Натуралист на мушке - Даррелл Джеральд - Страница 16

— Ну ладно, — мрачно произнес я, — сегодня я поднимусь пешком, хотя бы для того, чтобы потом всем об этом рассказывать, но с завтрашнего дня — только Восточный экспресс.

Мне редко приходилось так сильно сожалеть о своем решении. Уже на нолпути я смертельно устал и насквозь промок от пота. К тому времени, когда я все же добрался до вершины, у меня осталось сил лишь на то, чтобы доплестись до стула и судорожно схватить кружку пива, которую предусмотрительно приготовила Пола. Нет нужды говорить, что, к моей большой досаде, Ли после совершенного восхождения выглядела безупречно и даже ничуть не запыхалась.

С тех пор как члены нашей группы прибыли на место, они тут же занялись поиском подходящих съемочных площадок и наилучших мест для работы с животными. Большинство обитающих на острове животных давно привыкли к тому, что группы озабоченных ученых постоянно шляются по лесу, поэтому еще одно вторжение вряд ли могло сильно повлиять на их поведение.

— У нас здесь отличный материал. Ну, когда я говорю «отличный», может быть в монтажной, но выглядит вполне сносно, да, особенно эти реву щие твари обезьяны, да, ревуны и огромное количество таких огромных деревьев, покрытых эпитетами, — докладывал Эластер.

— Эпитетами? — переспросил я, подумав, что, может быть, какой-то новый вид растения-паразита, о котором я не слышал, теперь произрастает на Барро-Колорадо.

— Да, — сказал Эластер, — ну знаешь, за все цепляются, как орхидеи.

— Может быть, ты имеешь в виду эпифиты? — спросил я.

— Ну да, я знал, что они называются примерно так, — произнес Эластер с легким апломбом. — И потом, там были еще эти звери с длинными э… носами, смешно так называются.

— Тапиры?

— Нет, длинные носы, свистят, очень забавные, — уточнил Эластер, удивляясь моим затруднениям после такого детального биологического описания.

— Трубкозубы?

— Нет, нет, они ходят по земле.

— Трубкозубы тоже ходят, — заметил я.

— Они называют их как-то вроде «кокас», — сказал Эластер.

Я глубоко задумался. Общение с Эластером всегда проходило непросто, но когда он не мог вспомнить какое-то название или использовал неверное, то начинаешь чувствовать себя так, словно пытаешься расшифровать «Свитки Мертвого моря» с помощью португальско-эскимосского словаря.

— Может быть, ты имел в виду коати? — спросил я, осененный внезапной догадкой.

— Точно, точно, — с триумфом произнес Эластер. — Длинный нос, свистит, лазает по деревьям.

Вскоре мы совершили нашу первую вылазку в глубь острова, чтобы осмотреть все выбранные Эластером съемочные площадки и попытаться хотя бы краем глаза увидеть некоторых из животных. Сколько бы вам ни приходилось посещать тропики, как мне кажется, вы все равно будете испытывать душевный трепет всякий раз, когда вновь ступаете в расплывчатый сумрак, царящий между стволами гигантских деревьев. После залитых ярким солнцем открытых пространств ваши глаза должны сначала привыкнуть к слабой освещенности. Первым делом вы ощущаете прохладу, но вскоре понимаете, что прохлада здесь весьма относительная, поскольку вы все равно продолжаете потеть. Следующее, что приводит вас в восторг, это необычайное разнообразие растений и деревьев вокруг. Всюду, куда ни бросишь взгляд, вы видите перед собой нового представителя растительного мира, и хотя буйство зелени представляет собой статичную картину, у вас создается впечатление непрерывного движения. Гигантские деревья высотой за сотню футов, опирающиеся на воздушные корни (похожие на контрфорсы средневековых соборов), связаны между собой сетью ползучих растений и лиан, из-за чего они напоминают гигантские мачты потерпевших кораблекрушение шхун с изорванными в клочья зелеными парусами, и кажется, что только плотно окутавший саван из лиан не позволяет им упасть.

В некоторых местах лесная подстилка казалась живым, шевелящимся зеленым ковром. Эта галлюцинация была вызвана ручейками муравьев-листорезов, спешащих обратно к гнездам со своей добычей — маленькими, размером с ноготь, треугольными кусочками зеленых листьев, переброшенных на спину. Выбранное муравьями дерево (которое они деловито обрабатывали) и их гнездо может разделять расстояние в несколько сотен футов, и зеленая колонна прокладывала себе путь по темной лесной подстилке, через упавшие бревна и под кустами, двигаясь равномерным потоком, который при более близком рассмотрении напоминал регату лилипутских корабликов, оснащенных зелеными парусами.

Углубившись в лес, мы услышали впереди себя низкий раскатистый рев, свидетельствующий о присутствии черных обезьян ревунов. Это весьма впечатляющий звук, представляющий собой нечто среднее между воем, ревом и хриплым бульканьем, и он, вибрируя, разносился по всему лесу, производя достаточно жуткое впечатление. Вскоре мы обнаружили их — маленькую семейную группу черных как смоль обезьян; одни беззаботно разгуливали по ветвям, другие грели спины в островках солнечного света, запихивая в рот листья и молодые побеги, третьи просто раскачивались на необычайно цепких хвостах, созерцая свой висячий сад. Заметив наше приближение, они сразу же насторожились, направив на нас подозрительные взгляды, а когда мы свернули с тропы в лес и оказались прямо под ними, обезьяны пришли в сильное возбуждение и, проявляя свою воинственность, начали забрасывать пришельцев ветками, листьями и другими, менее приятными снарядами.

— Ну это уже слишком, — сказал Эластер, когда большой кусок экскрементов прорезал листву всего в нескольких футах от его головы.

— Остынь, Эластер, — посоветовала ему Пола. — Они всего лишь делают то, что каждый мечтает сделать с режиссером.

Убедившись, что шквал веток и экскрементов не оказывает на противника должного воздействия, обезьяны заревели в один голос, пытаясь убедить нас в том, что это их территория. Это было все равно, что стоять в глубоком конце пустого плавательного бассейна и слушать хор Красной Армии, каждый исполнитель которого поет свою песню на монгольском.

— Мы определенно заставили их потерять самообладание, — сказала Пола, повысив голос, чтобы перекрыть поднявшуюся какофонию.

— Мы обязательно должны, вы знаете рев, да где-нибудь выше деревьев, — промолвил Эластер.

— Здесь есть вышка, — сказала Пола, осуществляя синхронный перевод. — Ученые говорили мне, что в лесу есть вышка, которую они обычно используют для изучения лесного купола.

— Именно так, — подтвердил Эластер.

— Ее высота около ста пятидесяти футов, — с энтузиазмом сообщила Пола.

— Я в восторге, — сказал я. — С удовольствием посмотрю на то, как Эластер будет на нее карабкаться.

— Ах, милый, я совсем забыла, что ты не переносишь высоты, — извинилась Пола. — Ну ничего. Мы отправим наверх съемочную группу, а вы с Ли сможете остаться на земле.

— Ты просто восхитительный продюсер, — сказал я.

Мы шли по лесу, осторожно переступая через колонны муравьев-листорезов. Их было так много, что казалось удивительным, почему в лесу еще остаются листья. На самом деле такой сбор листьев является своеобразной формой огородничества — муравьи переносят листья в свои обширные подземные дома (занимающие площадь до четверти акра), где листья перегнивают, превращаясь в мульчу, и на ней насекомые выращивают грибы, составляющие их основной рацион. Каким-то образом понимая, что если уничтожить все листья на деревьях, расположенных в непосредственной близости от их гнезда, то они сами умрут от голода, муравьи общипывают деревья очень аккуратно и собирают лишь небольшое количество листьев с каждого дерева.

На второй день мы наткнулись на просеку, проложенную в лесу одним из упавших гигантских деревьев. Проливные дожди подмыли корни дерева, которое росло на склоне, цепляясь корнями за тонкий почвенный слой, после чего порыв ураганного ветра вырвал дерево из земли с такой же легкостью, с какой дантист вырывает зуб. Этот пример наглядно демонстрировал непрочность и уязвимость тропического леса. Почвенный слой здесь настолько тонкий, что деревьям приходится отращивать гигантские воздушные корни, чтобы удерживаться в вертикальном положении. В действительности эти исполинские деревья сами себя кормят, поскольку опадающие с них листья быстро сгнивают, превращаясь в гумус, который и питает деревья. Этот процесс происходит так быстро, что успевает сформироваться лишь тонкий почвенный слой. Поэтому вырубка тропических лесов, которая происходит с ужасающей скоростью по всему миру, обнажает тон кий почвенный слой, способный продержаться лишь короткое время в качестве пашни или пастбища. Затем он исчезает, оставляя после себя бесплодную, пораженную эрозией землю. Однако естественное падение деревьев идет на пользу лесу. Когда гигант рушится на землю, он ломает и валит вместе с собой другие более мелкие деревья, растущие на пути его падения, пробивая брешь в густом лесном куполе. В нее проникают солнечные лучи, и кустарники, ползучие растения и молоденькие деревца, которые вели борьбу за выживание в лесном сумраке, устремляются вверх. Семена, дремавшие в почве долгие годы и терпеливо ожидавшие такого события, теперь пробуждаются и, дав ростки, начинают стремительно тянуться ввысь к голубому небу, прежде чем брешь закроют другие растения. Таким образом, смерть одного из лесных великанов становится сигналом к пробуждению новой жизни и дальнейшему росту вокруг его гигантских останков.