Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой - Тунгал Леэло Феликсовна - Страница 3

Вспомнив о ложке с медведем, я разрыдалась.

— Чего плачешь? Может, они ложки с медведями не собирают, — утешила меня Клаарика. — Разбойники обычно уже старые, на что им ложка с медведем? Знаешь, я спрошу маму, может, она позволит тебе побыть у нас. Газеты захвачу с собой. Она будет довольна, правда?

Клаарика позвала Пенну: «Фью-фью!». Свистеть она не умеет. Я-то умею свистеть, дедушка научил, но у меня нет собаки.

Я осталась во дворе совсем одна, только двое больших мальчиков катались на велосипеде. Погода была по-весеннему тёплой, но мне вскоре стало холодно, и в желудке я почувствовала пустоту. Клаарика не вышла звать меня к себе — её мама редко позволяет ей приглашать гостей.

И тут возле стойки для выбивания ковров внезапно я увидела чего-то вынюхивающего белого пуделя.

— Жулик! — радостно позвала я его. — Милый Жулик!

Жулик бросился ко мне и радостно завилял мохнатым хвостом. Только… ключа на его шее уже не было.

Мужчина в синем спортивном костюме подошёл к песочнице, посмотрел на меня и Жулика и спросил:

— Девочка, это твой ключ?

Да, у него был мой ключ на шнурке.

— Мой! — ответила я.

— Зачем ты его повесила собаке на шею? — улыбаясь, спросил чужой дяденька. На разбойника он не был похож. Да и носят ли разбойники спортивные костюмы?

Я сказала:

— Ваш Жулик занял первое место среди пуделей. Понарошку, конечно: мы играли в собачью выставку.

— Возьми свой ключ! — сказал хозяин собаки. — Значит, первое место среди пуделей. Это большое достижение, особенно если учесть, что Жулик вообще-то венгерский пули. Знаешь, у пуделей шерсть курчавая, как у каракулевой овцы, а у пули — длинная гладкая шерсть. Но всё равно, спасибо за признание! В другой раз не вешай свой ключ чужой собаке на шею, лучше заведи свою собаку.

Легко сказать: заведи собаку! Сотни раз у нас в семье говорили о том, чтобы завести собаку, но что толку! Мама с папой вместо этого решили завести младенца.

Когда вечером я рассказала о пропаже ключа, мама сначала испугалась, а потом засмеялась. Теперь каждый раз, когда я выхожу во двор, мне говорят:

— Только не вешай ключ на шею собаке!

Но теперь я редко выхожу одна во двор. Делать там нечего, снег растаял уже второй раз за зиму. У Клаарики, к счастью, ветрянка, так что мне не жаль время, отведённое на прогулки, использовать, чтобы возить детскую коляску. Мы с мамой много гуляем, так как мама срочно хочет похудеть. Гулять на свежем воздухе полезно, от этого у нас всех с каждым днем улучшается аппетит: у мамы, у малютки и у меня. По дороге из магазина мы с мамой съедаем по круглой булочке-сепику. Благодаря сепику я похудела на три грамма. Папа считает, что три грамма весит каждый передний зуб, особенно широкий и плоский, как у меня. Он давно шатался во рту, отец хотел вырвать его с помощью нитки, а бабуля уговаривала сходить к детскому зубному врачу, но когда я у подъезда доела сепик, оказалось, что зуб исчез.

У Хелен уже половина зубов — коренные, в первом классе она даже носила во рту проволочку, чтобы зубы не росли криво, но я её не дразнила.

А теперь у нас дома только и слышишь: «Однозубка, иди сюда! Зубастик, застели свою постель!»

Хелен теперь приносит из школы одни пятёрки, её за это постоянно хвалят. Малютку хвалят за то, что она хорошо ест. В последнее время она начала слегка кривить свой беззубый ротик — эту гримаску в нашей семье называют улыбкой и не устают восхищаться. А я однажды самостоятельно выучила целых два стишка из детского журнала и улыбаться могу до тех пор, пока дырка от зуба не замерзнет, — но хоть бы кто слово доброе сказал! Такова жизнь средней сестры…

Ну да, иной раз приятно поить Имби из бутылочки и смотреть, как она всасывает морковный сок, словно крошечная машинка, но играть с ней и заниматься чем-то разумным пока что невозможно. Но мы к ней уже привыкли, пусть себе лежит… Она нам с Хелен сестра, но сдается, что она не эстонка — по-эстонски она не говорит. Кое-какие слова она произносит, но никто в нашей семье их не понимает. Например, что может означать «э, кхэ-уу»? Бабушка в школе языков изучила русский, финский и французский языки, но и она не поняла, что это слово значит. Может быть, Имби вырастет китаянкой или негритянкой. Надо бабуле посоветовать, чтобы она научилась негритянскому и китайскому языку — тогда в Таллинне хотя бы один человек сумеет говорить с Имби.

Бедный маленький зубной врач

Вообще-то жизнь прекрасна, но время от времени тебе не дают спокойно жить. Летом, например, тебе портят жизнь комары, зимой — жуткие тёплые штаны. А зубы — зубы могут в любой момент заболеть и напрочь испортить счастливое детство, о котором говорят по телевизору. И если бы ты хоть раз пожелала им плохого! Наоборот, ты отдавала им всё, о чём только может мечтать зуб: жевательную резинку с начинкой и без, ириски, фанту, фиесту, молоко, морковку, муку и кусковой сахар! Будь я зубом, я бы никогда не заимела дырку и не стала бы болеть во рту своей хозяйки так ужасно, что щека опухает! Но как вдолбить это зубу в башку!

Ладно, тот маленький молочный зуб, который я проглотила с сепиком, я ещё понимаю — ему захотелось немного пошутить, вот он и пошутил. Более или менее терпимым был и тот дырявый зуб, который прошлым летом заболел у меня в деревне и который сельский врач, как бы между делом, рассказывая мне что-то, крак — и вытянул. Врача звали доктор Тихи, и сам он был такой тихий, спокойный и приветливый, что я, наверное, даже не пикнула бы, вытяни он у меня все зубы и сделай из них бусы. Конечно, я слегка поплакала, из вежливости, но тогда доктор бросил изучать мой рот и посоветовал поскорее выплакаться.

Я спросила:

— А можно мне громко рыдать?

— Рыдай, если хочешь, — улыбнулся доктор Тихи, — только попробуй рыдать более весёлым голосом, иначе перепугаешь тех, кто за дверью ждут своей очереди.

И я кричала громко, но весело: «Ай-я-яй! Ха-ха-ха!» — и не успела закрыть рот, как дырявый зуб был уже в щипцах врача.

— Ха! Поболи у меня теперь! — сказала я зубу.

— С чего ему болеть? — возразил доктор Тихи.

— На его месте уже есть зародыш коренного зуба. Попробуй теперь есть побольше морковки, яблок и брюквы, чтобы новому зубу хватило материалов для роста.

Он положил удалённый зуб мне на ладонь и сказал:

— А этого несчастного можешь взять на память!

— А тебе самому он не нужен? — спросила я из вежливости. Доктор Тихи рассмеялся:

— У меня этого добра хватает!

Когда мы с моей деревенской бабушкой шли по коридору, то увидели, что на скамье у двери сидят несколько человек: у кого щека перевязана, кто держится за голову обеими руками.

— Не надо ничего бояться, — сказала я, чтобы подбодрить одного дяденьку с печальным и позеленевшим лицом, который всё время качал головой и тихонько подвывал. — Надо только веселее кричать!

Позеленевший дяденька скорчил рожу, как у собаки-боксера, высунул язык и сказал: «Эххх!»

А ещё называется взрослым мужчиной!

Мне было весело, и я ничего не боялась: зубную боль как рукой сняло, и мне хотелось обойти всех врачей, которые гнездились здесь, за белыми дверями поликлиники. На дверях висели таблички: «Терапевт», «Лаборатория» и «Акушерка».

— Давай обойдём в этот раз всех врачей, и после будем жить без забот, — предложила я бабушке. Бабушка улыбнулась и ответила:

— Всему своё время, дитя моё!

Вот оно и пришло это «своё время». Коренной зуб, который до сегодняшнего дня никак не напоминал о себе, вдруг с утра начал так сильно болеть, словно давно таил на меня злобу. Не помогли ни полтаблетки, ни счет от одного до десяти и обратно. Даже когда мама массировала мне кожу между большим и указательным пальцем, не помогло.

— Прощай, мама! — грустно сказала я. — Передай от меня привет папе и Хелен, потому что когда они вернутся, я умру от боли. Фломастеры отдай Хелен, а для Имби у меня между страниц «Старинных сказок» припрятано немного муки. Когда она подрастёт, отдай ей.