Лощина - Кристи Агата - Страница 7

«Нужно изучить эту странную особу по имени Джон, какой он все-таки смешной!» — «Она смотрит на меня так же, как рассматривает свои произведения, — подумал он. — Она думает обо мне совершенно отвлеченно, без всякого чувства». Ему хотелось другого…

Снова появился маленький демон и стал нашептывать: «Ты от нее требуешь как раз того, что тебя так раздражает в Герде…»

Он понимал, что совершенно нелогичен, что не знает, чего хочет. Опять появилась эта нелепая фраза: «Я хочу домой!» Что это значит?

Через несколько часов он покинет Лондон, он забудет про всех больных, у них какой-то кисловатый противный запах. Он будет дышать чистым осенним воздухом, езда на машине на предельной скорости его успокоит. Хотя нет, все будет совсем не так! Ведь он вывихнул запястье, и машину поведет Герда. Она никогда не научится держать руль! Он заставлял себя молчать и сжимал зубы, по опыту хорошо зная, что его замечания ничего ни исправят, наоборот! Никто не смог научить Герду переключать скорость, даже Генриетта от этого отказалась.

У Генриетты было терпение, которого не было у него Она обожала автомобиль. О своей машине она говорила восторженно, даже лирично, как говорит поэт о весне или о первых снежинках.

— Это прекрасно, Джон! Она летит по дороге, как птица! На третьей скорости она забирается на этот крутой холм удивительно легко! Вы только прислушайтесь к ритму ее мотора!

Однажды эти разговоры вывели его из себя.

— Может быть, — воскликнул он, — вы чуть меньше будете думать о своей машине и чуть больше обо мне?

Он всегда жалел потом об этих вспышках гнева, стыдился их, но избежать не мог. Они появлялись тогда, когда он меньше всего этого ожидал. Как гром с ясного неба…

Одна ссора с Генриеттой произошла тоже неожиданно. Он согласен — у нее талант, даже большой талант. Но ее произведения он ненавидел, одновременно восхищаясь ими.

Однажды Герда сказала:

— Генриетта попросила меня позировать ей.

— Тебя? — тон его ничего хорошего не предвещал.

— Да, — ответила она. — Завтра я пойду к ней в мастерскую.

— Что хорошего она из тебя сможет сделать?

Да, он говорил с ней не слишком любезно, но она этого даже не заметила. Он подумал, что это в духе Генриетты — делать всем приятное. Герда, наверное, хотела, чтобы сделали ее бюст.

Действительно, этот бюст, маленькую гипсовую статуэтку, Герда принесла домой примерно через десять дней. Герда сияла. Вещица была хорошо выполнена и выглядела красиво, как все, что выходило из рук Генриетты. Это была идеализированная Герда, и модель осталась очень довольна.

— Это просто очаровательно! — восхищалась Герда.

— Неужели это сделала Генриетта? Даже не верится, — сказал Джон.

— Наверное, это очень отличается от других ее произведений, от того, что она делает обычно. Но это очень хорошо!

Он не стал спорить. Ему не хотелось портить радость Герде, но при первом удобном случае он высказал свое мнение Генриетте.

— Зачем вы сделали этот смешной бюст Герды? С вашей стороны это неблагородно. Ведь обычно вы делаете хорошие вещи.

— Та вещь не так уж плоха, и Герда ею довольна.

— Она в восторге. Но вы же прекрасно знаете, так же, как и я, что она не понимает разницы между цветной фотографией и акварелью.

— Это не такая уж плохая скульптура, Джон. Маленький бюст, без претензий…

— У вас нет привычки терять время на такие безделушки…

Он не закончил фразу, неожиданно увидев деревянную статуэтку, даже статую, высотой метра полтора.

— Это что такое?

— Это для международной выставки, грушевое дерево. «Обожающая».

Их взгляды встретились, и сразу же разразился его гнев.

— Значит, вот для чего вам была нужна Герда? Как вы посмели?!

— Я думала, вы не узнаете…

— Я не узнаю Герду? Да это же она, без всяких сомнений! — Он прикоснулся к развитым мускулам шеи «Обожающей».

— Мне были нужны плечи и шея, и эта манера наклоняться вперед… Покорность… И этот взгляд… Великолепно!

— Это отвратительно! Неужели вы не могли оставить Герду в покое?!

— Но она об этом ничего не узнает. И никто, и тем более она сама, не смогут ее в этом узнать. Это — не Герда, это — никто!

— Я ее очень хорошо узнал!

— Вы — другое дело. Вы видите то, чего другие не видят.

— Нет, я этого не выдержу, неужели вы не понимаете, что этого делать нельзя!

— Почему же?

— И вы не понимаете? Вы, всегда такая чуткая.

— Нет, это вы не понимаете, Джон, и вряд ли поймете, что такое желание художника изобразить то, что ему нужно. Так часто я видела у Герды линию этой шеи, эту группу мышц, этот тяжелый подбородок… Каждый раз, когда я ее встречала, это была ужасная пытка. Мне это было нужно, я этого хотела и наконец получила.

— Без всяких угрызений совести?

— Если есть такое непреодолимое желание, приходит момент, и вы не можете этого не взять.

— Вы ко всем так относитесь! Для вас все как Герда!

— Не говорите глупости, Джон! Я сделала бюст Герды, он доставил ей большое удовольствие. И вы действительно думаете, что она себя узнает в этом?

Гнев Джона угас. Он долго смотрел на статую, на это странное лицо женщины, обожающей какое-то невидимое божество, на которое она устремила свой взгляд, слепой взгляд безумного восхищения, взгляд фанатика…

— Да, — наконец произнес он, — в этом есть даже что-то страшное…

— Вы правы.

— На что смотрит эта женщина? Кто перед ней? Генриетта колебалась, но слегка изменившимся голосом все же тихо сказала:

— Я не знаю. Джон. Но я думаю, что это можете быть вы.

Глава V

В столовой юный Теренс утверждал уже другую научную истину:

— Соли свинца лучше растворяются в холодной воде, чем в горячей.

Он без особой надежды ожидал реакции матери. Родители были-люди странные и непонятные.

— Ты об этом знаешь, мама?

— Нет, дорогой, я ничего не понимаю в химии.

— Если бы ты почитала книгу, ты тоже могла бы научиться!

Это была просто констатация факта, без намеков, но Герда и без того думала совсем о другом. Еще утром она проснулась совершенно несчастной — наступил день, которого она так страшилась. Через несколько часов ей придется покинуть Лондон, чтобы на конец недели отправиться в «Долину». Пребывание там было для нее кошмаром. Она там совершенно терялась. Больше всего она боялась Люси, ее неоконченных фраз, ее любезностей… Но и остальные были не лучше. Эти выходные в «Долине» были для Герды мучением, которое она терпела ради Джона. Он так радовался сегодня утром, что им предстоит эта поездка.

«Я так счастлив, что сегодня мы уедем из Лондона! И для тебя, Герда, это будет полезно, тебе тоже нужен свежий воздух».

Она невольно улыбнулась и ответила тоном, который мог показаться искренним, что рада предстоящей поездке. Она печальным взором окинула свою спальню. Туалетный столик красного дерева, зеркало, которое всегда плохо отражало. Ковер веселого голубого цвета, она его так любит. Гравюры на стенах с пейзажами Озерного края… Все эти дорогие сердцу вещи она до понедельника больше не увидит.

Завтра она проснется в чужой комнате, рано утром явится горничная, поставит на столик поднос с завтраком, откроет занавески и обязательно переложит по-своему всю одежду, это особенно бесило Герду. Она все это вынесет. Она будет повторять про себя: «Еще два дня, еще день…» Совсем как в школе, когда она считала дни, оставшиеся до каникул. Дома она не была счастлива, а в школе ей приходилось еще хуже. Все девочки были более живыми, проворными, умными… Они не были злыми, но им не хватало с ней терпения. До сих пор она еще помнит, как они говорили: «Герда, поторопись! Не поручайте этого Герде, она за сто лет с этим не справится! Герда ничего не понимает!» Так продолжалось до тех пор, пока она не нашла выход. Когда ей говорили: «Нужно быть полной идиоткой, чтобы этого не понять…», она делала круглые глаза, придавала лицу бессмысленное выражение, и к ней больше не приставали.