Ипатьевская ночь - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 3

Сам Авдеев в доме не живет, уходит по вечерам к себе на квартиру. И в доме остается его помощник – тоже злоказовский рабочий, Мошкин.

Мошкин – веселый пьяница. Как только комендант за порог, Мошкин начинает блаженствовать. Из караульной комнаты звучит перенесенный туда рояль, песни под гармошку. Веселье идет полночи, гуляют стрелки…

А утром вновь в 9 утра появляется Авдеев. Нравится Авдееву его должность. Ни на мгновение не забывает бывший слесарь, кем он теперь распоряжается. Это его звездный час… Когда ему передают просьбы Семьи, отвечает: «А ну их к черту!» – и победоносно смотрит, каково впечатление стрелков. Возвращаясь из комнат Семьи, обстоятельно перечисляет в комендантской, о чем его там просили и в чем он отказал.

Комендант Авдеев, охранник Украинцев, некий «лупоглазый» – вот новые имена в царском дневнике. Они сменили – графа Витте, Столыпина, европейских монархов…

«22 апреля. Вечером долго беседовал с Украинцевым и Боткиным». А прежде он беседовал… с кем он только не беседовал!

«Вместо Украинцева сидел мой враг „лупоглазый“ (а прежде у него был враг – император Вильгельм). И здесь остановимся.

Уже заканчивая читать его предпоследнюю, 50-ю тетрадь дневника, можем подвести итоги: все, что истинно трогало, подлинно волновало его, все его внутренние бури только проскальзывают в отдельных фразах… Нет-нет, он умел прекрасно писать. Достаточно вспомнить его письма к матери или «Манифест об отречении…»

Просто таков стиль его дневника. И нам нужно научиться ощущать нашего героя сквозь кратко-равнодушные дневниковые строки.

Он был скрытен и молчалив… Он записывает разговоры с Авдеевым и Украинцевым про замазанные окна и столь же кратко, мимоходом, упоминает:

«Утром и вечером, как все дни здесь, читал соответствующие (места) Святого Евангелия вслух».

А это и есть главное.

Их насильственный приезд в Екатеринбург совпал с днями Страстной Недели.

Приближалась Пасха 1918 года. Затопило кровью страну… «Россия, кровью умытая…»

В эти великие дни Страстей Господних, когда приближался час Его Распятия, вошли они в Ипатьевский дом. Для мистического героя нашего появление в Ипатьевском доме в такие дни полно смысла. Он должен был почувствовать трепет от грозного предзнаменования.

В это же время, на третий день Пасхи, из Москвы была выслана сестра царицы Элла. Вначале Эллу и ее Марфо-Мариинскую обитель новая власть не трогала. И она написала в одном из последних писем: «Очевидно мы еще не достойны мученического венца…» Ее любимая мысль: «Унижение и страдание приближают нас к Богу».

И вот начался ее крестный путь. На Пасху арестованную Эллу привезли в Екатеринбург. И она жила в том самом Новотихвинском монастыре, откуда вскоре будут носить еду Царской Семье. Но уже в конце мая Эллу сослали дальше – за 140 верст, в маленький городишко Алапаевск. Здесь собрали высланных из Петрограда Романовых: товарища детских игр Ники – Сергея Михайловича, трех сыновей великого князя Константина, и к ним присоединили сына великого князя Павла – 17-летнего поэта князя Палей.

На Пасху они получили от Эллы подарки. И, конечно, письмо.

Тема мученического венца – главная тема Эллы. Она не могла в эти дни не написать им об этом. Почитаемый Николаем и его отцом Иоанн Кронштадтский говорил в своих проповедях: «Христианин, претерпевающий бедствия или страдания, не должен сомневаться в благости и мудрости Божьей, и должен угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в них… Да принесет каждый человек своего Исаака в жертву Богу…»

«Угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в страданиях» – вот о чем он должен был размышлять в эти дни.

И с мыслями этими сомкнулось знаменательное событие, случившееся тогда же.

Из дневника: «6 мая… Дожил до пятидесяти, даже самому странно…»

Не так часто доживали Романовы до 50 лет. Мало жили цари из этой династии. И вот Господь даровал ему этот возраст… Зачем он дарует ему, отвергнутому собственной страной? И в эти же дни – видение только что отошедшей Пасхи, Страстной Недели…

Мученический венец?

Горит земля, пылают города, и брат идет на брата. И творит зло вверенный ему Богом народ. И он сам был при начале зла. Он помог его рождению?

Искупление?… Может быть, вся жизнь для этого? «Угадать, сколь можно, волю Божию!!!»

Медленно, одинаково тянутся дни, и медленное, упорное размышление «тельца»… Или агнца?

А что же Аликс?

Она проводит дни в палевой спальне среди замазанных известью четырех окон – в этом белом тумане – на кресле-каталке, с перевязанной головой (мигрень). Гулять царица выходит очень редко. Она грезит, читает святые книги, вышивает или рисует. И ее маленькие акварели разбросаны по дому.

Как презирает она этих людишек, которые смеют сторожить Помазанников Божьих! Но охранники ее уважают и даже боятся. «Царь – он был простой… И на царя-то он не очень был похож. А Александра Федоровна – строгая дама и как есть чистая царица!» (Так будут рассказывать потом их охранники.)

Она по-прежнему ждет освобождения. «Старец» защитит их, недаром возникло на их пути его село.

И действительно, легионы избавителей уже приближаются. Она знает, что вся Россия в огне. На севере, на юге, на востоке и на западе – Гражданская война.

И в своей переписке с девочками, в полушифрованных письмах в тобольский дом она пишет о «лекарствах, которые крайне необходимо им взять с собой в Екатеринбург». И хотя тобольские друзья умоляют оставить драгоценности в Тобольске в надежных руках и не возить в страшную столицу Красного Урала – она неумолима. Ибо верит – освобождение грядет. И потому драгоценности должны быть с ними.

И вот в Тобольске под руководством Татьяны (вечный «гувернер»!) нянечка Саша Теглева и ее помощница Лиза Эрсберг начинают подготавливать драгоценности к переезду: маскируют их. Драгоценности зашиваются в лифы: два лифа накладываются друг на друга и между ними вшиваются камни.

Бриллианты и жемчуга прячут в пуговицах, зашивают под бархатную подкладку шляп…

Но все драгоценности вывезти не удастся. Часть «романовских сокровищ» оставят в Тобольске у «преданных друзей». И через 15 лет после гибели Семьи они вновь возникнут…

Выписки из документов архива Свердловского ОГПУ (их передал мне загадочный человек, который еще появится в нашей книге под именем «Гость»):

«Материалы по розыску ценностей семьи б[ывшего] царя Николая Романова:

Совершенно секретно… В результате длительного розыска 20.11.1933 в городе Тобольске изъяты ценности царской семьи. Эти ценности во время пребывания царской семьи в Тобольске были переданы камердинером царской семьи Чемодуровым на хранение игуменье Тобольского Ивановского монастыря Дружининой».

Да, того самого монастыря, где они так мечтали жить.

«Дружинина, незадолго до своей смерти, передала их своей помощнице, благочинной Марфе Уженцовой, которая прятала эти ценности в монастыре в колодце, на монастырском кладбище и в ряде других мест».

Но, видимо, после закрытия монастыря, когда выгоняли монахов, стало негде Марфе прятать царские драгоценности. И, чтобы не достались они власти, убившей Царскую Семью, она и решается…

«В 1925-1929 годах М. Уженцова собиралась бросить ценности в реку. Но была отговорена от этого шага бывшим тобольским рыбопромышленником Корниловым, которому и сдала ценности на временное хранение».

Это тот Корнилов, в доме которого жила царская свита.

Но, видимо, то ли посоветовалась с кем-то Марфа о царских драгоценностях, то ли попросту проговорилась… Не поняла бывшая благочинная, что наступило новое время и нельзя советоваться с людьми в это время.

«Арестованная 15 октября с. г. Уженцова созналась в хранении царских ценностей и указала место их нахождения. В указанном месте ценностей не оказалось».