Ночная тьма - Кристи Агата - Страница 18

Я подошел к ним и поздоровался, как мне показалось, вполне естественно и приветливо, хотя и испытывал некоторое смущение. Плохой из меня актер.

– А это наша Грета, Майк! – воскликнула Элли.

– Я догадался, – вежливо, но довольно сдержанно отозвался я и тут же поспешно добавил:

– Очень рад наконец-то познакомиться с вами, Грета.

– Если бы не Грета, мы бы не смогли пожениться, – сказала Элли. – Ты же знаешь.

– Ну уж что-нибудь, наверное, придумали бы, – все-таки рискнул возразить я.

– Сомневаюсь, особенно если бы мои родственники всем скопом навалились на нас. Они бы никогда этого не допустили. Скажи, Грета, они очень разозлились? – спросила Элли. – Ты мне об этом ни слова не написала.

– Ну зачем травмировать молодоженов во время медового месяца? – улыбнулась Грета.

– Но на тебя они очень сердились?

– А ты как думаешь? Но, смею тебя уверить, для меня это не было неожиданностью.

– Что же именно они сделали?

– То, что и следовало ожидать, – засмеялась Грета. – Прежде всего меня, конечно, уволили.

– Я так и думала. Но за что?! А в рекомендации они тебе, надеюсь, не отказали?

– Зря надеешься. С их точки зрения, я постыдно злоупотребила оказанным мне доверием. – И добавила:

– С удовольствием, между прочим.

– Но что ты сейчас делаешь?

– Поступаю на работу.

– В Нью-Йорке?

– Нет. Здесь, в Лондоне. Секретаршей.

– А деньги у тебя есть?

– Дорогая Элли, – сказала Грета, – как у меня может не быть денег, когда ты заранее сделала мне королевский подарок, выписав чек на солидную сумму?

По-английски она говорила отлично, почти без акцента, хотя порой употребляла невпопад кое-какие разговорные обороты.

– Я чуть-чуть повидала мир, нашла себе в Лондоне квартиру и накупила множество разных вещей.

– Мы с Майклом тоже купили кучу вещей, – сказала Элли, улыбаясь при воспоминании о том, как мы делали покупки.

Мы и вправду в наших путешествиях по Европе не теряли времени даром. Как хорошо иметь при себе доллары – нам были нипочем все ограничения нашего британского казначейства. В Италии мы накупили парчи и тканей для домашних нужд. В той же Италии и во Франции приобрели несколько картин, уплатив за них бешеные деньги. И мне открылся целый новый мир, о котором я никогда и мечтать не смел.

– У вас обоих прямо ликующий вид, – отметила Грета.

– Ты еще не видела нашего дома, – сказала Элли. – По-моему, он будет изумительным. Таким, каким мы и мечтали его видеть, правда, Майк?

– Я его видела, – призналась Грета. – В первый же день после приезда в Англию я наняла машину и съездила туда.

– Ну и? – спросили мы с Элли в один голос.

– Ну, не знаю… – протянула Грета, неодобрительно покачав головой.

Огорченная Элли разом сникла. Но меня-то не проведешь. Я сразу понял, что Грета шутит. Мне пришло в голову, что шутит она зло, но едва эта мысль успела возникнуть, как Грета рассмеялась звонким мелодичным смехом, который заставил окружающих обернуться в нашу сторону.

– Видели бы вы ваши физиономии, – сказала она, – в особенности твою, Элли. Мне просто захотелось вас немножко подразнить. Дом – чудо, блеск. Этот архитектор – гений.

– Да, – подтвердил я, – он человек незаурядный. Когда вы познакомитесь с ним…

– Я с ним уже знакома, – перебила меня Грета. – Он был там, на стройке, когда я приехала. Да, он и вправду личность. Только есть в нем что-то жутковатое, вы не находите?

– Жутковатое? – удивился я. – В каком смысле?

– Не знаю. Такое впечатление, будто он видит тебя насквозь. А это всегда неприятно. – И добавила:

– У него какой-то болезненный вид.

– Он болен. Очень болен, – сказал я.

– Как жаль. А что с ним, туберкулез или что-то еще?

– Нет, – ответил я, – не туберкулез. По-моему, у него что-то с кровью.

– Понятно. Но ведь в наши дни врачи способны лечить практически любые заболевания – правда? – если только не отправят на тот свет, прежде чем вылечат. Ладно, хватит о нем. Давайте поговорим о доме. Когда его построят?

– Похоже, скоро. Никогда не думал, что можно так быстро строить дом, – заметил я.

– Когда есть деньги, можно все, – отозвалась Грета. – Работа идет в две смены, и к тому же рабочим выплачивают добавочное вознаграждение. Ты даже не представляешь себе, Элли, как замечательно иметь такие деньги, как у тебя.

Зато я представлял. За последние несколько недель я многому научился. После женитьбы я попал в совершенно другой мир. И он был вовсе не таким, каким казался со стороны. До сих пор для меня верхом богатства были два выигрыша подряд на скачках, которые я тратил не задумываясь, кутил, что называется, на всю катушку. Невежество, конечно. Невежество класса, к которому я принадлежал. Для Элли же существовали совсем иные стандарты. Совсем не такие, какие я воображал. Я-то считал, что основная цель богачей – иметь как можно больше предметов сверхроскоши. Но нет, они не состязались в том, чьи дома окажутся более фешенебельными, с огромным количеством светильников, с бассейнами вместо ванн, у кого лучше еда и шикарнее машины. И тратили они деньги не ради того, чтобы вызвать зависть у окружающих. Наоборот, их образ жизни был до удивления скромным – он отличался той умеренностью, какая появляется, когда перестаешь бессмысленно сорить деньгами. Человек не может пользоваться одновременно тремя яхтами или четырьмя машинами, не может есть более трех раз в день, а если покупает по-настоящему дорогую картину, вторая такая ему, возможно, совсем ни к чему. Вот так все просто. Все, что ему принадлежит, обычно самого высокого качества, но это не самоцель, а только разумный подход: если ему уж чего-то хочется, почему не выбрать лучшее? Ведь в его обиходе не существует: «Боюсь, что не могу себе этого позволить». И при всем при том вот такая удивительная, непостижимая скромность. Как-то решили мы купить картину какого-то французского импрессиониста, по-моему Сезанна[20]. Мне пришлось порядком напрячь мозги, чтобы запомнить его фамилию. Вечно путаю со словом «Сезам»[21]. И вот, когда мы гуляли по улицам Венеции, Элли остановилась посмотреть работы уличных художников. В основном они писали картины специально для туристов – стереотипные портреты красавиц с белозубыми улыбками и светлыми волосами до плеч.

Там Элли купила крошечную картинку с видом на канал. Художник сразу понял, что мы собой представляем, и запросил с Элли шесть английских фунтов. Самое забавное заключалось в том, что Элли хотелось иметь эту шестифунтовую картинку не меньше, чем Сезанна.

Нечто подобное произошло однажды и в Париже.

– Хорошо бы купить свежий батон, – вдруг ни с того ни с сего сказала она, – и съесть его с маслом и сыром, который продают завернутым в виноградные листья.

Так мы и поступили, и мне показалось, эта еда ей понравилась больше, чем накануне ужин в ресторане, который обошелся нам фунтов в двадцать. Сначала я не мог этого понять, но потом вроде стал разбираться, что к чему. Начал я также понимать, не без легкой горечи, что наш с Элли брак состоял не только из забав и веселья. Сперва мне следовало хотя бы заняться самообразованием, научиться входить в ресторан, делать заказ и давать на чай ровно столько, сколько следует, а в особых случаях и больше. Нужно было запомнить, какие вина соответствуют какой еде. Учился я всему этому, в основном наблюдая за другими. У Элли я спросить не мог, потому что это было выше ее понимания. Она бы сказала: «Но, дорогой мой Майк, ты можешь заказать все, что тебе хочется. Какое имеет значение, что подумает официант, если заметит, что ты заказал не то вино, которое полагается к этому блюду?» Да, для нее это было не важно, ибо она родилась богатой, а для меня имело огромное значение – именно потому, что я был из другого мира. Я не умел быть скромным. И в одежде тоже. Правда, в этом случае Элли была мне помощницей, так как знала, в каких магазинах следует одеваться, а там уж передавала меня в руки продавцов.