Расскажи, как живешь - Кристи Агата - Страница 15

Но тут в игру, как водится, вступает наша праматерь Ева. Хитроумный Хамуди расставляет силки: ведь на эти деньги можно купить какие-нибудь украшения женам.

Жены кивают. Раскопки, говорят они, – дело хорошее. Мужчины чешут в затылках. Как узнать, благородное ли это дело? Достойно ли им заниматься? Хамуди клянется, что это одно из самых благочестивых дел на свете. И потом, пока речь идет всего о нескольких днях! А до весны они успеют все обдумать и решить. Наконец наиболее дерзкие и мыслящие современно – их набралось с дюжину – не без колебания соглашаются. Консерваторы неодобрительно трясут белыми бородами.

По знаку Хамуди из недр «Мэри» извлекают кирки и лопаты и раздают рабочим. Хамуди сам берет кирку и демонстрирует, как с ней надо обращаться, потом объясняет, что именно требуется. Рабочим предстоит прорыть три пробных траншеи на разных уровнях склона. Наши новобранцы бормочут: «Иншаллах!» – и приступают к работе.

Телль-Мозан, увы, пришлось вычеркнуть из нашего списка. Здесь оказалось несколько римских слоев. Чтобы пробиться сквозь них, потребуется не один сезон. У нас на это нет ни времени, ни денег.

Сегодня мы едем к нашему старому приятелю – Теллю-Шагар-Базар. Здесь предварительные приготовления к раскопкам проходят гораздо быстрее. Шейх – человек очень бедный, как и все арабские землевладельцы, он по уши в долгах. Наше нашествие – для него шанс поправить свои дела.

– Брат, все, что я имею, – твое! – говорит он Максу, но в глазах его появляется хищный блеск, он наскоро прикидывает размер будущих барышей. – За землю вы можете мне ничего не платить, все мое – ваше.

Когда Макс отходит довольно далеко, шейх, почтительно склонив голову, спрашивает у Хамуди:

Э – Без сомнения, этот хваджа страшно богат. Так же богат, как «эль-Барон», который платил за все мешками с золотом?

– Теперь, – наставляет его Хамуди, – золотом не расплачиваются. Но наш хваджа очень щедр. Кроме того, хваджа здесь построит дом – очень красивый дом. Он увеличит славу шейха, все скажут: «Иностранный хваджа решил построить здесь дом для экспедиции, потому что хотел увековечить доброту, мудрость и благочестивость шейха – благочестивого правоверного, который совершил паломничество в Мекку и которого все почитают!»

Идея насчет дома пришлась по сердцу шейху. Он задумчиво смотрит на склон телля, рисуя в своем воображении стройные очертания будущего дома. Но потом вспоминает о более прозаических вещах.

– Но ведь я не смогу снять урожая с этого холма. Это большая потеря для меня, очень большая.

– Так, значит, ты уже его вспахал и засеял? – ехидно вопрошает Хамуди.

– Ну, пока нет, – признает шейх, – но мы его вот-вот засеем!

– А там уже когда-нибудь сеяли? Ведь нет? Зачем распахивать холм, когда полно места на равнине/ Шейх упрямо гнет свою линию:

– Нет, я потеряю урожай. Это большой урон для меня.

Но пусть! Я с радостью принесу эту жертву на благо государства. Пусть я разорюсь – кому до этого какое дело? – И с наигранным дружелюбием он уходит в дом.

К Хамуди подходит старуха, она ведет за руку мальчика лет двенадцати.

– У хваджи есть лекарства? – спрашивает она.

– Да, есть кое-какие. А что такое?

– Не даст ли он лекарства для моего сына?

– А что случилось с твоим сыном?

Вопрос излишний: у ребенка лицо дебила.

– Он не в своем уме, – отвечает старуха.

Хамуди печально качает головой, но обещает спросить у хваджи про лекарства. Рабочие начинают рыть траншею.

Хамуди, старуха и мальчик подходят к Максу. Макс смотрит на ребенка.

– Мальчик таков, каким его создал Аллах, – говорит он. – Мои лекарства ему не помогут.

Женщина вздыхает, по щеке скатывается слеза. А потом деловито спрашивает:

– Тогда, может быть, хваджа даст нам яда? Зачем ему жить!

Макс мягко отказывает. Она недоуменно таращится на него, потом сердито трясет головой, и они уходят.

Я лезу на вершину холма, где наш Макартни уже занят осмотром поверхностного слоя. Арабский мальчишка с важным видом слоняется вокруг с палкой в руке. Мак не рискует заговорить по-арабски, отчаянно жестикулирует, но мальчишка понимает далеко не все. Услужливый Аристид спешит на помощь.

Я осматриваюсь. На севере – гряда холмов – там уже Турция, а сверкающее пятно – это Мардин. На запад, юг и восток простираются плодородные равнины, весной они все зазеленеют и запестреют цветами. Повсюду вздымаются телли, кое-где виднеются коричневые шатры бедуинов.

Я знаю, что на многих теллях стоят деревушки, но их не видно – это всего лишь несколько саманных лачуг. Все вокруг дышит вековым покоем. Мне тут очень нравится, я надеюсь, что мы выберем именно Шагар-Базар. Мне хочется пожить в будущем новом доме. А если мы будем копать Телль-Хамдун, то придется жить в Амуде… Определенно, здесь мне нравится больше.

Наступает вечер. Завтра утром мы продолжим пробные раскопки. Пока что Макс результатами доволен, он уверен, что этот холм никто не трогал, начиная с пятнадцатого века до нашей эры, если не считать отдельных римских и исламских захоронений. Здесь попадаются превосходные фрагменты расписной керамики.

Шейх провожает нас до машины.

– Все, что я имею, – все твое, брат, – вновь твердит он. – Пусть я совсем обеднею, но отдам тебе последнее.

– О, я буду так счастлив, – отвечает Макс в тон ему, – если мои раскопки принесут вам славу и богатство. За потерянный урожай вам будет выплачена компенсация – у нас есть договор с французскими властями, вашим людям будут хорошо платить, за землю, на которой мы построим дом, вы тоже получите хорошие деньги. А в конце сезона вам будет вручен персональный подарок.

– О! – радостно восклицает шейх. – Мне ничего не нужно! Какие могут быть счеты между братьями?

На этой альтруистической ноте мы расстаемся.

На Телле-Хамдун проводим два холодных и ветреных дня.

Результаты неплохи, но часть телля расположена в Турции, то есть в другой стране. Значит, скорее всего, основные раскопки будут в Шагар-Базаре, а заодно возьмем концессию на Телль-Брак, вероятно, на следующий сезон.

Теперь нужно вплотную заняться подготовкой к весенней экспедиции. В Шагаре есть подходящий участок для сооружения дома; на то время, пока его будут строить, надо снять жилье в Амуде; надо заручиться наконец официальным согласием шейха, а перво-наперво – получить в Хассече очередной денежный перевод, пока заполнившиеся водой «вади» еще не отрезали нам дорогу.

Хамуди в последние дни в Амуде сорил деньгами, чтобы поддержать «нашу репутацию». Вообще, тратить деньги без счета – для арабов дело чести; к примеру, так развлекается в кофейнях местная знать. Проявить скупость в кофейне – это страшный позор. Зато у старухи, приносящей молоко, и у женщин, которые нам стирают, Хамуди безжалостно требует сдачи, хотя платим мы им жалкие гроши.

Макс и я едем в Хассече в «Куин Мэри», уповая на лучшее, хотя небо обложено тучами и уже моросит дождь, который в любую минуту может превратиться в ливень. Мы добираемся до места без приключений, но дождь уже разошелся не на шутку, и неизвестно, выберемся ли мы обратно. К нашему великому отчаянию, почтмейстера опять нет на месте, и никто не знает, где он. Мы рассылаем мальчишек на поиски нерадивого почтаря. Дождь и не думает униматься, Макс тревожится – если мы вовремя не уберемся, то застрянем здесь надолго. Мы все еще ждем, а дождь льет и льет.

Внезапно входит почтмейстер – беззаботной походкой, в руке у него корзинка с яйцами. Он удивлен и несказанно рад нашему приезду. Макс пресекает всякие комплименты и душевные излияния и просит обслужить нас немедленно, иначе дороги окончательно развезет и мы здесь застрянем.

– Ну и что? – беспечно отзывается он. – Поживете здесь много-много дней, мне это будет очень приятно. Хассече очень хороший город. Оставайтесь!