Реанимация Записки врача - Найдин Владимир Львович - Страница 29

Жизнь постепенно наладилась. Перешла работать на почту, все-таки нагрузка поменьше. Девочки росли, учились хорошо. С деньгами было туго, спасал огород и сестра из Москвы. Помогала одеждой. Присылала шмотки после своих дочерей, они постарше, а Ирина, так звали мою героиню, их перешивала и облагораживала. Тут бантик пришьет, там оборочку пустит, перелицует. Девчонки совсем по-другому смотрятся. Я как-то видел. Нарядные. Видно, тот самый ген срабатывал, прямо аристократки. И матерью гордятся. По заслугам.

А на огороде вкалывала не как Дюймовочка. Насос, правда, установила. Но все остальное — прополка, посадка, уборка — на ее плечах и пояснице. Все ведь внаклонку. Зато стала выращивать патиссоны и какие-то желтые сладкие помидоры. Для экзотики. Закатывала по пятьдесят банок на зиму. Что росло, то и закатывала. Завела декоративных уток, чтоб радовали глаз.

Ко мне снова наведалась лет через семь-восемь. Круто разболелась поясница — огород перепахивала.

— Дура я, дура! Когда же поумнею? Надо было алкашей нанять за бутылку, а я сама горбатилась. Видеть не могу их пропитые рожи. Так-то я живу неплохо, на почте уже выбилась в начальство. Девчонки подросли, специальность получают — одна на компьютере, другая — в турфирме. Замуж? Нет, калачом не заманишь. Кто получше, тех бабы давно разобрали, осталась шваль всякая. С женатиками я принципиально не общаюсь, мне чужого не надо. Любовь? Только в книжках да в кино. А так — сразу в койку, вот и вся любовь. Я таких отшиваю одним взглядом. Вот так погляжу — у него сразу градус падает, — она глянула на портрет министра Зурабова (я его для смеха повесил, больных веселил) — взгляд стальной, брови чуть прихмурены, а улыбка такая ядовитая, что, по-моему, даже сам Зурабов скукожился.

Я рассмеялся. Она тоже. Стала милой и приветливой. Все-таки кровь, как говорил Воланд, великая вещь! Замечательная Дюймовочка!

Мужики гораздо проще. Приехал тут как-то один из Тюмени. Буровик. Инженер. Коренастый, крепкий, под шестьдесят лет. Разыскал меня по Интернету, специально прилетел. Правая рука ослабела. Поставили диагноз: «Грыжа шейного отдела позвоночника». Болей нет, но обеспокоен очень.

— Понимаете, доктор, извините, конечно, за откровенность, но что тут скрывать — я очень люблю баб. Как схвачу которую за ж…, простите, за зад, то она уже не вырвется. Железный захват. А тут стал замечать — вырываются! Не все, конечно, но кто посильнее и норовистее — выскальзывают. Я удивляюсь: что за номера?! Раньше такого никогда не было. Дальше — больше.

Рука стала худеть. Врачи советуют сделать операцию. Я опасаюсь. Вот приехал к вам. Лечите!

Прожил он в Москве целых полтора месяца — в своей нефтяной гостинице. Лечился упорно, каждый день являлся без опоздания. Пришел прощаться. Доволен — захват восстановлен, рука окрепла, осечки прекратились. Не вырываются. Пожал руку — крепкий мужик, рука короткопалая, жилистая. Как плоркогубцами схватил. «Успокоился, — говорит, — дома буду долечиваться. Дай бог вам здоровья!» Повеселил меня.

Но как быть моим Дюймовочкам с таким любителем? Консенсус здесь непрост. Ох, как непрост!

Веселие Руси…

Мне всегда нравились рослые люди. Такое ощущение, что им сверху видно то, что нам — малорослым (хотя у меня своих где-то метр семьдесят, но это если не сутулиться) — недоступно. А этот вошел — прямо под потолок. Еще и плечи широкие, и голова обритая. Даже свет померк. Загородил свет из окна. Однако симпатичный — лицо располагающее, не агрессивное. Заговорил басом. Сел, с трудом поместился на стуле. Очень крупный. Но ни грамма жира. Мышцы, кости, связки и обритая голова. Ну, просто как Фантомас.

«Вот, доктор, знающие люди посоветовали к вам обратиться. Вы им помогли. Головокружения меня мучают. Все вокруг плывет и вращается.

Никогда такого не было. Всегда был очень устойчивым. И в самолетах-вертолетах, и в танках, и в бронемашинах. А сейчас кружусь, как нежная барышня в вальсе или алкаш с перепоя».

Оказался бывшим спецназовцем, «отметился» во всех горячих точках. Боевой офицер. А тут сплоховал. Какой-то приступ: пот холодный, земля из-под ног. Ясно, что проблемы с вестибулярным аппаратом. Отчего такая напасть?

— Приступ случился в метро. Утром вез дочку в школу. Ехали нормально, и вдруг все закружилось, завертелось, закачалось… С трудом вышел из вагона, рухнул на ближайшую скамейку. Хорошо, что в метро скамейки прочные. Дочка, конечно, испугалась, ей всего десять лет. Но не кричала, не вопила, сдержанная девочка. Воспитана в нужном русле. Хорошая будет боевая подруга. Чья-то. Убью его, если обижать будет.

Ладно, проехали. Вызвали милицию, я лежу, скучаю (почти по Зощенко). Они вначале набычились, хотели в кутузку, потом документ посмотрели — подобрели. Даже честь отдали. Я ведь аж полковник. В запасе. Но там про запас не написано. Так что почет в соответствующих структурах полный. Проводили до медпункта. Там что-то вкололи, дали понюхать нашатыря и велели обратиться к специалистам. Вот я и у вас. Друзья порекомендовали настоятельно.

Хорошо иметь друзей в правоохранительных структурах. Всем хорошо. Мне тоже. Пока, к счастью, нет надобности. Но ведь все бывает в жизни.

— Расскажите подробнее, как у вас накануне день прошел? Какой-то стресс был, перегрузки неожиданные? — спросил я.

— Да нет, ничего особенного, наоборот, все хорошо было. Я свой юбилей праздновал. Сорок пять. Созвал близких людей, снял небольшое кафе. Пришли все свои — боевые друзья и их не менее боевые подруги. Все было скромно так, спокойно. Я с каждым персонально выпил по рюмочке. Гостей как раз и набралось сорок пять человек. Аккуратно по числу годков.

— Не много ли получилось? Сорок пять рюмок-то, сорок пять тостов? Это же два литра!

— Нет, тостов и соответственно рюмок было гораздо больше. Незапланированные тосты. За отсутствующих друзей, за спецназ вообще и их командиров в частности, за ВДВ тоже пили. Там были два парня — воздушные десантники, кончали наше училище. Боевые офицеры. Как за них не выпить? Так что к трем литрам приблизился. Нормально. Еда была замечательная — шашлыки, закуска, зелень всяческая. Напоследок еще выпили уже в раздевалке. На посошок. Граммчиков по сто пятьдесят. И гардеробщика угостили.

Что вы, напитки не меняли, не смешивали. Только водка и только качественная. Знакомо? Пробовали? Мягко так, легко идет. Домой добрался благополучно, жена не ругалась. Со мной была. Легли спать, спокойненько так. Утром встал, голова не болела, никакого перепоя, водка-то качественная. Позавтракали блинчиками с мясом, со сметанкой. Кофе с молоком. Все как обычно. Поел с аппетитом. Жена похвалила, что вчера никого не опоили. Могли ведь. Поехали с дочкой в школу на метро. И вот такая катавасия. Первый раз в жизни!

Подивился я такой его спиртоустойчивости. Говорю:

— И все-таки мне кажется, что вы накануне перепили. Три литра — это для обычного человека «доза леталис», смертельный номер. Вполне могла и «крыша поехать».

— Это вряд ли. Я иногда больше выпивал, и ничего. Пили мы медленно, весь вечер, закусывали хорошо, даже очень хорошо. Тосты говорили, шутили, смеялись, подначивали друг друга. Отлично провели время. Вы бы лучше меня пообследовали, может, какая другая причина во мне есть, более серьезная?

Действительно, все сваливать на алкоголь и пьянку легче всего. Правда, доза сногсшибательная. Но он тренирован в этом деле, закален «в боях за социализм» и уж очень габаритен, прямо Шварценеггер. Такое могучее тело что угодно переварит, переработает, расщепит до кислорода и водорода. До атомов.

Стали его обследовать. Самое интересное, что в этом колоссальном организме нашлось место для болячек — шейный остеохондроз, отложение солей, изменение межпозвонковых дисков. Казалось, как это возможно? Шея — как Александрийский столп: мощная, прямая. Спереди — в красивом треугольнике — кадык, как изящный архитектурно-скульптурный орнамент. Все остальное — мускулы и гладкая кожа совсем не старого мужчины. А внутри этого завидно грандиозного сооружения — непорядок: соли, какие-то выросты (по-научному — спондилез), деформации, одним словом. Они-то и прижимают позвоночные артерии еще до входа в мозг. Страдают те его отделы, которые ведают равновесием. Вот откуда его приступ головокружения.