Багровый дождь - Авраменко Александр Михайлович - Страница 10

Слегка переведя дух и сосчитав про себя до десяти, пытаюсь выяснить, кто дал команду вывести боевое охранение на нейтральную полосу, в самый холод, не позаботившись о более частой смене, причём в таком количестве. Поскольку все замёрзшие и оказались часовыми. И тут до меня доходит… Да ещё как! Это что получается? Всю ночь батальон был без охраны? Подходи спокойно и бери всех в ножи?! Вот действительно в рубашке родился! Мехлиса на них нет, Льва Захарыча! Я-то помню, как он в Финскую войну нас в атаку водил, лично сидя за рычагами танка. И ведь не молодой мальчик уже! А идти против пушечных дотов на «Т-26» – всё равно что с самолёта без парашюта прыгать! Эх, где же он сейчас-то? Делать нечего, высылаем разведку, благо нашлись лыжи, даже странно, а я тем временем приказываю организовать приготовление горячей пищи. Через час бойцы получают сваренный из концентратов суп и горячий чай. Послышался говорок, народ повеселел, немного ожил. Задымились самокрутки, кое-откуда уже слышен смех. Да и мне на душе легче. Ещё через полчаса возвращаются разведчики. Немцы от нас в пяти километрах. Заняли позиции возле железной дороги, ребят обстреляли, и они решили не рисковать и вернуться. Я не ругаюсь. Их можно понять. Только что из тыла, и этот вчерашний бой у них первый в жизни, и сразу такие потери. Главное, что я теперь знаю, где находятся враги, и теперь можно подумать о том, что делать дальше. Сидеть на месте нам никто не позволит. И времени долго думать тоже никто не даст. Прикидываю маршрут, сверяюсь с картой. Местность кажется проходима для танков. Приказываю подготовиться к выступлению. Все начинают суетиться, готовясь к выходу. Тщательно подготавливают вещмешки, проверяют обувь, я же безуспешно пытаюсь связаться с полком. В наушниках только треск и помехи статики…

Танки идут первыми, пробивая дорогу пехоте. Мой «два-восемь» первый, следом более лёгкие машины. Скорость составляет где-то шесть-семь километров в час. В глубоком снегу особо не разгонишься, нос танка всё время нагребает настоящий бурун, зато пехоте хорошо, после нас намного легче шагать по пробитой дороге. А вон и насыпь. Её хорошо видно в бинокль. Будьте уверены. Нас уже засекли. Сейчас начнут «приветствовать». И точно! Вспышка! Над головами с журчанием проходит первый снаряд и рвётся далеко позади. Пехота рассыпается и залегает, кое-где мелькают лопатки спешно окапывающихся бойцов. Даю команду мехводу, и тот начинает вести машину зигзагами, насколько позволяет снег. Мы вместе со стрелками пулемётных башен пытаемся определить огневые точки врага. По нам в ответ бьют из четырёх пушек, правда, безуспешно, а затем в грохоте мотора появляются звенящие нотки – это стреляют из пулемёта.

– Есть! Засёк, товарищ майор!

– Отлично! Уходим!

Разворачиваю командирскую панораму и командую по ТПУ механику. Разворачиваться ни в коем случае нельзя – сразу влепят в корму бронебойным снарядом, а там у нас защита хиленькая. Двигатель ревёт от перегрузки, а я с ужасом думаю о том, чтобы не наехать на кого-нибудь из своих бойцов, закопавшихся в снегу…

Глава 8

Второго июня начался генеральный штурм Севастополя. Тысячи снарядов, мин и бомб обрушились на обороняющихся. Сплошное облако пыли и дыма поднялось над позициями и городом. Но, как ни странно, особых потерь среди личного состава не было. Другое дело – техника и укрепления. Массивные снаряды сверхтяжёлой артиллерии крошили бетон. Выворачивали сложенные из камня доты и стационарные позиции береговых батарей наружу. Наступило, наконец, и время для настоящей работы для специальной группы полковника Дзюбы…

Тридцать две машины строгой колонной шли по ослепительному крымскому небу, облитые ярким солнцем. Десять «И-153» и двадцать два «И-16». Перед ними была поставлена задача: обнаружить и подавить сверхдальнобойное орудие немцев с женским именем «Дора»[4]. Двадцать второго июня, ровно через год после начала войны, этот монстр открыл огонь по батарее, для защиты которой и была выделена специальная авиагруппа в составе 109 самолётов всех типов…

Лучи крымского солнца били в глаза. Но машины шли вперёд. Владимир внимательно, несмотря на режущую боль и выступившие слёзы, вглядывался в горизонт. Немцы были очень сильны, и расслабиться означало смерть. Пока лётчикам везло. На бреющем, прижимаясь к земле, советские ястребки мчались к засечённой звукометристами позиции. Основным признаком вражеской сверхпушки должна быть восьмиколейная железнодорожная магистраль, на которую при стрельбе и опиралась гигантская платформа…

Под крылом промелькнули позиции морской пехоты на Сапун-горе. Там шёл страшный бой: румыны в своих несуразных кепках и пилотках яростно лезли вверх по склонам, их поддерживали огнём артиллерийские самоходные установки фашистов. Почти всё было закрыто сплошной пеленой густого чёрного дыма, и глаз выхватывал в редких разрывах случайные картины сражения. Тем временем, согласно имеющимся сведениям, приближалась позиция немецкого орудия. Ведущий группы майор Киселев покачал плоскостями из стороны в сторону, подавая знак «Внимание». Столяров глубоко вздохнул, вентилируя лёгкие. Именно в эти минуты его зрение обострялось до такой степени, что капитан различал мельчайшие детали на земле с двухсотметровой высоты, предугадывал действия вражеских зениток и ловким манёвром оставлял противника в дураках. Но сейчас он страшно не хотел штурмовать пушку. Почему? Даже для него это было загадкой…

Есть! Вот она, гора, за которой должны быть немцы! И в это мгновение Столяров различил вдалеке непонятный аппарат с вращающимся над пилотом винтом. Странная машина спешила к земле. Вертикально! Лётчик потянул ручку управления на себя, вздымая самолёт ввысь, чтобы оттуда, в крутом пикировании, сбросить бомбы на фашистов, как вдруг навстречу ему скользнули хищные тонкие тени «Фридрихов», «Bf-109F». Дымные очереди пулемётов потянулись к советским самолётам. Крутанув головой, Владимир заметил, что и сзади им в хвост заходят такие же стремительные силуэты с характерными обрубленными плоскостями. Резким рывком пилот закрутил свою «Чайку», разворачиваясь навстречу немцам. Исключительная маневренность биплана, помноженная на мощь мотора, помогла справиться с машиной. Он откинул большим пальцем с рукоятки управления алую предохранительную чеку и, на мгновение зависнув в воздухе, поймал в прицел узкий лоб истребителя с прозрачным диском впереди. В этот момент немец открыл огонь – его кок озарился пламенем из ствола мотор-пушки.

– Держи ответ, скотина!

Залп из двух трофейных «MG-FF», стоявших на месте обычных для «И-153» «ШКАСов», был ужасен: снаряды вошли точно в центр, ударив по увеличенному коку. В разные стороны полетели обломки пропеллера, огрызки обшивки, блеснули на солнце вырванные ужасающей силой тротила шатуны из развороченного двигателя. Фашист словно споткнулся в воздухе, и, беспорядочно кувыркаясь, пошёл к земле, теряя в полёте плоскости. Пилот был убит на месте… В этот момент мимо промчался наш «И-16», за которым спешил немецкий истребитель. «Мессершмит» поливал «ишака» из всего бортового оружия, словно из пожарного шланга. Наш лётчик швырял кургузую туполобую машину из стороны в сторону, пытаясь вывернуться из-под обстрела, но враг попался опытный, за доли секунды предугадывая все манёвры истребителя. Столяров моргнул, ослеплённый солнечным бликом, а когда его глаза открылись вновь, было уже поздно. «Ишак», пытаясь вывернуться, завис на мгновение на месте, и пушка ударила точно в левую плоскость, дробя нервюры и лонжероны. Крыло не выдержало и отвалилось. Прочь отлетели закрылки, отброшенные взрывом бензобака, из кабины вывалился пылающий комок, не могущий быть никем, кроме пилота… Ещё один из «шестнадцатых», распуская пышный дымный хвост, пошёл к земле. Вырос гриб взрыва на месте падения следующей машины…

– Где ребята?!

Эта мысль обожгла Столярова. Он лихорадочно обшаривал взглядом район боя, разыскивая своих ведомых.