Наследница - Каммингс Мери - Страница 51

От баронессы ощутимо попахивало вермутом, но на ногах она держалась крепко и была переполнена энергией.

— Хватит киснуть в номере — идем танцевать в «Локомотив»! — со смехом закричала она и повернулась к Теду: — Наконец-то мы сможем по-настоящему познакомиться — Рене мне про тебя все уши прожужжала. — Снова к Рене: — Собирайся, пошли! Небось, весь день из номера не вылезала!

Действительно, полдня Рене работала в кабинете, потом позвонила Ренфро, тот приехал, и они просидели над бумагами еще часа три.

— Ну давай, одевайся — не с Филиппом же мне ехать! — подгоняла Бруни. — От этого зануды за весь вечер слова не добьешься! — снова обернулась к Теду: — А ты можешь ехать и так — там никаких формальностей не надо!

Он и сам знал, что для «Локомотива» вполне подойдут его обычные джинсы в сочетании с зеленым свитером с оленем (который Рене наконец довязала и с утра торжественно вручила ему) — этот самый большой в Париже диско-клуб был знаком Теду с детства.

А что, это неплохо — тряхнуть стариной и показать Рене, где и как он танцевал, когда ему было двадцать лет!

— Ну давай, давай! — баронесса буквально приплясывала от нетерпения.

Рене молча встала, пошла в спальню, но Теду показалось, что вид у нее несколько понурый.

Прошло минут десять, а она все не появлялась. Бруни, не обращая на это внимания, разливалась соловьем, рассказывая про свою будущую выставку, но Тед постепенно начал беспокоиться и в конце концов пошел проверить, в чем дело. Как оказалось, вместо того, чтобы переодеваться, она сидела на кровати, прижимая к себе собачонку и опустив голову.

— Ты чего? Что-то не так? — Он приподнял ей лицо, вгляделся — показалось, что глаза у нее несчастные, как у больной собаки. Рене зажмурилась, помотала головой и вдруг, неожиданно для него, прижалась щекой и губами к его руке. — Ты чего? — повторил он, присев на корточки — Ты себя плохо чувствуешь?

— Нет, что ты, — она слабо улыбнулась, — сейчас я оденусь. Просто... устала немножко. Пройдет.

— Одевай что-нибудь такое, что можно снять — там бывает жарковато, — посоветовал он. — Лучше не свитер, а какую-нибудь блузку с жакетом.

В «Локомотив» они поехали на такси, вчетвером — телохранитель остался в номере. Как сказала Бруни:

— На что он нам?! Пусть сидит, собаку стережет! Мой Филипп один стоит десятка таких, как он!

Филипп был телохранителем Бруни, приставленным к ней отцом. Его присутствие являлось условием получения содержания — весьма солидного — выделяемого папочкой непутевой дочери. Все это со смехом рассказала сама Бруни Филипп, как обычно, молчал, лишь в глубоко посаженных пазах порой вспыхивал иронический огонек.

Как сказал бы мэтр Баллу: «интересно, кто же главный в вашем... дуэте?», — подумал Тед, когда Филипп, обнаружив подходящие места возле стойки, обхватил за плечи свою подопечную и пихнул в ту сторону.

Музыка с непривычки показалась очень громкой и быстрой, ко через несколько секунд Тед уловил знакомый ритм и усмехнулся, вспомнив, что под эту же мелодию танцевал здесь лет пятнадцать назад.

— Пойдем? — Он протянул Рене руку и был удивлен паническим выражением, промелькнувшим на ее лице.

— Я... не умею, — она попыталась улыбнуться.

Тед хотел сказать, что ничего в этом сложного нет, и главное не бояться, остальному он ее научит — но не успел. Бруни, уже нетерпеливо отбивавшая ритм носком сапожка, мгновенно сориентировалась и, схватив его за руку, потащила на площадку.

— Пошли, пошли! Она действительно не умеет — не мучай зря человека. Я еще со школы помню, она всегда на дискотеках в уголке сидела, никак вытащить не удавалось!

Рене прихлебывала коктейль, пыталась найти в танцующей массе зеленый свитер и коричневые волосы и уговаривала себя, что вот-вот, совсем скоро, музыка кончится и они вернутся. Но пестрые вспышки над головой мешали отчетливо различить цвета, а музыка все не прекращалась, незаметно переходя с одной мелодии на другую.

— Ух, давно так хорошо не плясал! — услышала она вдруг сбоку и обернулась.

— Я и не знала, что ты так здорово танцевать умеешь! — Бруни все еще держала его за руку, оба они были раскрасневшиеся и веселые.

— Ну, с такой-то партнершей!

Проходя мимо Рене, Тед мимоходом потрепал ее по затылку и, плюхнувшись на табурет, одним махом заглотил полстакана коктейля. Сказал — весело и, как ей показалось, чуть снисходительно:

— Скучаешь? Ничего, как только заиграют что-нибудь помедленнее, мы с тобой тоже потанцуем!

Ей захотелось что-то сказать, просто чтобы он ответил, но Бруни уже заговорила — весело, быстро, возбужденно, и Тед повернулся к ней, чтобы лучше слышать.

Филипп за все это время не произнес ни слова, только заказал еще по коктейлю. Бруни одним махом выпила свой и дернула Теда за руку.

— Ну, пошли!

Рене смотрела, как он уходит... как они уходят — веселые, легкие, красивые и очень подходящие друг другу. Волосы Бруни развевались золотой гривой, почти касаясь лица Теда, смех ее доносился даже сюда — и в его глазах было восхищение, такое же, как у всех, всегда...

Конечно, это жалко и недостойно — ревновать, и он свободный человек, и Бруни... она и вправду красивее, тут и говорить нечего. Только скорее бы все это кончилось, потому что очень хотелось плакать!

Рене ждала только одного — чтобы действительно заиграли что-нибудь помедленнее, и Тед пришел и повел ее танцевать — чтобы они оказались вдвоем. Тогда можно будет пожаловаться, что ей душно, что у нее болит голова — все равно что, лишь бы уйти отсюда поскорее. Пусть он даже рассердится — все равно!

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем яркие вспышки сменились плавными переливами и невидимый оркестр заиграл какую-то медленную мелодию. Она могла бы танцевать под такую, это она умела — но Теда все не было.

Интимная полутьма, разбиваемая медленными сполохами, кружащиеся парочки — и внезапно Рене увидела его... их! Обнявшись так плотно, что казались одним целым, они словно плыли куда-то под музыку; лица их почти соприкасались, и руки Бруни обвивали шею Теда. Вся это картина промелькнула на мгновение перед глазами и снова исчезла за спинами танцующих.

Музыка звучала бесконечно долго, потом замолкла и вновь заиграла, уже другая, быстрая. Рене больше не поглядывала в зал и не пыталась заметить в толпе знакомую фигуру — зачем? Слезы наворачивались на глаза — не от обиды, а просто... так...

Теперь она смотрела в одну точку — на крохотную лужицу коктейля, пролитую на стойку. В ней отражались вспышки разноцветных прожекторов — и вдруг пронзительно и до боли ярко вспомнилось, как они с Тедом шли по пустому городу и капли дождя сверкали праздничным фейерверком...

Подняв глаза, Рене поймала взгляд Филиппа — теплый, сочувствующий — и поняла, какой, должно быть, жалкой сейчас выглядит. Глупой тощей уродиной — какой всегда и была!

Рене попыталась улыбнуться, поняла, что выглядит от этого еще более жалкой и нелепой, и сказала как можно небрежнее:

— Ладно... я, пожалуй, пойду! — Прежде чем Филипп успел что-то возразить, сорвалась с табурета и бросилась к выходу.

Давно уже Тед так не танцевал — самозабвенно, стремясь полностью выложиться и показать, на что он способен. Впрочем, чего греха таить, немалая роль в этом принадлежала Бруни — перед такой партнершей не хотелось ударить в грязь лицом. Красивая и броская, элегантная и раскрепощенная, она двигалась так, будто музыка звучала у нее в крови.

Мелодия сменялась мелодией, но он забыл о времени, опьяненный ощущением легкости, почти полета. Лишь когда закончился медленный танец и Бруни оторвалась от него, чтобы, вскинув руки, извернуться в такт бешено взорвавшемуся року, Тед вдруг вспомнил и обернулся, но за спинами людей было не видно ни стойки, ни тех, кто сидел за ней.

— Ты чего? — увидев, что он сбился с ритма, закричала Бруни чуть ли не в самое ухо.

— Я Рене обещал...