Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 107

«Саня, могучая пятидесятилетняя женщина предлагает тебе свое покровительство, чего же ты телишься? Самое подходящее время устанавливать наиболее тесные контакты!» Он бы снова, как недавно, расхохотался, кабы не опасность быть немедленно погребенным или, проще, размазанным по этой самой стене, которую он уже ощущал своими лопатками. Правда и только правда, всегда говорил он себе, потому что, если соврешь, запутаешься. А даже полуправда никогда тебе не будет грозить скорым разоблачением. Быстро объяснив, что счастлив от ее предложения, Турецкий сказал, что должен успеть еще сегодня съездить в Автово по важному делу.

— Ну какое у вас дело в Автове, на окраине? — удивилась она.

— Не у меня, у Генеральной прокуратуры, — сказал он так, что вопросы вмиг отпали. — Но я вам обещаю. — Он не сказал чего, зато сказал твердо и недвусмысленно.

— Я буду вас ждать, — с полным пониманием ответственности кивнула она.

«Жди, как же, как же… Только ты меня и видела!»

— Так как мне удобнее всего проехать в Автово?

— Только на метро. Но дальше-то куда?

— Если я скажу вам, — он приблизил лицо к ее уху, оттянутому внушительной бирюзовой серьгой, — что мне надо к кладбищу, вы же не поверите?

— Боже, какие страсти! Вам что, в Москве, больше нечем заниматься?

«Да, а вот тут не скажешь правду, что как раз в Москве заниматься есть чем. И с большим удовольствием».

Выходя из здания Эрмитажа, он запоздало подумал, что ведь ночевать-то все равно где-то надо и, возможно, зря он отказался пока от предложенной возможности. В конце концов, если правильно поставить дело, а он это умеет, то никакая опасность ему бы и не грозила.

И улицу, и дом, и квартиру Грачева Турецкий нашел без особого труда. Однако, сколько ни звонил в квартиру, никто не откликнулся. Прислушался: за дверью было тихо.

Он спустился к подъезду и стал прогуливаться, размышляя, куда обратиться. Самая середина дня. Народа праздношатающегося не наблюдалось. Даже вездесущие старушки, сидящие, как вороны, у подъездов, отсутствовали. Соседям, что ли, позвонить, вдруг кто-нибудь откликнется?

Снова через ступеньку поднялся на третий этаж. Позвонил в соседнюю дверь — тишина. В следующую — то же самое. Да что у них за дом такой, вымерли, что ли, все? Наконец в четвертой откликнулся старушечий голос, но дверь не открылась.

— Кого?

— Не подскажете, как Грачева найти?

— А вы кто ему?

— Ну как — кто? — Турецкий на миг растерялся. — Сын его старого товарища. Привет от отца привез.

— Нету их.

— Как — нету? Что случилось?.

— Болеют они.

— А где?

— А не знаю. Ефимыча вон спроси. Он помогал.

— Ефимыча-то где сыскать?

— А не знаю. Во дворе ходит.

— Послушайте, мамаша! — Но за дверью уже установилась гробовая тишина. Вот тебе и на…

Вдоль бордюра палисадника, заглядывая в кусты и раздвигая руками траву, брел сгорбленный седой мужичок с авоськой, в которой позвякивали пустые бутылки.

— Прости, отец, ты местный?

— А чего?

— Спросить хочу вот.

— А чего спрашивать-то? Ну спроси. Закурить угости, — добавил, увидев в пальцах Турецкого дымящуюся сигарету.

— Я вот к Грачеву приехал, а его нет, это который на третьем этаже живет, — показал он. — Говорят, болен, увезли в больницу, а в какую — один Ефимыч знает. Где найти-то его, не подскажешь? Или где живет?

— Где живет, скажу. В етом же доме, рядом с Коськой квартера. Токо его дома нету.

— А где он?

— Где, где!.. Бутылки собирает, вот где. Я ето буду. А тебе чего от Коськи надо-то? Совсем плох он, не доживеть…

— Значит, это ты — Ефимыч, вот же Господи прости! Что с Грачевым и где он лежит, в какой больнице? Я к нему специально из Москвы приехал, понимаешь?

— А сам-то кто будешь?

— Саша меня зовут. Константин Сергеевич знает. Ну?

— Ну ежли так… — Недоверие пока не исчезало из глаз Ефимыча. — Ежли знает… Ехай в раковый центр. Тебе любая справочная скажет. Это… ну как тебе объяснять, москвичу? В общем, там он. А сюда навряд вернется. На Красненькое свезем, вона, из окон видать. Будет на дом свой глядеть и приветы с того света слать.

Ефимыч отрешенно махнул рукой и побрел дальше, приподнимая ветки и заглядывая под них.

Где у них онкологический центр? Любая справочная? Проверим.

Проще всего, конечно, было заехать в горпрокуратуру или в горуправление внутренних дел и там, представившись, все выяснить и найти в течение пяти минут. Даже при нужде транспортом обеспечиться. Но тогда придется объяснять, зачем он здесь, да в чем причина, и уж не копать ли приехал под кого-нибудь… Хотя, с другой стороны, уже завтра там наверняка будут знать о его приезде и обижаться, что не удостоил, так сказать. Он же все-таки не откуда-нибудь, а из Генеральной. Гляди, обидятся. Препятствий чинить не станут, но и глаз не спустят. А ему и надо-то всего ничего: судьба тетрадки несчастной. И домой, обратно. Не поверят.

И Турецкий отправился в Ленгорпрокуратуру. Петербургская, а тем более Санкт-Петербургская — как-то не звучало. По старинке было привычнее.

В приемной прокурора он оставил свое командировочное удостоверение, чтоб отметили прибытие. Самого не было. Поговорил с замом Маркашиным, с которым знаком не был, но нашлись общие, так сказать, интересы. Буквально в двух словах объяснил цель приезда: убийство коллекционера, ограбление музеев, имеется подозрение, что помогал кто-то из работников Эрмитажа. Большего и не требовалось. Если чекистам будет интересно, пусть сами и допытываются. С помощью этого Маркашина Турецкий быстро разыскал «раковый центр», по телефону выяснил, что больной Грачев Константин Сергеевич, как ветеран Великой Отечественной войны, а также жертва репрессий, находится на излечении в семнадцатой палате. Состояние средней тяжести. Посещение ежедневно с тринадцати до семнадцати.

— Слушай, Семен Макарович, выручи! Мне надо до четырех хотя бы, чтобы успеть поговорить, а потом приткнуться где-нибудь на ночь, желательно спокойно и недорого. — А чтоб немного разбавить неловкость от своего приезда — и не предупредили, и вообще как-то надо было иначе… — рассказал, естественно, утрируя и изображая в лицах, как кадрила его сегодня усатая Самсонова. Маркашин хохотал и советовал по-быстрому отдаться девушке. Но потом, отсмеявшись, предложил комнату в общежитии аспирантов, где и сам живал когда-то. А теперь лето, но можно позвонить коменданту, койку на пару деньков предоставит.

— А больше и не надо! — обрадовался Турецкий, чем снял тяжелый груз неопределенности, все равно, несмотря ни на какие анекдоты, не отпускавший бдительного Марка-шина, который в отсутствие прокурора города принимал на свои плечи всю тяжесть ответственности.

Он тут же дал Саше адрес общежития, обещав позвонить, а потом вызвал из гаража «разгонную» «Волгу», которая и увезла Турецкого в онкологический центр.

Константин Сергеевич Грачев сказал Александру Борисовичу, что попал в клинику после острого желудочного приступа с кровотечением. А сейчас благодаря несчастной своей судьбе заработал, оказывается, какие-то привилегии и проходит курс обследования. Хотя свой диагноз он знал еще до того, как его доставили сюда с острой болью в животе.

— Язва? Видели вы в своей жизни такую язву… Ладно, — отмахнулся он от собственного рассказа, как от надоедливой мухи, — давайте о деле: что вас привело ко мне? И поживей. — Он постоянно улыбался, может быть скрывая свою боль. — А то ведь можем и не успеть. — И подмигнул судорожно и криво.

Турецкий видел перед собой сильного и мужественного человека, который все про себя знает, ничего ни от кого не скрывает и считает, что, если остались на земле незавершенные дела, их надо, не откладывая на потом, завершить.

Казалось, он считал свои оставшиеся минуты и стремился наполнить их хоть каким-то содержанием.

— Быстро все рассказывайте. От меня можете ничего не скрывать, унесу с собой. Гарантирую.