Любовь без права на ошибку - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 18

– А мы окончательно перешли на «ты»? – завредничала я так, для тонуса, нечего ему расслабляться.

– Ну разумеется, – усмехнулся Битов. – Нас сплотили совместно пережитые страхи в непростой ситуации, а это сильно сближает.

– Заметь, пережитые потому, что ты пытался загладить свою вину, всячески ухаживая за девушкой и оказывая ей знаки внимания, но только удвоил свой долг, – разъясняла я свою принципиальную позицию. – Так что попытка номер один, посредством познавательной экскурсии загладить свою оплошность, у тебя, Битов, с треском того столба, на котором я сидела, провалилась. Поэтому я сильно подумаю, переходить ли с тобой на дружеский тон в единственном числе обращения. А то сначала «теперь мы друзья и на «ты», а потом и вовсе зажилишь компенсацию.

– Да ни за что! – театрально-клятвенно заверил Влад. – Я весь твой! Любой каприз! Так что насчет ресторана?

– Что, торопишься соскочить с крючка и сбросить с души камень? – с большим подозрением посмотрела я на него.

– Точно, – довольным тоном признался Битов.

– Ресторан не хочу, – капризно сообщила я. – После вчерашнего русского традиционного застолья попощусь, пожалуй, пару дней. Какие еще варианты?

– Досуг на природе, – быстро предложил он. – У меня есть знакомый егерь, к его хозяйству можно подъехать с реки на моторке. И рыбу половить, и красоты местные осмотреть, а потом мангал на воздухе, у него там беседка застольная на самой высокой точке речного берега стоит, вид оттуда – закачаешься! Красота, тишина, шашлычок или рыбка. Ну как?

– Что тебя, Владислав Константинович, все на гастрономические изыски тянет? Али не наелся вчера щедрых даров натурального хозяйства?

– Так то ж вчера было!

По-моему, он веселился, от души так, с огоньком.

Перебрасываясь с ленцой фразами и состязаясь друг с другом в незлобивом сарказме, мы и добрались до дома Битовых, так и не придя ни к какому соглашению по поводу культурно-компенсирующей программы, устроившей бы меня. Таскаться по рекам на моторке мне не хотелось – после забега наперегонки с быком любые экскурсии в отрыве от цивилизации меня настораживали. Познавательный объезд новгородских достопримечательностей не привлекал, а чего хотелось, я и сама не знала.

Придумаю! И что-нибудь позаковыристей обязательно! А то ишь какой казак лихой, решил малой кровью отделаться! А вот фиг! Я девушка незлопамятная и не сильно вредная, но себя ценю по самому высшему разряду и люблю покапризничать – а чтобы форму не терять! Что бы такое придумать, чтобы господин Битов крякнул от напряга?

Но пришлось отложить вынашивание коварных планов. Надежда Ивановна встретила нас у порога радостно, таинственно-торжественно, распорядилась:

– Мойте руки и за чайком посидим, поговорим. Мне надо вам кое-что рассказать, Вера уж и самовар зарядила, – и пошла в дом.

Мы с Владиславом Константиновичем настороженно переглянулись, но распоряжению подчинились. Самовар был хорош! Старый, медный, с почти стершимися от времени медалями на боках, такие раньше сапогом раскочегаривали. Чем его кочегарила ныне Вера Николавна, осталось за кадром, но чаек нам подали душистый, с травами, и кучу варений разнообразных к нему.

– Мы вчера разговаривали с Лидой по телефону, – приступила к осуществлению своей идеи Надежда Ивановна. – Долго говорили, пока у нее телефон не разрядился. Поплакали, покаялись друг дружке, теперь не расстанемся. Я решила рассказать вам нашу историю, чтобы вы знали и глупостей таких же в жизни не совершали.

И она начала повествование. Я-то уже была посвящена, а вот Битов слышал впервые, и все равно, даже зная факты, я увлеклась ее рассказом.

История вкратце такова.

Старинное большое село при барской усадьбе испокон веку было богатым благодаря радивым хозяевам, рождавшимся из поколения в поколение, грамотному управлению и удачному природному расположению, в силу которого давала земля урожай щедрый да регулярный. Такое добро и после революции всем надо было, и повезло этому селу в буйную пору построения социализма побольше остальных, так как решили горячие коммунисты сделать его образцово-показательным. Если кто видел кино «Свинарка и пастух» или «Кубанские казаки», вот где-то из той же оперы, то есть любые многочисленные проверки разного уровня и рода начальства, а хоть и из самого Питера, везли первым делом сюда – демонстрировать правильный путь развития социализма в одном отдельно взятом колхозе. Благодаря этому и в голод выстояли, и продразверстки пережили, а к тридцатым годам так и, можно сказать, хорошо, богато зажили.

Тогда и родились на селе две девчушки, Лидочка и Наденька, с разницей в один день в семьях местной интеллигенции – у Наденьки папа трудился агрономом, а у Лидочки мама заведовала местной школой.

Девчонки стали подружками неразлейвода, везде только вместе – огород править, так вдвоем сначала один, потом и второй; учиться, так за одной партой и тоже вдвоем; по хозяйству шустрить, так и тут в четыре руки. И учились лучше всех в школе и все успевали.

Но случилась война. И уже в октябре в село вошли немцы.

Страшное было время. Дядьку Егора, председателя, и жену его тетку Капитолину на второй день немцы повесили на площади, да так неделю и не снимали и сельским не разрешали, а потому что председатель и его жена коммунистами были.

Порасселилась по хатам немчура, провиант весь отобрали и заставили всех селян обслуживать их. А обиженный властью дядька Кондрат собрал таких же предателей по двум колхозным деревням, и стали они полицаями.

Такого девчонки девятилетние насмотрелись и такое пережили! Друг другу не раз жизнь спасали… Лидку пьяный немчура в кусты поволок насильничать, так Надюшка его по голове бутылью с самогоном огрела, он и свалился. Девчонки перепугались насмерть, знали уже, что полагается за нападение на немецких солдат. А с перепугу-то все правильно сделали – перевернули того солдата на бок, винтовку ему к груди приложили и одной рукой прижали, а в другую руку засунули горлышко от разбитой бутыли и осколки рядом набросали, мол, сам пьяный упал и разбил, даже пилотку на голову натянуть не забыли. И сидели два дня в доме у Надюхи, в подполе, ждали, что за ними придут. Не пришли, сработала их имитация.

А однажды немцы рейд карательный, устрашающий проводили за то, что на лесной дороге колонну их солдат обстрелял какой-то отряд Красной армии, те, что из окружения прорывались, да немцы их за партизан приняли. Десять немцев красноармейцы уложили и еще пятерых сильно ранили. Согнали фашисты всех жителей села на площадь, выстроили в две длинные кривые шеренги и вывели из шеренг каждого десятого, в том числе и Надюшку. Загнали в большой колхозный амбар, заперли двери и подожгли.

А у девчонок давно, еще до войны, там было свое тайное место в дальнем углу. Они любили поиграть в страшилки и иногда ночью пробирались в амбар через дыру, которую выкопали под стенкой, зарывались в сено, слушали, как мыши шуршат да косы ржавые поскрипывают, и рассказывали друг другу страшные деревенские истории, заедая прихваченным с собой салом да с горбушечкой ржаной. Чтобы уж совсем страшно не делалось на сытый-то желудок.

Лаз тот давно осыпался, но не до конца. И кинулась Лидочка подруженьку спасать, а амбар немцы с автоматами окружили и никому подойти не дают. Местные кричат, бабы воют, старый, но сильный еще дед Сергей, кузнец их, кинулся на одного из солдат, так деда застрелили.

Лиде страшно было жуть! Но не за себя, за Надюшку. А как раз там, где лаз девчоночий был, крутой спуск в ложбинку начинался, поэтому они это место и выбрали, что не видно никому, кто там ночами лазает. Ну вот там солдат не стоял, Лида подползла на животе и начала Надюшку звать да оглядываться по сторонам – справа немец, метрах в двадцати, и слева, но поближе. Но смотрят оба в сторону площади. А в амбаре крик страшенный стоит, вой, как ее Наденька услышала, неведомо, но отозвалась, а Лида потихоньку начала землю-то из дыры себе под живот выгребать, а уж полыхает вовсю! Вытащила она подруженьку, почти задохнувшуюся, всю черную от копоти и без сознания – руки-то она в лаз протянула, но уже вылезти сама не могла. Отлежались девчонки до темноты, никем не замеченные, и домой к Наденьке огородами пробрались.