Натуралист на мушке - Даррелл Джеральд - Страница 21

Мы ехали среди замерзших пейзажей, сверкающих под ярко-голубым небом, и через полчаса увидели то, что нам показалось каштаново-коричневой лавиной, прокладывающей себе путь по узкой белой долине между двух рощ голых черных деревьев. Подъехав ближе, мы, к своему восторгу, обнаружили, что это маленькое стадо из шести бизонов; горбатые, косматые, они брели, тесно прижавшись друг к другу, утопая в снегу по самые лопатки и выпуская белый дымящийся шлейф горячего дыхания. Взрыхляя хрустящий снежный покров девственно-белой долины и оставляя после себя полосу перемешанного снега и длинные голубые тени, они и в самом деле походили на лавину из кудрявой шерсти, мускулистых плеч и блестящих рогов.

Мы наблюдали за ними, возможно, около десяти минут, пока они не скрылись из виду, и уже собирались завести мотор, коща внезапно из чащи темных деревьев неторопливо вышел огромный старый бизон. Он лениво побрел по белому, словно праздничная скатерть, полю, и его борода раскачивалась в такт шагам, острые рога походили на изогнутые луки, широкий лоб и массивные плечи сплошь покрывали тугие завитки темной шерсти, а от вырывавшихся из ноздрей теплых струй воздуха перед ним поднимались два кучевых облака пара. Медленно, словно осанистый, хорошо сложенный человек, с достоинством несущий свое внушительное тело, шествовал он по белым просторам. Снег здесь был не слишком глубоким и доходил ему только до колен. Он продолжал величественно вышагивать по заснеженной долине, пока не оказался приблизительно в двухстах ярдах от опушки леса. Здесь он остановился и задумался; облако пара, образовавшееся от его дыхания, вплелось в шерсть на лбу и загривке. Затем все так же неторопливо он подогнул под себя ноги и улегся на снег. Он пролежал так некоторое время, а затем, энергично взбрыкнув ногами, перекатился на спину. Новые взбрыкивания вернули его в прежнее положение, и в течение последующих десяти минут мы имели редкую возможность наблюдать за тем, как бизон принимает снежные ванны — перекатывается из стороны в сторону, храпит от напряжения, от его дыхания в воздух поднимаются серебряные клубы пара, снег белыми лепешками летит во все стороны. Наконец, устав от омовения, он завалился набок и некоторое время лежал в такой позе, часто и тяжело дыша. Затем зверь тяжело поднялся, встряхнулся так, что с его густого меха поднялось облако снежинок, а потом с чувством собственного достоинства последовал за стадом, где он, несомненно, был вожаком. Медленно и величественно, будто медитируя, похожий на большое темное облако, он пересек долину и исчез.

Вернувшись назад, мы увидели Эластера, порозовевшего от затраченных усилий, важно вышагивающего вокруг пятифутового конического холмика снега.

— Куинзи, — с гордостью пояснил он, склонив голову набок и любовно созерцая кучу снега. — Теперь вы знаете снегоступы и копать.

Используя наши снегоступы, мы утрамбовали снежный холм со всех сторон, а затем прорыли в нем отверстие, похожее на маленькие церковные врата. Выгребая снег через это отверстие, мы копали все глубже и глубже, пока не освободили внутри достаточно большое пространство. Было интересно наблюдать за тем, как снег на внутренней поверхности начинает постепенно превращаться в кристаллы, образуя изолирующий слой, в то время как снаружи он оставался совершенно обычным снегом. Забравшись в куинзи, Ли обнаружила, что, хотя снаружи стоял двадцатиградусный мороз, температура внутри нашего снежного дома была на один градус выше точки замерзания — возможно, не слишком большая разница, если говорить о холоде, но вполне достаточная для того, чтобы спасти вашу жизнь, если вам придется заночевать в этих суровых условиях.

Мы только закончили постройку куинзи, когда начали слетаться различные птицы посмотреть на то, чем мы занимаемся. Первой появилась стайка синиц-гаичек, хрупких маленьких птичек, таких нежных, что становилось удивительно, как им удается пережить такую суровую зиму. Они резвились между ветвями, висели вниз головой и призывно чирикали, но вскоре им стало скучно, и гаички улетели. Следом за ними прилетела группа вечерних дубоносов — красивых птиц с большими клювами в сияющем золотом и зеленовато-черном оперении, вспыхивающих среди темных сосновых ветвей, как золотистые огоньки. Они оказались значительно пугливее гаичек и вскоре поспешили укрыться в темной лесной чаще. Наша следующая гостья, напротив, проявила большую смелость. Это была канадская кукша, средних размеров сойка в прелестном наряде из светло-серых и черных перьев. Она внезапно вылетела из леса и устроилась на ближайшем к нам дереве. Птичка скакала с ветки на ветку, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на нас, склонив голову набок, что придавало ей поразительное сходство с Эластером. Кукши неразрывно связывают людей с едой, что и делает их самыми смелыми из лесных птиц. Пошарив в карманах, мы извлекли на свет остатки печенья и горсть арахисовых орехов. Мы предложили это угощение сойке, и, к нашему восторгу, она достаточно уверенно слетела вниз и, усевшись на пальцы, напихала себе полный клюв лакомых кусочков. Затем она отлетала и делала нечто совершенно необычайное: найдя подходящую ветку, птица прикрепляла к ней кусочки еды, используя в качестве клея свою необычайно липкую слюну. Таким образом она собрала все угощение, которое мы ей могли предложить, сделав семь или восемь кладовых на различных деревьях — запасы на будущее. Казалось, птичка была немного расстроена, когда наше угощение в конце концов закончилось, но к этому моменту она, по нашей оценке, запасла уже столько еды, что ее хватило бы десяти сойкам на неделю.

Когда мы вернулись, день уже клонился к вечеру, и Эластер горел нетерпением снять сцену ловли сов на удочку. Боб снабдил нас удочкой для ловли нахлыстом и двумя чучелами мышек, предназначавшимися для наживки. Мы все торжественно прошествовали к замерзшему озеру и вышли на лед. Здесь Боб преподал мне краткий урок заброса, поскольку я раньше никогда не пробовал ловить нахлыстом. Он несколько раз продемонстрировал мне, какое движение должна совершать кисть при раскручивании лески, заставляя мышь с легкостью перышка опускаться на лед футах в тридцати от нас. Вся эта процедура показалась мне необычайно простой, и я не мог понять, почему рыбаки, увлеченные ловлей нахлыстом, поднимают столько шума из-за техники заброса. Уверенно сжав в руках удилище, я направил его в небо и сделал, как мне показалось, безупречный заброс.

К несчастью, проклятая леска, вместо того чтобы спокойно размотаться и опустить мышь на лед, по какой-то причине повела себя как хлыст, в результате чего мышка разломилась надвое и половина ее улетела на другой берег озера, оставив меня лишь с головой и передними лапами, все еще болтающимися на конце лески.

— Милый, — сказала Пола, когда наконец перестала смеяться, — ты ведь знаешь, что наш бюджет не позволяет бесконечно снабжать тебя мышами.

— Хорошо, что у нас есть запасная, — порадовался Эластер.

— Пожалуй, мне лучше сначала немного попрактиковаться с оставшейся половинкой, — сказал я. — Мне не хотелось бы испортить последнюю мышь.

— Я думаю, если бы зрители увидели этот эпизод, они сказали бы, что роль оказалась мышке не по силам, — пошутил Эластер и зашелся хохотом, в восторге от собственного остроумия.

Я молча проигнорировал его вульгарную шутку и удалился в тихий уголок на берегу озера, чтобы поупражняться со своей полумышью. Как только я приобрел достаточный навык в искусстве заброса, мы насадили в качестве приманки целую мышку и начали съемки. Нет нужды говорить, что ни одна сова и не подумала появиться поблизости от нас.

В эту ночь, нашу последнюю в Райдинг-Маунтин, мы снова стали свидетелями удивительного зрелища, которое продемонстрировало нам северное сияние, и в течение двух или трех часов, лежа в кровати, мы наблюдали за тем, как в небе над нами формируются ленты, свитки, рифленые занавеси, переливавшиеся пастельными оттенками, так, словно внутри их полыхает пламя, сливаясь, разделяясь, исчезая, появляясь вновь в нескончаемом и неповторимом красочном представлении. Это было такое удивительное и прекрасное зрелище, что возникало желание иметь возможность изобразить его на картине, хотя вы прекрасно понимали, что живописное полотно никогда не сумеет передать волшебной элегантности горящих на небе узоров. Я чувствовал, что ради одного лишь северного сияния стоит переносить суровую канадскую зиму.