Всепоглощающая страсть - Кренц Джейн Энн - Страница 1

Джейн Энн Кренц

Всепоглощающая страсть

ПРОЛОГ

Макс Форчун сидел в одиночестве в потайной комнате старого кирпичного особняка и любовался своим собранием картин. Он часто предавался этому занятию. Он уже давно понял, что картины и книги были его единственной подлинной собственностью, единственной собственностью на свете, которой его никто не мог лишить.

Большинство шедевров, украшавших стены надежного хранилища, где всегда поддерживалась определенная температура, принадлежали кисти современных художников, еще только начинавших завоевывать заслуженное признание. Несколько картин уже считались работами гениев. Некоторых художников пока открыл только сам Макс.

Хотя он знал их настоящую и будущую цену, Макс не собирал картины как капиталовложение. Непривычные, непонятные и технически совершенные, картины вызывали нечто такое в его душе, что он не сумел бы передать словами. Многие напоминали тревожные сны, посещавшие его в детстве.

Макс не сомневался, что наступит день, когда каждое, без исключения, произведение в его коллекции будет признано уникальным и неповторимым. Он редко ошибался, если речь шла об искусстве. Он обладал безошибочным внутренним чутьем.

За исключением полного собрания сочинений доктора Сусса1 и нескольких истрепанных томов библиотеки «Мальчики семьи Харди», книги в стеклянных витринах были раритетами и прошли бы по высшей цене на любом аукционе. Макс любил книги почти так же, как и картины.

Особенно он ценил старые и редкие книги, книги со своей собственной историей, книги, некогда значившие что-то для другого человека. Когда Макс брал в руки старый том, он ощущал связь с людьми ушедших поколений, жил с ними одной жизнью, любил, как членов семьи, которой у него никогда не было.

Элегантный старый дом в Сиэтле, где Макс жил один, располагался на холме Королевы Анны. С холма открывался широкий вид на город и залив Эллиотт; особняк и участок вокруг числились среди самых престижных в городе. Все в доме, от калифорнийского каберне-совиньона урожая 1978 года, которое как раз в этот момент пил Макс, и кончая изысканными восточными коврами на натертом до блеска полу, говорило о высоком, придирчивом вкусе.

Но Макс лучше других знал, что он зря без счета тратил огромные деньги на просторный кирпичный особняк: он не смог добиться своей цели, ему не удалось превратить холодное обиталище в гостеприимный дом.

А такого дома у Макса не было с шести лет. Он почти не сомневался, что никогда и не будет. Он примирился с этой очевидной истиной. Он уже давным-давно понял, что секрет выживания состоит в том, чтобы не желать недостижимого.

Жизненная философия Макса отлично работала по той простой причине, что он мог удовлетворять практически любые свои прихоти.

Среди многих вещей, которых добился Макс, можно было назвать его удивительную репутацию.

Люди говорили о нем по-разному. Некоторые утверждали, что Макс опасный человек. Другие считали его одаренной, но жестокой личностью, которая ничем не поступится на пути к цели. Но все соглашались в одном: если Макс Форчун что-либо задумал, он это выполнит.

Макс знал, что его легендарная репутация зиждется на одном очень простом факте: он никогда не терял присутствия духа.

Или почти никогда.

1

Макс Форчун целый месяц искал возлюбленную Джексона Керзона. А теперь, когда он ее обнаружил, не знал, что о ней думать. Он никак не ожидал найти такую женщину, как Клеопатра Роббинс.

Макс стоял у пылающего камина и молча наблюдал за кипением жизни в уютном вестибюле гостиницы «Гнездышко малиновки»2. Несмотря на выразительное имя Клеопатра, мисс Роббинс ничем не напоминала ту знойную обольстительницу, которая в далекие времена зарабатывала бы себе на жизнь, соблазняя богачей в возрасте своего дедушки.

Ее вид полностью соответствовал ее занятию: усталая, но не теряющая присутствия духа хозяйка гостиницы, занятая размещением потока новых постояльцев. Макс прислушивался к шуму вокруг и одновременно разглядывал непримечательные морские пейзажи на стенах. Он чуть заметно насмешливо улыбнулся. Клеопатра Роббинс не только не была соблазнительницей, она также ничего не смыслила в искусстве. Тот, кто развесил по стенам эти бесцветные виды бушующего моря, не способен по достоинству оценить пять произведений Эймоса Латтрелла, оставленные здесь на хранение.

Это даже хорошо, что мисс Роббинс предпочитает марины, потому что Макс собирался отобрать у нее картины Латтрелла. Они принадлежали ему по праву. Джейсон Керзон завещал ему картины, и он обязательно их потребует у мисс Роббинс.

Макс приготовился использовать любую тактику, только бы заполучить свою собственность. Ему было не привыкать, уже с шестилетнего возраста он с боем брал все, чего ему хотелось в жизни. Иногда он терпел поражение, но чаще одерживал победу.

Макс положил ладони на замысловато вырезанную голову орла, украшавшую рукоятку его трости. Усилием воли — что было для него привычным — он заставил себя позабыть об упорной боли в ноге. Старая рана опять заныла, а вместе с болью вернулись и воспоминания, которые он гнал прочь.

Вместо этого он сосредоточился на Клеопатре Роббинс, распоряжавшейся за конторкой.

Макс вспомнил, что Джейсон называл ее Клео. Это коротенькое имя подходило ей куда лучше, чем громоздкое Клеопатра.

Как это похоже на Джейсона: выбрать себе любовницу, совсем не похожую на стереотип. С другой стороны, Джейсон всегда умел угадывать то, что скрывалось за показной внешностью. Он обладал зорким глазом прирожденного коллекционера и больше полагался на собственную интуицию, чем на чужое мнение. Удивительное собрание живописи, которое он оставил любимой галерее в Сиэтле, свидетельствовало о его безошибочном вкусе. Но пять картин Эймоса Латтрелла составляли основу его коллекции.

В момент смерти ему принадлежало примерно двести живописных произведений. Что же касалось любовниц, то, насколько было известно Максу, Клеопатра Роббинс была единственным предметом в коллекции такого рода.

Макс почувствовал неожиданное смущение, представив себе женщину за конторкой в кровати с Джейсоном Керзоном. Для Макса Джейсон был почти отцом, другого у него никогда не было. Он попытался убедить себя, что женское общество скрасило последние полтора года жизни Джейсона, проведшего в одиночестве немало лет после смерти жены.

Но, по непонятной причине, Макс отвергал идею, что этой утешительницей явилась Клео Роббинс.

Макс решил, что ей около тридцати, возможно, двадцать семь или двадцать восемь. Он незаметно принялся ее изучать, прежде всего отметив узел густых темно-каштановых волос, и тут же задумался, как они будут выглядеть, если их распустить по плечам. Клео Роббинс определенно не заботилась о своей прическе. Масса волос была торопливо стянута в пучок и небрежно скреплена заколкой; пучок вот-вот готов был рассыпаться от тяжести волос.

Вместо экзотической краски для век, которой наверняка воспользовалась бы ее египетская тезка, Клео Роббинс носила круглые, в золотой оправе, очки. Макс сделал вывод, что они странным образом выполняли функцию теней, скрывая подлинное выражение ее больших зеленовато-карих глаз.

Женщина, которую он разыскивал почти целый месяц, смотрела на мир профессионально доброжелательным взглядом хозяйки процветающей гостиницы, но Макс почувствовал в ней нечто более глубокое и загадочное.

Чтобы лучше понять ее, он попытался использовать прием, который, он знал по опыту, не всегда приносил успех. Он посмотрел на Клео Роббинс глазами искусствоведа.

К его удивлению, шум и движение вокруг словно отошли на задний план, как это случалось всегда, когда он погружался в изучение картины. Весь мир для него сосредоточился в одной Клео Роббинс. Почти сразу он почувствовал знакомое глубокое движение души. Он не находил этому объяснения. Подобное ощущение притягательности и влечения возникало в нем только при виде произведения искусства, когда он хотел им обладать.