Южные Кресты - Кригер Борис - Страница 21

Глава 16

Адвокатские страсти

Однажды в новозеландской столице Веллингтоне мужчина-адвокат явился в суд в женской одежде – юбке по колено и чулках. К такому нетривиальному способу протеста прибегнул адвокат Билл Мудэн, выражая недовольство засильем мужчин в юриспруденции. Он появился на заседании суда в женской юбке, блузке с рисунком, кружевных чулках и с сумочкой на плечe. Билл – бывший классный регбист ростом около двух метров – попросил называть его миссис Анжела.

Публика была шокирована. Обращаясь к Верховному суду в Веллингтоне, Билл Мудэн заявил, что отказывается быть частью того, что он назвaл «мужской культурой» Новой Зеландии, включая ту, которая царствует в юридической системе.

– Я как адвокат намерен и в дальнейшем носить женскую одежду. Чем глубже вы будете закапывать проблему, тем обворожительнее будут мои платья, – заявил Билл Мудэн.

В результате этого действия ему было предъявлено обвинение в неуважении к властям.

Мистер Мудэн, у которого есть жена и трое детей, сказал прессе, что его акция не являлась рекламным трюком. Он заявил, что он – –гетеросексуал, но всегда ощущал в себе сильное женское начало и любил женскую одежду. Подняв юбку, чтобы продемонстрировать репортерам кружевные чулки, он отметил, что недавно сшил очень модный комплект из синего жакета и юбки.

За стенами зала суда Билл Мудэн, поглаживая усы, сказал, что глубоко возмущен тем, как в суде было рассмотрено долгое дело, в котором он представлял супружескую пару фермеров, признанных виновными в том, что построенный армией на принадлежащей им территории мост рухнул, убив местного пасечника. Несчастные фермеры получили распоряжение Апелляционного суда Новой Зеландии возместить армии страны судебные издержки на сумму в 10 тысяч новозеландских долларов. То, как обошлись с его клиентами в деле о крушении моста, вынудило Билла задуматься о том, «что значит быть мужчиной в этой стране».

– Я решил, что не хочу быть частью этой культуры, – сказал он.

Вопреки ожиданиям Билла адвокатской популярности эта выходка ему не прибавила. Новая Зеландия все-таки оказалась слишком пуританской страной, чтобы оценить такую экстравагантность. С тех пор как мистер Мудэн дебютировал в женском платье в зале суда, ему не было вверено ни одного дела, и он стоял на грани разорения. Ни феминистки, никто другой не желал иметь с ним дела. Все решили, что своей выходкой он оскорбил женщин. Ну а о мужской поддержке не могло быть и речи. Чтобы хоть как-то поправить дела, Билл Мудэн добился включения своего имени в списки бесплатных адвокатов, которым оплату назначает суд из госбюджета. Однако и в этом качестве его не нанимал ни один подзащитный. Фамилия Мудэн стала слишком известной благодаря широкому освещению в прессе экстравагантного поступка адвоката. Многие даже считали его сумасшедшим и предлагали лишить права заниматься адвокатской деятельностью.

Неудивительно, что адвокат Мудэн помчался, как сумасшедший, когда ему позвонил Сеня Вечнов, случайно выбрав его из списка. Попросить оплату его заставляла крайняя нужда, и кроме того, Билл опасался, что если этот иностранец оботрется в камере, ему не преминут рассказать, кто такой этот адвокат Мудэн – и тот от него сразу откажется. Поэтому Билл был просто обязан попросить хотя бы несколько сотен долларов сразу, потому что его финансовое положение действительно было скверным.

Прибыв в тюрьму на встречу с Вечновым и ознакомившись с обвинением, Билл Мудэн понял, что ему чрезвычайно повезло. Вечнов был первым, к кому пытались применить новую статью о контрабанде людьми. Это означало, что тот, кто будет вести это дело, попадет на первые полосы газет, и Мудэн, получи он это дело, останется в истории новозеландской юриспруденции вовсе не как сумасшедший адвокатишка, явившийся в суд в женском платье, а как ведущий юрист своего времени.

Билл Мудэн отдавал себе отчет, что применить новую статью к его подзащитному будет непросто, если, конечно, тот сам не сознается. Однако, несмотря на все передряги и разочарования, постигшие его в жизни, Билл Мудэн был человеком честным и его адвокатская этика не позволяла даже втайне желать осуждения своего подзащитного на срок больший, чем заслуживали его действия.

– Какая подзащитному разница, по какой статье ему отбывать срок? Все, что его должно волновать, это продолжительность этого срока! – рассуждал мистер Мудэн.

Между тем можно с уверенностью сказать, что Билл не сделал и не сказал ничего такого, чего не сделал бы и не сказал любой другой адвокат. Единственное, что мистер Мудэн себе позволил, было сделано исключительно в качестве самозащиты от подлых слухов и происков: он посоветовал Вечнову не распространяться в тюрьме, кто именно является его адвокатом.

– Вы человек новый в Новой Зеландии… Видите ли, у нас это не принято. Судебная тайна… – промямлил мистер Мудэн.

Вечнов устало кивнул, не понимая, почему для его адвоката это так важно, хотя в тот день его трудно было чем-либо удивить. Впрочем, распространяться в камере о своем адвокате Вечнов не стал, да его и не спрашивали.

Билл Мудэн оправдывал себя тем, что общество само поступает неэтично, де-факто лишая его возможности заниматься адвокатской деятельностью. Билл считал себя первоклассным специалистом и решил, что в лице Вечнова судьба предоставляет ему новый шанс проявить свой профессиональный талант.

Совершенно неверно полагать, что мистер Мудэн заведомо решил, что во что бы то ни стало ему нужно показать себя как эффективного защитника и провести процесс таким образом, чтобы, с одной стороны, Вечнов не ушел от правосудия (желательно в соответствии с новым законом), а с другой – чтобы наказание не было слишком суровым. Мудэн, как и многие его собратья по профессии, буквально с молоком матери всосал патологическую честность, которой, впрочем, адвокаты пользуются исключительно в своих интересах. Это ювелирное умение манипулировать своей честностью является великим достижением англоязычной культуры, в котором трудно найти ей равных. Совесть у этих людей напоминает куклу-неваляшку. Она всегда стоит на ногах, гордо подняв голову. Каждое из их действий они сами могут оправдать с такой последовательной вразумительностью, что даже Всевышнему пришлось бы попотеть, чтобы разоблачить в этих людишках отъявленных подонков и подлецов. Они таковыми себя не считают, а потому, впрочем, и не являются, ибо мораль есть субстанция эфемерная, и нет ничего глупее, чем поступать против собственной совести. Они никогда и не поступают против собственной совести. Просто всегда необходимо потратить часок-другой на самокопание и найти удобное оправдание для своей совести, чтобы она зря не беспокоила. Недаром в английском языке слово «совесть» практически вышло из употребления…

После первого заседания мистер Мудэн был очень доволен собой. Он практически сразу направил процесс в нужное русло, хотя не давил на Вечнова и тот сам принял решение признать вину.

«Решение, безусловно, за вами, но сложившиеся обстоятельства требуют принятия взвешенного решения, – дословно припомнил Билл фразу, сказанную им Вечнову. – Все-таки я ни на йоту не нарушил свой адвокатский долг!» – гордо решил Билл.

Глава 17

Новозеландский Дрейфус

Сеня жадно хватал любые крохи информации, ведь он оказался в стране, о которой совершенно ничего не знал, а между тем ему предстояло вступить в схватку с этой неведомой системой правосудия.

Газет в тюрьме не было, но Света сообщала Сене по телефону о статьях в израильских СМИ и Интернете. Сеня чувствовал, что над его головой сгущаются тучи, но по-прежнему был оптимистичен. «Если я выберусь из такой передряги, то мне уже все будет нипочем», – подбадривал он себя.

Конечно, Вечнов нуждался в советах и поддержке. Особенно часто он вспоминал о Бене Косолапском, который раньше нередко помогал ему в мелких судебных вопросах. Косолапский был фанатично увлечен законами и читал материалы судов для развлечения. Но возможности связаться с ним не было никакой, как, в общем, не было и сил мириться с беспомощностью, которую пришлось бы признать, позвонив Бене на другой конец света, в Канаду, и сказав: «Здравствуй, это я. Звоню из новозеландской тюрьмы…» Впрочем, плевать на беспомощность, он и позвонил бы, но все его записи отобрали, а Света стыдилась случившегося и ни с кем не хотела об этом говорить. Да и чем мог бы Беня помочь? Разве что посочувствовать…