Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 51

Загадку немедленно разрешил Емельяненко. Повертев автомат в руках, он сказал собравшимся, что все автоматы собраны из ворованных деталей. Клейма и номера ставятся на них лишь после того, как детали пройдут заводскую термообработку. Но поскольку ее не было, эти автоматы годятся только на пять, максимум десять выстрелов. Иными словами, то, что и нужно киллеру, который оставляет оружие на месте преступления.

На чей-то вопрос, откуда могли поступить такие автоматы, Никита, пожав плечами, ответил, что пару раз встречал подобные же безномерные игрушки. На Ижевском механическом заводе такие производят. В домашних условиях. Умельцы…

Там же, под хорошо подогнанными плитами, были обнаружены и ящики с патронами.

Турецкий в официальном порядке задал Ованесову вопрос, откуда в его гараже это оружие, кем приобретено и для каких целей, на что получил исчерпывающий ответ: «Не знаю», который был также занесен в протокол изъятия вещественных доказательств. Понятые поставили свои подписи.

По знаку Емельяненко водитель подогнал крытый «газон», куда бойцы погрузили ящики с оружием.

— Тут еще и двести восемнадцатая статья светит. Ну что, будем заканчивать? — спросил у Саши Никита.

— Да, я думаю, на сегодня этого вполне достаточно. Банду — в изолятор. Ованесова, Ашота Гарибяна и Погосова забираю с собой. С ними разговор особый. Дом закрыть и опечатать. Понятым спасибо. Никита Семенович, разреши воспользоваться твоим телефоном?

— Прошу! — Емельяненко сделал широкий жест рукой.

23

Шурочка сидела в кабинете Меркулова и пила боржоми. На круглом столике, возле окна, стояло уже четыре пустых бутылки. День был жарким, а вечер выдался еще и душным, будто собиралась и никак не могла разразиться наконец хорошая гроза.

Меркулов сидел за своим рабочим столом и, утопив лицо в расставленных пальцах, молча, не перебивая, слушал доклад Турецкого. Грязнов курил, стоя у окна.

Доклад, как и полагалось, был длинным, со многими подробностями, перечислять которые Саша уже устал — не в первый ведь уже раз. Но меркуловская дотошность того требовала неукоснительно.

Когда речь дошла до участия в деле и роли майора Малахова, Романова нарушила долгое свое молчание и вмешалась.

— Я, хлопцы, слишком хорошо знаю Емельяненку. Никита придумывать или брехать зря на человека не станет. И нюх у него наш, профессиональный…

Она хотела сказать «муровский», но решила, что это уж слишком. А Никиты не убудет. Однако и Малахова так просто оставлять негоже. Она добавила, что уголовнику, особенно такому, как тот Гурам Ованесов, верить ни единому слову нельзя, хотя оно и сказано, а вот проверять по службе придется. Ох, кому-то сильно несладко это будет.

Ее речь перебил телефонный звонок. Меркулов оторвал ладонь от щеки, показал жестом «тише» и снял трубку. Слушал, не произнося ни единого слова. Тот, кто звонил, говорил долго, а Меркулов все больше мрачнел. Наконец, похоже, телефонный доклад подошел к концу. Костя часто покивал головой и изрек:

— Благодарю вас, коллега. Обязательно приму к сведению. Свой рапорт подошлите в понедельник. Весьма признателен. Всего доброго.

«Так, — подумал Саша, — наверняка очередная бяка. Донос какой-нибудь на неправомерность или незаконность действий следователя Александра Борисовича Турецкого. Что же еще может быть?..»

Меркулов положил трубку и уставился на Сашу, словно читая его мысли. Потом губы его раздвинулись в улыбке.

— Ну так что ты говорил по поводу следователя Полякова? Напомни, пожалуйста: ни рыба ни мясо, если не хуже, да?

«Все правильно», — усмехнулся Саша.

— Так примерно

— Ага… — Костя почесал мизинцем кончик носа. — Бывает… Я к тому, что первое впечатление иногда не соответствует, так сказать… Это он звонил сейчас. Два часа, говорит, разыскивал тебя. Дежурный догадался сказать ему, что ты здесь. Итак, товарищи юристы, слухайте сюды, как иногда выражается наша родная Шурочка. В семнадцать часов с минутами, о чем Поляков сообщил в своем устном докладе, в его кабинет явились две фигуры, так скажем. Один из них представился депутатом Государственной Думы Николаем Михайловичем Поздняковым, второй — его помощником. Документы свои предъявили, все как положено. Живо интересовались делом Гурама Ильича Ованесова. Что инкриминируется, где содержатся в настоящее время он и его помощник Погосов, кто конкретно будет вести следствие и гак далее. Но целью прихода было не только это. Они также интересовались, от кого зависит освобождение этих людей из-под стражи, ну, скажем, под подписку о невыезде. Ссылались на очень слабое здоровье арестованного. На то, что, по их сведениям, к нему были применены силовые методы допроса и что этот вопрос явится предметом особого рассмотрения и в Думе, и в президентских кругах. Выслушав их и записав вопросы, чтобы, не дай Бог, не перепутать чего-нибудь, следователь Поляков указал им на дверь. Посетители ушли, весьма неудовлетворенные оказанным им приемом, — надо полагать, людям их ранга, — и пообещали на прощанье принять самые жесткие меры в отношении тех, кто использует закон в собственных интересах.

— Очень любопытно, — мрачно сказал Грязнов.

— Погодите, будет еще любопытнее. Поляков, выпроводив гостей, как говорится, ничтоже сумняшеся, связался с Госдумой. Сегодня же суббота, даже депутаты и те отдыхают. В отличие от некоторых. Однако дежурный сумел разыскать телефон помощника Позднякова, а тот, в свою очередь, сообщил Полякову, что никуда со своим шефом не ездил, поскольку тот срочно вылетел на выходные к своей матери, это где-то под Краснодаром. Высказал и свои соображения, что именем и поддельными документами вполне достойного человека воспользовались какие-то авантюристы. Вот вам, господа хорошие, и первая ласточка. А мы тут головы ломаем: преступник Гурам или ангел небесный. Как считаете, чья работа?

— Малахова, — твердо сказал Грязнов.

— Но почему?

— А потому, видимо, — добавил Турецкий, — что он единственный из всей ованесовской команды пока остался на свободе. Остальные сидят.

— Сидят, многоуважаемый Александр Борисович, лишь те, кого вы сегодня взяли. А вы уверены с вашим достойным приятелем, что взяли всех? Лично я не могу вам дать такой гарантии. А вы, Александра Ивановна, что можете сказать этим самонадеянным товарищам?

— Да шо я скажу им, Костя? То же самое. Но Малахов, сучий хвост, меня шибко забеспокоил. Ну пусть подышит до понедельника, а там мы им займемся. Я сама в областной главк поеду и покажу им, где раки зимуют.

— Угу, — серьезно поддержал ее Костя. — А потом явишься ко мне и станешь причитать: «На хрена козе баян?» Да? Или «попу гармонь»? Ох, Шурочка… Ты бы вот лучше сказала, как мы с тобой договаривались, этим дружкам, что сильно им повезло, что в течение суток сумели отыскать заложницу. Можно считать по нынешним временам за рекорд. И кабы не везение, ходить бы им сейчас обоим с низко опущенными клювами.

— Ну, Костя, — примирительно сказала Романова, — ты ж знаешь, я б им и почище выдала, но ведь нашли ж. И с Никиткой им повезло тоже. Сами б сунулись, так от них там и мокрого места не осталось бы. Поняли хоть?

— Да поняли, поняли, — вздохнул Саша.

— Моя это вина, я его втравил, — со скорбным видом добавил Грязнов. — Я его горячими котлетами соблазнил. Если б не котлеты…

— То шо? — нахмурилась Романова.

— А то, — улыбнулся Слава, — что не видать бы нам заложницы как своих ушей.

— Нет! — взвилась Шурочка. — Ты, Костя, только погляди на них! Да они ж ни черта не поняли! Они ж тут нам дурочку валяют! Ну, негодяи! А ты, рыжий, готовь свою лицензию, готовь! Вот ее тебе и придется искать как собственные красные уши! Ух, и надергала б я их тебе!..

— За чем же дело стало? — хмыкнул Костя.

— Жалко дурака, — грустно вздохнула Романова. — Вот брошу все и уйду на пенсию, ко всем чертям, надоело. Тогда запоете ужо!