Голоса в ночи - Хантер Эрин - Страница 21

Когтегрив с видимым облегчением закивал.

— Я так рад, что я не один такой невезучий, — пробасил он, косясь на границу. — Ты ведь не собираешься меня прогонять, правда? — весело замурлыкал он.

— Нет, что ты, — замотала головой Голубичка. — Хватит с меня того, что нам пришлось сражаться в бою! — Она поймала пристальный взгляд его янтарных глаз, и вдруг почувствовала, что ей стало жарко.

— Вообще, от этих границ больше хлопот, чем проку, — доверительно проурчал Когтегрив.

— Что ты такое говоришь? — ахнула Голубичка, не поверив своим ушам. Но уже через мгновение она усомнилась в своей правоте. В самом деле, в словах Когтегрива был определенный смысл. Не будь границ, они могли бы встречаться, когда им захочется! От этой мысли ее снова бросило в жар.

Когтегрив смущенно откашлялся.

— Нет, я ничего не хочу сказать против закона. Границы есть границы, — пробурчал он и замолчал. Его взгляд смягчился, стал нежным.

— Даже если ты их не чувствуешь? — пошутила Голубичка. Почему он так на нее смотрит?

Топот лап раздался у нее за спиной.

— Патруль! — испуганно воскликнула Голубичка.

Когтегрив тоже насторожил уши.

— Возвращайся на свою сторону, — взмолилась Голубичка. — Я задержу их! — Видя, что Когтегрив все еще медлит, она горячо воскликнула: — Уходи!

Шаги приближались. Когтегрив с явной неохотой перепрыгнул на свою сторону границы. Потом остановился.

— Я хочу увидеть тебя снова!

Голубичка растерянно захлопала глазами.

— Что?.. Когда?

— Здесь! Сегодня ночью. Договорились?

— Д-договорились, — пролепетала Голубичка, сама не веря тому, что говорит. Потом она повернулась на задних лапах и бросилась бежать.

Львиносвет, Долголап и Белка выскочили ей навстречу. Их яркая шерсть сверкала среди голых деревьев. Голубичка побежала к ним, загораживая собой тропу.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Львиносвет, неловко останавливаясь на бегу.

— Охочусь, — невинно ответила Голубичка.

Белка и Долголап тоже подбежали к ней. Долголап подозрительно повел носом.

— И что поймала?

— Пока ничего, — грустно потупилась Голубичка.

— Где Бурый? — спросил Львиносвет.

— Он пошел к озеру, — ответила Голубичка. — Мы решили разделиться.

Львиносвет разрыл лапой слежавшиеся мерзлые листья.

— Вот что, Голубичка. Поскольку вся дичь попряталась под землю от холода, я не вижу никакого проку в твоих блужданиях по лесу, да еще в одиночестве. Лучше возвращайся в лагерь и помоги залатать стену воинской палатки.

— А Бурый не будет волноваться, что я пропала? — спросила Голубичка в надежде оттянуть возвращение в овраг. Ей хотелось подольше побыть в лесу, побродить одной, вспоминая янтарный взгляд Когтегрива и его слова.

— Мы найдем его и предупредим, — сказал Львиносвет, грубо разрушив ее надежды. — После того, как выследим эту проклятую лисицу.

— Она была здесь? — с внезапным испугом спросила Голубичка.

Белка озадаченно посмотрела на нее.

— Разве ты не чувствуешь?

Голубичка принюхалась, каждая шерстинка на ее шкуре встала дыбом. Как же она сразу не заметила? В этом месте лес просто вонял удушливым лисьим духом.

— Я… я так старалась найти дичь, что упустила лису, — беспомощно пролепетала она.

Львиносвет недобро сощурил глаза.

— Возвращайся в лагерь, — коротко повторил он.

Голубичка покорно кивнула, радуясь тому, что ей не стали задавать лишние вопросы. Когда она бросилась бежать. Белка громко крикнула ей вслед:

— Будь осторожна!

— Буду, буду, — пообещала Голубичка на бегу.

Она решила, что дала Когтегриву достаточно времени, чтобы убраться восвояси. К тому же, она увидит его сегодня вечером. Голубичка бежала, не чуя под собой лап, не разбирая дорогу. С бешено бьющимся сердцем она вбежала в колючий туннель, ведущий в лагерь.

И резко остановилась. Ромашка и Маковка стояли перед детской, прижав уши и выгнув спины. Ягодник застыл возле кучи дичи с зажатым в пасти воробьем. У Листвички, трудившейся над воинской палаткой, высыпались листья из лап.

Все взоры были прикованы к Милли и Воробью. Они замерли друг против друга, воинственно вздыбив загривки.

— Ты слишком сильно ее утруждаешь! — шипела Милли, ее голубые глаза метали молнии.

Воробей хлестнул хвостом.

— Да пойми же ты, ее нужно утруждать! Иначе она заболеет.

— Моя детка устает!

— Это лучше, чем она будет лежать, медленно задыхаясь от отека в груди!

— А ты… ты уверен, что это лучше? — с дрожью в голосе спросила Милли.

Воробей вытаращил слепые глаза.

— Что ты такое говоришь?

— Я… может быть, для нее лучше было бы… перестать страдать, — выдавила Милли, глядя в сторону.

— Ты что, хочешь дать ей умереть? — громко выкрикнул Воробей.

— Я хочу, чтобы моя малышка была здорова! — гневно прошипела Милли. — Я хочу, чтобы она бегала по лесу, как все здоровые кошки! Хочу, чтобы она охотилась и сражалась. Хочу, чтобы она познала счастье быть воительницей!

— Этого никогда не будет, — глухо, но мягко сказал Воробей.

— Тогда зачем издеваться над бедняжкой? — рявкнула Милли.

— Да потому, что быть живой лучше, чем умереть! — теряя терпение, завопил Воробей. — Потому, что жить — это уже счастье!

— Счастье? — с угрозой прорычала Милли.

Воробей упрямо вскинул голову.

— Я не сдамся, Милли. Иглогривка будет жить.

Тоскливое рычание забулькало в горле у Милли.

— Ты не спасаешь ее, ты лишь умножаешь ее страдания!

Листвичка, не выдержав, бросилась к ним от воинской палатки.

— Опомнись, Милли! — горячо воскликнула она. — Иглогривка совсем не страдает, у нее ничего не болит. Воробей следит за этим.

— Но лучше-то ей все равно не становится, — огрызнулась разъяренная мать.

— Путь целительства — это путь веры, а не только врачевания, — заметила Листвичка, робко дотрагиваясь хвостом до взъерошенного бока Воробья.

Тот отдернулся.

— Я сам справлюсь, Листвичка, — холодно процедил он.

Но Милли было уже не остановить. Подскочив к бывшей целительнице, она приблизила морду к ее носу.

— Вера, говоришь? — прошипела разъяренная кошка. — Если твои предки-воители настолько могущественны, почему они не исцелят мою дочь?

— Опомнись, Милли! — прошептал Крутобок, замерев у туннеля, через который он только что вошел в лагерь. — Неужели ты, в самом деле, так думаешь?

Милли смущенно отстранилась от Листвички.

— Сама не знаю, что я думаю, — пробурчала она. — Я только вижу свою деточку, искалеченную и беспомощную, которая каждый свой день с трудом отвоевывает у смерти, а та караулит ее у палатки, как голодная лиса… — голос ее оборвался, она замолчала.

— Но ведь Иглогривка жива, — непонимающе мигнул Крутобок. — Она с нами, Милли! Мы не потеряли ее.

Мили судорожно вздохнула.

— Много ли ей радости в этой жизни? — устало спросила она. — Каждый день она видит, как ее брат с сестрой охотятся и сражаются, а она, бедняжка, только стонет, да кашляет, да ползет, как червяк, к куче с добычей! Уж лучше совсем не жить, чем так мучиться.

Этот разговор был прерван шорохом ежевики перед входом в палатку целителя. Меж колючих плетей показались передние лапы Иглогривки, с усилием выползавшей наружу. Мертвая тишина воцарилась в овраге, было слышно только, как живот Иглогривки шуршал по мерзлой земле. Калека подняла голову и посмотрела на мать. Глаза ее сияли.

— Я уже лучше ползу, правда?

Мили бросилась к дочери и принялась лихорадочно вылизывать ее щеки.

— Конечно, конечно, гораздо лучше, милая.

— Сегодня я сделаю все упражнения, — пообещала Иглогривка.

— Я знаю, умница моя, — ворковала Милли. — Я знаю, и буду помогать тебе.

— От упражнений я устаю, но мне совсем не больно, — продолжала Иглогривка.

— Слава Звездному племени, что Шмель и Пестроцветик не слышали всего этого!

Голубичка подскочила от неожиданности, когда Маковка горячо зашептала ей на ухо. Закрыв глаза, Голубичка послала свои чувства в лес, и вскоре отыскала брата с сестрой на берегу озера — они весело мурлыкали, гоняясь друг за другом возле кромки воды.