Ловушка для примерной девочки - Волчок Ирина - Страница 41

Ага, не следит! А что же он тогда делает?

— Да так… Не очень хорошо.

Александр нахмурился.

— Мне Костик — он врач по образованию, невропатолог… Так вот, он говорит, ей обязательно пролечиться надо. А она на работу собирается! Да еще с детьми! Ты бы ее придержала, что ли…

— Придержишь ее, — хмыкнула Ксанка. — Она упертая… А ты с ней давно знаком?

— С лета. В Крыму познакомились.

— Да? А мне она ничего такого не рассказывала! — с сомнением протянула Ксанка, хотела порасспросить об обстоятельствах этого знакомства поподробнее, но тут увидела, что они уже подошли к зданию районной администрации. Глянула на часы — до встречи с чиновником было всего пять минут. — Ой, мне уже бежать надо!

— Еще один вопрос. Когда она уезжает? — крикнул он вслед.

Ксанка на ходу обернулась:

— В субботу! Вечером.

— Ясно! Спасибо! Творческих успехов тебе, коллега… Да, еще, постой!

И он снова догнал ее, серьезно попросил:

— Не говори ей обо мне, ладно?

Она насторожилась:

— Это еще почему?

— Понимаешь… Ну, просто по-человечески прошу — не говори!

Ксанка, которой уже пятки жгло от страха, что может опоздать на свое первое настоящее интервью, махнула рукой и побежала. Но все же, перед тем как нырнуть в дверь, оглянулась и крикнула:

— Постараюсь!

Ему скоро тридцать три, он уже старый. Старый холостяк, маменькин сынок. И вообще, он любит свою работу в том виде, в каком привык: чтобы остро, иногда и опасно. Сейчас он только маму боится подставить, если увлечется и опять влезет в какое-нибудь опасное расследование. А если еще будет жена, да не одна, а со своим ребенком… И общие дети могут случиться. Как он тогда будет рисковать, лезть на рожон, невзирая на личности и их окружение?

Тут Александр спохватился: надо же, как воображение разыгралось. Ему велено «не сметь приходить», а он уже себя отговаривает жениться!

Или это он так утешает себя? Мол, и хорошо, что все так… плохо! Ему, мол, семьей обзаводиться нельзя, у него профессия после летчика самая опасная.

После разговора с Ксанкой он еще раз сходил к дому Морозовых, побродил туда-сюда, к речке вышел, опять вернулся. Но двор был по-прежнему пуст. И он пошел на автостанцию и вот теперь едет домой, думает печальные думы… Иронизирует, чтобы не было так печально.

А ведь и в самом деле странно получается. Ощущать другого человека собственной частью и ничего не знать о ней, этой части, кроме того, что ей больно…

Наверное, мамы новорожденных его могли бы понять. Больше никто.

Наташа перебрала всю свою одежду, которую взяла из прошлой жизни, и задумалась. Джинсы. Черная водолазка. Две футболки. Темно-синяя в тонкую белую полосочку блузка… Ничего из этого набора не подходило для работы учителем, да еще в таком учебном заведении, как «Леонардо». Кроме, разве что, блузочки. Любимой блузочки, единственной вещи, которую она выбрала себе сама. Вернее, которая ее выбрала.

Остальные вещи и впрямь были из прошлой жизни, просто пропитаны этой прошлой жизнью. Они были тяжелые, усталые… Больные.

А новое покупать не на что пока.

Ленка сидела за компьютером, писала что-то, то и дело теребя себя за волосы, таская за уши и хватаясь за сигарету. Наконец она шумно выдохнула, лихо покрутилась вместе с креслом и хвастливо заявила:

— Лучше никто не напишет! Почитаешь свежачок?

Наташа покивала, все еще разглядывая свои тряпочки и раздумывая, как быть.

— Э, а ты чего такая загруженная?

— Думаю, как в понедельник одеться.

Ленка соскочила с кресла, начала хватать Наташину одежку и рассматривать ее с нескрываемым скепсисом.

— М-да… Консилиум сказал в один голос: пациенту хана! — заявила она через несколько минут разглядывания. Подумала немного и сказала: — Просматривается три варианта. Первый — ты примеряешь мой парадно-выходной костюмчик, мы долго ржем и вешаем его на место. Потому что ты в нем утонешь. Второй: я звоню Котофею, и мы с ним едем к Коротаеву изымать твои шмотки… Да не падай в обморок, я ж понимаю: тоже не вариант! Остается третий, самый легкий и он же самый единственный: я звоню Котофею, он снимает энную сумму с нашего счета, и мы все дружно едем по магазинам… Все поняла? Я звоню!

Наташа открыла рот, чтобы отказаться… поблагодарить… поныть на тему: «Навязалась я на твою голову». И тут же поняла: ничего этого не надо делать. То есть поблагодарить надо. А отказываться и тем более ныть — нельзя.

— Спасибо, Лен! А я сразу у директрисы аванс попрошу. Как думаешь, дает? Она дама суровая, но, по-моему, понимающая.

— Ага… — рассеянно отозвалась Ленка. — Да куда ж я мобильник-то… А, вот он! Она вытащила свой телефон из-под груды блокнотов и каких-то справочников, нажала вызов: — Котофей, привет, сэ муа! Солнышко, у нас проблема. Садись в машину, дуй в банк, снимай двадцать штук — и ко мне. Надо! — Она захлопнула телефон. — Ну, все о’кей, он уже в пути… О! А эта тряпочка очень даже ничего. И ты в ней тоже.

Это она блузочку синюю похвалила. Наташа, которая в это время разглядывала себя в зеркале, улыбнулась:

— Мне она тоже нравится. Купим брюки и туфли — там же переобуваться надо. Вот и обойдусь первое время…

— И брюки. И туфли. И юбку. И еще блузку. И пиджачок. Тогда обойдешься, — сказала Ленка. — Давай, собирайся, Костик скоро приедет.

Костик только плечи поднял и глаза торопливо опустил, когда узнал, зачем снимал деньги. Квартира в ремонте, на носу свадьба, а она!.. В магазины с ними не заходил.

А они купили симпатичные легкие туфли на небольшой шпильке — мягкие и дорогие. Костюм-тройку — брюки, юбка, пиджак. И теперь Ленка настояла на посещении еще одного магазинчика, где, по ее словам, можно обзавестись «защибенными тряпочками».

— Слу-ушай, а ты и шубку ту клевую у своего бросила? — обернулась она с переднего сиденья.

— А мне вот ничегошеньки не жалко! Я, кроме той полосатой блузки, ни одной вещи сама не купила. То свекровь на шопинг потащит, то муж… И оба со своими претензиями. А мне как-то все равно было… А теперь я думаю, что это очень хорошо, что они меня к шмотью не приучили.

— Да ладно, какие твои годы! Приучишься еще. Вот как на первую зарплату первые домашние тапки купишь — вот тогда я на тебя посмотрю. Просто ты не халявщица по натуре. Костик, ты чего хмыкаешь? И вообще, чего ты все молчишь?

— Рулю, как видишь, — буркнул Константин.

Ленка поглядела на будущего мужа внимательно. Наташу аж в жар бросило: да уж, не халявщица… Ленка ее к себе жить пустила, уже полмесяца кормит-поит. Да еще и одевает теперь. Ой, стыдоба…

Наташа придвинулась вплотную к переднему сиденью и, глядя на хмурого водителя в зеркало заднего вида, виновато сказала:

— Костик, ты не сердись, пожалуйста, я вам буквально на днях долг верну! Я достану эти деньги, у мамы попрошу, если аванс не выклянчу…

И увидела, как побагровело его лицо.

Ленка повернулась к ней и сделала страшные глаза.

Наташа смутилась чуть не до слез. Зачем она вылезла с извинениями? Теперь человеку еще и стыдно. Выглядит так, будто его разоблачили… В жадности, можно сказать, обвинили. Надо было срочно исправлять положение, а как — она не знала.

Костик тем временем подрулил к подъезду Ленкиного дома, повернулся к девушкам и сказал:

— Ну да, да, я злился сейчас. На вас обеих. Понимал, что неправ, но злился. Сволочь я. Можете меня побить немножко. Но потом — простить!

Наташе стало легко и весело. Какой хороший этот Костик. Ленке крупно повезло.

Потом они вместе обедали, и Костя горячо хвалил приготовленные Наташей грибной супчик и пирожки с яблоками, приговаривая, что вот если бы не любил Ленку так безумно, то сейчас бы позвал в загс Наташу, потому что так, как она, никто не умеет готовить. Ленка загадочно улыбалась и мурлыкала песенку «Если б я был султан». Наташа тихо радовалась, что ее неловкие извинения прощены и забыты. Все-таки как хорошо, что у нее есть такая подруга. И что у подруги есть такой Костя. С ними Наташе было так свободно, так тепло, уютно и весело, как давно уже не было. Ее вдруг накрыло острое сожаление: так долго терпела, так неправильно жила! Почему она раньше не догадалась прийти к Ленке? Сожаление было нелепое, даже какое-то детское, и Наташа мысленно обвинила себя в инфантильности. Конечно, хорошо, когда есть друзья, готовые помочь в любых обстоятельствах. Но свою судьбу человек должен делать сам.