Записные книжки - Кришнамурти Джидду - Страница 28

Смирение нельзя культивировать; и если его культивируют, это — гордость, облачившаяся в плащ смирения, которое стало респектабельным.

Тщеславие никогда не станет смирением, не более, чем любовь может стать ненавистью. Насилие не может стать ненасилием; насилие должно прекратиться. Смирение — не идеал, которому можно следовать; идеалы не обладают реальностью; лишь то, что есть, имеет реальность. Смирение— не противоположность гордости; у смирения нет никакой противоположности. Все противоположности взаимосвязаны, а смирение не имеет связи с гордостью. Гордость должна закончиться — не от решения, или дисциплины, или ради какой-то выгоды; она прекращается только в пламени внимания — не в противоречии и смятении концентрации. Увидеть гордость внешне и внутренне, во множестве её форм, — значит покончить с ней. Видеть её — значит быть внимательным к каждому движению гордости; во внимании нет выбора. Внимание есть только в действительном, живом настоящем, его невозможно тренировать; если это делать, оно становится ещё одной хитроумной способностью мозга, а смирение не бывает продуктом такой способности. Внимание существует, когда мозг полностью спокоен, когда он живой и чувствительный, но спокойный. Тогда нет центра, из которого идёт внимание, — в то время как концентрация имеет центр, с его исключениями. Внимание, полное и мгновенное видение всего значения и смысла гордости, кладёт гордости конец. Это пробуждённое «состояние» и есть смирение. Внимание — добродетель, так как в нём рас цветаст доброта и милосердие. Без смирения нет добродетели.

23 сентября

Было и жарко, и довольно душно, даже в садах; столь долгая жара была необычна. Хороший дождь и прохладная погода будут приятны. Траву в садах поливали, и она, несмотря на жару и отсутствие дождя, была и яркой, и блестящей, а цветы были ослепительны; некоторые деревья стояли в цвету — не во время, ведь скоро здесь будет зима. Голуби бродили повсюду, пугливо избегая встречи с детьми; некоторые дети гонялись за ними для забавы — и голуби это знали. Солнце было красным в душном, тяжёлом небе; не было никаких красок, за исключением цветов и травы. Река была мутной и вялой.

Медитация в этот час была свободой, и она была подобна входу в неизвестный мир красоты и покоя; это мир без образа, символа или слова, без волн памяти. Любовь была смертью каждую минуту, и каждая смерть была обновлением любви. Она не была привязанностью, у неё не было корней; она расцвела без причины — это было пламя, которое сожгло все границы, все тщательно выстроенные загородки сознания. Это была красота за пределами и мысли и чувства; она не создавалась на холсте, в словах или в мраморе. Медитация была радостью, и с ней пришло благословение.

Это очень странно, как каждый человек жаждет власти, — власти денег, положения, способности, знания. В достижении власти присутствует конфликт, смятение, скорбь. Её ищут, к ней стремятся отшельник и политик, домашняя хозяйка и учёный. Они будут убивать и уничтожать друг друга, чтобы получить её. Аскеты достигают этой власти самоотречением, контролем, подавлением; политик добывает власть словом, способностью, хитроумием; тот, кто господствует над своей женой или мужем, чувствует эту власть; священник, который принял, взял на себя обязанности своего бога, знает эту власть. Каждый к этой власти стремится или хочет быть связанным с властью, божественной или мирской. Власть порождает авторитет, и с ним приходят конфликт, смятение и скорбь. Авторитет развращает того, кто имеет его, тех, кто близок к нему или к нему стремится. Власть священника, домашней хозяйки, лидера и эффективного организатора, святого или местного политика есть зло; чем больше власть, тем больше зло. Это болезнь, поражающая каждого человека, — болезнь, которую он холит и лелеет. С ней всегда приходит бесконечный конфликт, смятение, скорбь. Но никто не готов отказаться от неё, отбросить её в сторону.

С ней идут честолюбие и успех и безжалостность, которые сделаны респектабельными, а потому приемлемыми. Каждое общество, каждый храм и каждая церковь даёт своё благословение ей, и потому любовь извращается, уничтожается. И зависть становится почитаемой, а конкуренция оказывается моральной. Со всем этим приходит страх, война и скорбь, но всё-таки ни один человек от этого не откажется. Отвергнуть власть в любой форме — это начало добродетели; добродетель — это ясность, она упраздняет конфликт и скорбь. Эта разлагающая энергия с её бесконечными хитроумными делами всегда приносит своё неизбежное зло и несчастье; и этому нет конца; сколько бы её ни преобразовывали, ни ограничивали законом или моральными установлениями, она найдёт себе выход тайно и непредвиденно. Ибо она здесь, скрытая в тайных углах мыслей и желаний человека. Именно их нужно рассмотреть и понять, чтобы не было конфликта, смятения и скорби. Каждый человек должен это сделать, не через другого, не с помощью какой-то системы наград и наказаний. Каждый должен осознать своё собственное устройство, свою структуру. Видеть то, что есть, означает окончание того, что есть.

С полным окончанием этой власти, с её смятением, конфликтом и скорбью, каждый видит, что он собой представляет, — пучок воспоминаний и всё углубляющееся одиночество. Желание власти и успеха есть бегство от этого одиночества и от того праха, того пепла, каковыми являются воспоминания. Чтобы выйти за пределы, человек должен видеть это, встретить это лицом к лицу, и ни в коем случае не убегать от этого, осуждая или боясь того, что есть. Страх возникает только в самом акте бегства от факта, от того, что есть. Необходимо целиком и полностью, добровольно и легко отбросить власть и успех, и тогда в наблюдении, в видении, в пассивном осознании без выбора этот пепел и одиночество приобретают совершенно другой смысл. Жить с чем-то — значит это любить и не быть привязанным. Чтобы жить с пеплом одиночества, нужна огромная энергия, и эта энергия приходит, когда нет страха.

Когда вы пройдёте через это одиночество — как прошли бы через физическую дверь, — вы осознаете, что вы и одиночество едины, что вы — не наблюдающий, следящий за этим чувством, которое находится за пределами слова. Вы — оно. Вы не можете уйти от него, как это делали раньше, пользуясь множеством тонких способов. Вы и есть это одиночество; и нет никакого способа избежать его, и ничто не может скрыть его или заполнить. Только тогда вы живёте с ним; оно — часть вас, оно — одно целое с вами. И никакое отчаяние или надежда не могут изгнать его, равно как и никакой цинизм или интеллектуальные ухищрения. Вы есть это одиночество, — пепел, который когда-то был огнём. Это — полное одиночество, неизлечимое и недоступное никакому воздействию. Мозг не может больше изобретать пути и способы бегства; мозг — создатель этого одиночества, он создаёт его своей беспрестанной деятельностью по самоизоляции, защите и агрессии. Когда мозг осознаёт это — негативно, и без всякого выбора, — тогда он готов умереть, быть абсолютно безмолвным.

Из этого одиночества, из этого пепла рождается новое движение. Это движение уединённости. Это то состояние, когда все влияния, всякое принуждение и все виды поиска и достижения естественно и полностью прекратились. Это — смерть известного. Только тогда совершается не имеющее конца путешествие в непознаваемое. Тогда есть мощь, чья чистота есть творчество.

24 сентября

(В этот день он провёл свою последнюю беседу в Париже).

Там был красиво содержавшийся газон, не очень большой и невероятно зелёный; он находился за железной оградой, хорошо увлажнённый и тщательно ухоженный, выровненный, ослепительно живой и сверкающий в своей красоте. Ему было, должно быть, уже много сотен лет; даже кресла не стояло на нём, уединённом и охраняемом высокой и узкой оградой. В конце газона рос единственный розовый куст с единственной красной розой в полном цвету. Это было чудо — мягкий газон и единственная роза; они были далеки от всего мира шума, хаоса и страдания; хотя и помещённые сюда человеком, они были самыми прекрасными вещами, далеко превосходящими музеи, башни и грациозную линию мостов. Они были великолепны в своём великолепном уединении. Они были тем, чем были: травой и цветком, и ничем больше. Были в них великая красота и спокойствие, и достоинство чистоты. Был жаркий день, без ветра, и запах выхлопных газов такого множества автомобилей стоял в воздухе, но у травы был свой запах, и почти можно было ощутить аромат одинокой розы.