Кольцо - Каммингс Мери - Страница 24

После этого Бен поехал отвозить обратно продавца, а заодно в мебельный магазин, за креслами. Ник же тем временем перетащил все купленное для Нэнси в ее спаль­ню и расположил на кровати в живописном беспо­рядке...

Словом, все работы были закончены только часам к девяти. К этому времени Ник чувствовал себя так, будто проехал по кольцу мили три, да и Бен, развалившийся в кресле в гостиной, выглядел утомленным. Они в пол­ном согласии опрокинули по стаканчику — и стали дожи­даться Нэнси.

— Это что — ты мне все купил? — растерянно переспро­сила Нэнси и шагнула к кровати.

— Ну да... и еще трельяж завтра привезут, — повторил он, — ты же хотела зеркало. Если что-то не понравится — можно будет обменять...

Она обернулась так стремительно, что Ник вздрогнул. На лице ее дрожала странная улыбка — словно Нэнси сама не знала, рассмеется она через секунду или заплачет.

Бросилась к нему, оперлась на плечи и прильнула сверху к волосам щекой, вжимаясь все плотнее и тряся головой. Потом притянула его к себе — еще ближе.

— Ну чего ты? — Ник обхватил ладонями тонкую та­лию.

— Не знаю... Не знаю, чего я...

Поцеловала мокро в висок. А может, мокро — потому что плачет? Ник поднял голову. Нет, не плакала — только смотрела как-то... жалобно, что ли (пойди пойми этих жен­щин!).

— Посмотри, что там на кровати лежит... — И не удер­жался: — Там для тебя шубка.

Ведь с шубки же все и началось!..

Глава 14

Семейная жизнь... За пару недель Ник так привык к ней, что казалось странным: еще совсем недавно ниче­го этого не было. Не было теплого уютного дыхания ря­дом, не было вот этих слов: «Котенок, пора вставать!» и с закрытыми глазами сонного лица, которое с игриво-кап­ризным стоном поворачивалось к нему и зарывалось но­сом ему в шею.

Нэнси спала с ним почти каждую ночь — лишь изред­ка жаловалась: «Голова болит!» и оставалась у себя.

Днем они виделись мало — только за завтраком и не­сколько минут потом, когда она забегала в кабинет ска­зать, что уходит на работу. Пару раз она предложила пой­ти вместе на кольцо, но Ник отказался. При мысли о том, что посторонние люди увидят их вместе: ее — здоровую, веселую и энергичную, готовую в любой момент сорвать­ся с места и понестись куда-то, — и его в коляске, ему ста­новилось... нет, не стыдно — просто как-то не по себе.

Больше в подземке Нэнси не ездила — вняла голосу рассудка (в лице Бена и самого Ника). Брала микроавто­бус или вызывала такси. Ник уже твердо решил, что ей надо иметь свою машину — останавливала мелочь: с рас­ширением гаража лучше было подождать до весны.

Пока же в гараже места хватало только для двух авто­мобилей: микроавтобуса, на котором обычно ездил Бен, и сделанного на заказ «мерседеса»-седана с ручным управ­лением. Ник обзавелся им четыре года назад, после чего понял, что это было, в общем-то, и ни к чему: зачем нуж­на машина, если человек сам не может из нее выйти? По кольцу, что ли, кататься? А с Беном ездить — так пусть он и ведет, тем более микроавтобус оборудован специальным пандусом и крепежом под кресло.

Вот и стоял «мерседес» все эти годы заброшенный и неиспользуемый — а теперь вдруг пригодился. Ник стал пару раз в неделю, а то и чаще по вечерам заезжать за Нэн­си на работу. Ехал — и чувствовал, что в потоке машин он — один из многих, такой же, как все, и едет по делу — это было приятное и непривычное чувство. Обычно он доезжал до автомобильной стоянки за зданием телесту­дии, останавливался и звонил Нэнси на сотовый: «Я уже здесь!» И они начинали разговаривать, и разговаривали, пока она спускалась вниз, и обходила дом, и появлялась — тоненький, подсвеченный сзади темный силуэт между дву­мя рядами машин. Не прерывая разговора, Ник сигналил ей, подмигивая фарами, и медленно ехал навстречу. Нэн­си говорила в трубку: «Да, вижу, вижу!» А потом садилась на переднее сиденье и целовала его, снимала перчатки — и только тут вспоминала и выключала сотовый. И они ехали домой...

Как-то Ник вспомнил и проверил, за что же все-таки сидел Бен. И не поверил собственным глазам, хотя написано было черным по белому: «Убийство второй степе­ни». Приговор — семь лет, отсидел четыре года и три месяца, освобожден условно-досрочно — за год до того, как они познакомились.

Конечно, можно было бы узнать подробности дела — попросить адвоката или просто поднять старые газеты, но Ник решил не делать этого. Зачем? Его вполне устраивало общество Бена, устраивали их отношения, и ни к чему лезть в душу и в прошлое другого человека. Хотя вопрос «Что же там все-таки произошло?» нет-нет да и мелькал у него в голове. Уж очень это не вязалось с Беном — с тем самым Беном, которого, казалось, нельзя было ничем уди­вить и который за все годы их знакомства ни разу не вы­шел из себя.

Почти каждый вечер Ник проводил теперь час-другой в мастерской. Он начал делать чашу причудливой формы из черного мрамора, с сидящими на ней бабочками из ри­сунчатой яшмы и агата. Кроме того, делал и еще одну вещь, но в основном тогда, когда, Нэнси была на работе.

Потому что, когда Нэнси была дома, как-то само собой получалось, что стоило ему отправиться в мастерскую, как вскоре там же появлялась и она со словами: «Я посмотрю немножко, ладно?» и усаживалась. Они сразу же начинали весело болтать о чем-нибудь, работать Нику это не меша­ло, и даже приятно было видеть радость в ее лице, от того, как хорошо и красиво у него получается.

Он заказал у поставщика еще несколько бразильских голубых топазов. Раз уж Нэнси не хочет пилить тот камень, который он ей подарил на свадьбу, — ладно, пусть будет центральным в каком-нибудь ожерелье. Несколько раз Ник за компанию посмотрел те самые фильмы, от которых Нэнси с Беном были в восторге. При­шел к выводу, что все эти вестерны и боевики предназна­чены для подростков (неужели и ему когда-то нравилось такое?!), но не стал высказывать свое мнение — в семей­ной жизни порой приходится идти на компромиссы.

Он практически перестал ругаться с Беном (очевид­но, это и называется «облагораживающее женское влия­ние») — заводиться из-за пустяков казалось неудобным перед Нэнси. А может, просто настроение было не то...

А настроение было странное — время словно замерло в каком-то светлом мареве. Как сказано у Гёте: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Вот это ощущение «остановив­шегося мгновения» и владело Ником: не хотелось, чтобы что-то происходило, не хотелось думать о будущем — и во­обще ничего не хотелось, только чтобы завтра все было так же, как сегодня. Ничего, кроме неосуществимых жела­ний, о которых он старался не вспоминать...

Между делом он сказал Нэнси, что перевел ей на счет деньги и собирается переводить регулярно, и удивился, когда она, сдвинув брови, с запинкой сказала:

— Ник, ну зачем?.. Ты же и так много всего для меня делаешь, даришь мне... и я же зарабатываю...

Зарабатывает она... Шубка и все остальное, что он ку­пил в тот день, стоили едва ли не больше, чем ее зарабо­ток за полгода!

— Ты моя жена! Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее и чтобы ты могла себе купить все, что понравится!

Нэнси пожала плечами и не стала спорить, но мор­щинка еще некоторое время маячила между бровями.

Вот и пойми этих женщин — он-то думал, что она об­радуется!..

Почти всегда Ник мог определить, когда его жену что-то беспокоит, — по той самой морщинке. И как-то, в самом начале марта, стоило ей прийти с работы, он сразу обратил внимание на этот несомненный признак. Но спрашивать, демонстрируя свою проницательность, не стал — решил немного подождать.

Объяснила она сама, ночью, как всегда появившись в спальне вскоре после ухода Бена. Села на кровать и, вме­сто того чтобы снять быстренько халат и нырнуть под го­степриимно откинутое одеяло, задумчиво сказала:

— Ты знаешь, я хотела тебя спросить... Наш сериал за­канчивается...