобы проверить, все ли готово к нашему приезду. А мы с Максом роскошно катим на поезде до Камышлы, где проводим целый день, улаживая разные формальности с французскими военными властями. Наконец, около четырех часов, мы тоже отбываем в Амуду.

Добравшись до нашего пристанища, сразу чувствуем, что тут творится что-то не то… Все явно в растрепанных чувствах, то и дело раздаются взаимные упреки и сетования. Вид у Хамуди отрешенный, а у Мака – стоический.

Узнаем, в чем дело. Оказывается, дом, который сдали нам в аренду и должны были освободить, вымыть и дважды побелить изнутри к известному сроку, миновавшему неделю назад, совершенно не готов к нашему приезду. Мало того, что его не удосужились прибрать и побелить, там по-прежнему ютится еще семь армянских семейств! Мак и Хамуди, прибывшие на сутки раньше нас, предприняли все, что могли, однако их завоевания очень скромны. Хамуди, уже усвоивший, что «комфорт и покой хатун – прежде всего», развил кипучую деятельность и ему все-таки удалось освободить одну комнату от армян и их пожитков и даже побелить стены и потолок. Для нас с Максом туда ставят две раскладушки. В прочих помещениях – невероятный хаос, представляю, как весело Хамуди и Мак провели прошлую ночь. Но ничего, все в конце концов как-нибудь утрясется, заверяет нас Хамуди, сияя своей ослепительной улыбкой.

Взаимные счеты и претензии между выселенными семьями и священником, к счастью, нас уже не касаются, и Макс настоятельно просит, чтобы они нашли другое место для выяснения отношений.

И вот женщины, дети, куры, собаки, кошки – все это, вопя, скуля, визжа, стеная, ругаясь и молясь, с гоготом, мяуканьем, кудахтаньем и лаем вываливается, словно в финальном акте какой-нибудь эксцентрической оперы.

Как мы поняли, каждый из жильцов имеет зуб не только на священника, но и на соседей, и на собственных родственников. Страсти разгораются все сильнее – между братьями, сестрами, золовками, невестками и более старшим поколением. Полная неразбериха! Однако понять, что они там делят, совершенно невозможно. А среди этого столпотворения наш новый повар Димитрий с невозмутимым видом готовит ужин. Мы с блаженным вздохом садимся за стол, все страшно проголодались и устали, после чего отправляемся в постель.

Так хотелось спать, но не тут-то было… Такой ненависти к мышам, как в эту ночь, я никогда не испытывала.

Парочка мышей в спальне меня не пугает (одной знакомой мышке я в свое время даже дала имя – Элси, хотя не факт, что это была «дама»). Но в ту ночь я пережила настоящий кошмар. Как только мы погасили лампы, полчища мышей – их, вероятно, были сотни – выскочили из нор в стенах и в полу и с веселым писком принялись носиться по раскладушкам. Представляете! Мыши бегают по вашему лицу и волосам! Мыши! Всюду мыши!

Я включила фонарик. Ужас! По стенам ползает множество каких-то белесых жуков, очень похожих на тараканов.

У меня в ногах устроилась мышь и чистит свои усики. Кругом ползучие твари. Макс пытается меня успокоить:

– Ты спи. Когда спишь, тебе все равно.

Отличный совет. Но попробуй уснуть, когда мыши устроили на тебе соревнования по бегу… Максу, похоже, это вполне удается.

Я стараюсь унять дрожь в теле и даже ухитряюсь задремать, но маленькие лапки, щекочущие мое лицо, снова меня будят. Я опять включаю фонарик. Тараканов на стенах стало еще больше, вдобавок прямо на меня с потолка спускается огромный черный паук!

Так проходит эта ночь, и со стыдом признаюсь, что к двум часам я впадаю в настоящую истерику. Утром, ору я, уеду поездом в Алеппо, а из Алеппо прямиком в Англию!

Все! Я так жить не могу! Я не выдержу! Я еду домой!

Макс тут же предпринимает весьма мудрый шаг. Он открывает дверь и зовет Хамуди. Через пять минут наши кровати вынесены во двор. Еще какое-то мгновение я гляжу на звездное небо. Воздух прохладен и сладок. Я засыпаю…

Макс, думаю, тайком с облегчением вздыхает и тоже засыпает.

– Так ты не едешь в Алеппо? – осведомляется Макс у меня наутро.

Я слегка краснею при воспоминании о своей истерике, но говорю, что не еду. Я ни за что не уеду отсюда. Но спать буду во дворе.

Хамуди успокаивает: все наладится. Норки в стенах и полу спальни заделают гипсом, комнату заново побелят.

Более того: нам принесут кошку, ее одолжили у кого-то.

Это всем кошкам кошка, настоящая профессионалка.

Я спросила Мака, как они с Хамуди провели первую ночь после приезда. Неужели и по ним бегали эти мерзкие твари?!

– По-видимому, – отвечает Мак невозмутимо. – Только я спал.

Мак – это чудо!

Итак, ближе к обеду приносят кошку. Я никогда ее не забуду. Хамуди был прав: это настоящая профессионалка.

Она знает, для чего ее наняли, и незамедлительно приступает к своим обязанностям.

Пока мы обедаем, кошка прячется в засаде за упаковочным ящиком. Когда мы разговариваем, или ходим, или слишком шумим, она смотрит на нас укоризненно, как бы говоря: «Я бы вас попросила… Как я могу работать в такой обстановке?!» Ее взгляд столь выразителен, что мы сразу же и всецело ей подчиняемся: говорим шепотом и стараемся не звякать тарелками и стаканами.

Пять раз во время обеда через комнату пробегала очередная мышь, и все пять раз кошка совершала свой великолепный прыжок. Никаких этих западных штучек, никаких заигрываний с жертвой – она просто откусывает у мыши голову, с хрустом сгрызает ее, после чего переходит к тушке. Жутковатое зрелище, но действует она вполне профессионально!

Кошка прожила у нас пять дней. После этого – ни одной мыши, будто их и не было. Кошку забрали, но мыши больше не появляются. Никогда после я не видела столь талантливого животного. Мы ее совершенно не интересовали, она не требовала ни молока, ни подачек со стола.

Она была холодна, расчетлива и беспристрастна. Кошка высшей квалификации! Суперкошка!

Мы постепенно обживаемся: стены побелены, подоконники, окна и двери покрашены, столяр и четверо его сыновей, расположившись во дворе, приводят в порядок мебель и мастерят новую.

– Столы, – восклицает Макс, – главное – это столы!

Столов лишних не бывает.

Я обращаюсь с прошением о комоде; Макс милостиво жалует мне шкаф для одежды с крючками. После чего наши столяры снова занимаются столами: обеденный стол; стол, за которым Мак займется зарисовкой черепков; столы для керамики; наконец, стол для моей пишущей машинки.

Мак чертит вешалку для полотенец, и столяры приступают к работе. И вот старик столяр уже торжественно вносит вешалку ко мне в комнату. Она отличается от той, которую набросал Мак, и, когда старик устанавливает ее, я вижу, в чем это отличие. У нее колоссальные ножки, этакие могучие кривые лапы. Они торчат во все стороны, так что, куда ни поставь эту конструкцию, споткнешься обязательно. Я прошу Мака узнать у старика, зачем он сделал такие мощные опоры.

Столяр степенно поворачивается ко мне.

– Я старался, чтобы было красиво. Я хотел сделать красивую вещь!

Что можно возразить на этот вопль души художника? Я Склоняю голову, готовая весь сезон спотыкаться о чудовищные лапы этого шедевра!

В дальнем углу двора несколько каменщиков сооружают для меня туалет из саманного кирпича.

Вечером за обедом я спрашиваю у Мака, какой был его самый первый архитектурный проект.

– Из практически осуществленных, – отвечает он, – вот этот. Ваш туалет во дворе.

Он мрачно вздыхает, и я преисполняюсь сочувствия.

Когда Мак будет писать мемуары, вряд ли он с гордостью вспомнит об этом своем проекте! Нет, нельзя, чтобы первым воплощением мечтаний молодого архитектора стал сортир из саманного кирпича для супруги его патрона.