Сквозняк - Кригер Борис - Страница 11

Какой славный путь прошло человечество от семилетней войны до войны шестидневной! Скоро войны станут настолько стремительными, что их вообще кто-либо перестанет замечать. Не успеешь моргнуть, а война уже началась и закончилась, а может быть, даже снова уже началась. Пятиминутная война. Секундная война. Быстро, удобно, благородно!

Вот есть такие люди, которые полагают, что войны случаются из-за того, что среди населения Земли слишком много идиотов. Но тут-то и закрадывается несуразица. Дело в том, что, стоит рассмотреть оставшихся, как на поверку оказывается, что они не менее идиотичны, чем их напрасно оболганные собратья. Я вообще предлагаю упразднить звание идиота как устаревшее. Войны развязывают как раз не идиоты, не злые и умелые серые кардиналы, а простые люди. Да-да, именно мы с вами, хотя никто из нас, пожалуй, простым себя не считает.

Войны развязываем мы – своим нежеланием думать, своим неумением вникать во что-либо, своим упрямым намерением всю свою жизнь тянуть наскучившую лямку, оставляя думанье на откуп злым и умелым, которые, как оказывается, тоже думать не умеют и не хотят. Так появляются и угасают цивилизации, бессознательно разворачиваются чьи-то революции, рушатся какие-то устои. Вся Вселенная, напрочь контуженная якобы зародившим ее Большим Взрывом, стремится не обращать внимания на саму себя и прожить как-нибудь неприметненько, бочком, не вмешиваясь и не присутствуя при собственном существовании.

На днях мне позвонил старинный друг и сообщил, что тоже путешествовал по глубинке, но вот только не канадской, а французской. Приезжает, говорит, в город Ниццу, заваливает в гостиницу.

– Где тут у вас можно поесть?

– На набережной, направо… – отвечает консьержи, внимательно осмотрев с ног до головы щуплую фигуру моего приятеля, добавляет: – Ну, а как подкрепитесь, то вам можно и налево…

Разумеется, приятель сразу отправился налево. Там стояли несколько сомнительных красавиц по пятьдесят и одна очень красивая, но за двести. Друг вдумчиво расспросил работниц Эроса о их услугах и, тем вполне себя удовлетворив, отправился ночевать без ужина, размышляя, что вот если бы та, что за двести, была бы за пятьдесят, то он, пожалуй, и решился бы.

Друг – человек утонченный, интеллигентный, со многими научными заслугами. Личная жизнь у него, разумеется, поэтому не сложилась, вот и приходится ему находить себе новые хобби, ходить налево и рассуждать о цене продажной красоты. Он утверждает, что подобное занятие придает ему смелость в обращении с женщинами вообще. Я возражаю, что он, похоже, ошибается. Но друг смеется и не хочет слушать. Кажется, он рад своему открытию, что с возрастом достаточно пройтись по набережной, пообщаться с девушками, поспрашивать цены и, ничего не заплатив, отправиться поспать, а семейная жизнь – гораздо более накладная и менее веселая… Он свято верит, что можно потерять немало денег, гоняясь за женщинами, но невозможно потерять женщину, гоняясь за деньгами, хотя, впрочем, сам он не гонится ни за тем, ни за этим. Его амбиции лежат исключительно в лоне науки, а эта дама бывает столь требовательной и неблагодарной, что, кажется, было бы лучше, если б у него нашлось двести евро, – ей-богу эта молниеносная связь осчастливила бы его больше, чем десятилетия занудных научных трудов, ведущих на Голгофу все того же хорошо знакомого провинциального идиотизма, приправленного пышной терминологией и туманными намеками на вновь ускользнувшую из-под носа истину.

На следующий день, уже в Монако, мой приятель, обычно весьма несостоятельный в финансовом отношении, выиграл на рулетке двести евро. Как он сокрушался, что этих денег у него не было накануне! Короче, в том и заключается, наверное, сочетание человеческой скаредности и божественного провидения, что бодливой корове Бог двухсот евро не дал… Выигранные деньги были потрачены на научные книги.

Итак, в Кингстоне, городе, славящемся самыми знаменитыми в Канаде тюрьмами, я провел незабываемый вечер в гостинице, где проистекала шумная свадьба, а посему смог наблюдать множество «не наших» людей в состоянии волнительной нетрезвости, то есть той самой отстраненности, которой, как уже отмечалось, страдает вся наша с вами Вселенная. А много ли нашей старушке Вселенной надо? Налил ей рюмочку-другую, глядишь – а она уже и поплыла, расширилась до неузнаваемости и оставила нас в полном непринужденном одиночестве, тупо глядящими на собственную небритую рожу в гостиничном зеркале.

Я отложил очередную бредовую книгу (я читаю исключительно такие бредовые фолианты, чтобы не испытывать острой зависти к успехам других авторов), в которой утверждалось, что произведение Гоголя «Нос» скрывает глубокий эротический смысл и представляет собой несомненное проявление синдрома страха кастрации, вздохнул и спустился к людям. Сколько можно доверять натужным книгам? Пора окунуться в человеческое море чувств и событий. Сколько можно прятаться от жизни? Сколько можно бежать на край света, не понимая, что у света, при всей его корпускулярно-волновой сути, нет и не может быть края, он бескрайний, хотя и надрывный в своем нежелании светить в нужном направлении…

Короче, я был настолько опьянен своей скукой и бездельем, что вполне мог сравняться по затуманенности сознания с наполнявшими гостиницу гостями, прибывшими в нее в несказанной толпе автомашин, запрудивших теперь всю гостиничную стоянку.

Многие из нас – ну, конечно, за исключением кисейных барышень – подспудно испытывают отвращение к свадьбам. Что может быть уродливее подобного ритуала? Словно брачующиеся нуждаются во всеобщем внимании, чтобы заставить себя прилюдно чмокнуть друг друга в губы? Мертвенная бледность свадебных платьев, которая должна внушать радость предвкушения любви, в наши времена превращается в вынужденный ритуал, в плохо скрываемый фарс на фоне всеобщего обнищания морали. Особенно интересна современная интерпретация концепции первой брачной ночи, этого трепетного таинства, нынче происходящего между двумя людьми, вместе прожившими до свадьбы уже как минимум пять лет… Не зря говорят: чем пышнее свадьба, тем короче брак. По статистике, длительность брака никак не зависит от длительности добрачного знакомства, так что долгие раздумья перед свадьбой никоим образом не укрепляют будущий союз…

Выйдя на улицу с такими крамольными мыслями, я насладился бескрайним запахом близлежащих болот и стал наблюдать за вываливающимися из зала парами, которые плохо и неуверенно держались на ногах, но почему-то липли друг к другу исключительно по половому признаку. Немолодые девочки в вечерних платьях висли на не менее повидавших виды мальчиках, запаянных в не идущие им черные костюмы. И те, и другие несли какую-то обычную в таких обстоятельствах чушь. Если бы сторонний натуралист пожелал описать подобные отношения, никто не признал бы в них человеческого шарма. Так, птичьи базары, кошачьи свадьбы или что там бывает еще?..

Мне захотелось подойти и спросить, что думают эти гости об институте брака. И особенно – а что в действительности случилось бы, если б интерес к противоположному полу у людей просыпался бы только два раза в год, ну как у многих других млекопитающих, или только раз в год, как у некоторых птиц? Каким был бы этот базисно асексуальный мир? Какими были бы наши витрины, наши телепередачи, наша поэзия?.. Да и была бы на свете поэзия вообще? Ведь в брачный период не до стихов, нужно с соперниками рогами бодаться, а если во все остальное время оставаться равнодушным, то, пожалуй, кроме победных маршей, никакой музыки и не понадобится. А ведь поэзия – не что иное, как потайная музыка души.

Флирт, ненавязчивый, порой незаметный даже самому флиртующему, маленькие ухищрения, заигрывания, улыбочки, смелые фантазии, намеки… Вот бы было все это у людей, как у собак, только два раза в год, весной и осенью, а во все остальные времена – мрачная тишина и грызня за кость повкуснее.