На Севере дальнем - Шундик Николай Елисеевич - Страница 19

«А задача как же?» — Мальчик с шумом захлопнул ящик и принялся вчитываться в условие задачи. Но сосредоточить­ся он не мог.

«Как же это?.. — Кэукай приложил руки ко лбу. — Неуже­ли я не смогу решить? Что же я тогда скажу завтра Нине Ивановне?..»

Учился Кэукай хорошо, хотя и не очень ровно. Ни одного предмета, кроме рисования, он, казалось, не выделял. Но ри­сование Кэукай любил и славился как лучший художник сре­ди учеников младших классов.

В противоположность Эттаю тетради у Кэукая всегда бы­ли чистые, без малейшей помарки, завернутые в белую бума­гу, разрисованную цветными карандашами или красками.

Рисовал Кэукай всегда и везде.

Однажды Нина Ивановна дала своему классу на дом ра­боту: написать сочинение «Как мы провели выходной день». Когда, проверяя сочинение, она дошла до тетради Кэукая, то увидела целую серию рисунков с короткими надписями. Сочи­нения здесь почти не было, но выразительные картинки расска­зывали учительнице забавную историю знакомства Кэукая, Пе­ти и Эттая с русской девочкой Соней. В рисунках было столь­ко юмора, что Нина Ивановна смеялась до слез. Особенно понравились ей те рисунки, на которых изображалось, как Кэукай и Петя, влекомые любопытством, подкрадывались к окну дома доктора, чтобы посмотреть на Соню, и затем уже почти в самом конце, как Соня с растопыренными ручками, с изумленным лицом смотрит на ползущих мальчиков и спрашивает, всегда ли они ходят животом или иногда и ногами.

«Вот так сочинение! Что же мне сказать ему?» — задума­лась учительница.

На другой день она задержала Кэукая после уроков, села с ним за парту, открыла его тетрадь:

— Значит, ты очень любишь рисовать?

— Да. Я всегда рисую, везде рисую: на бумаге, на сте­нах, на снегу, — ответил Кэукай.

Заметив, что под его сочинением-рисунками нет отметки, он помрачнел.

— Рисунки твои мне нравятся, — сказала учительница.— Ты очень хорошо нарисовал, как вы познакомились с Соней.

— Очень хорошо? — недоверчиво спросил Кэукай. — А по­чему же нет отметки?

— А вот давай договоримся с тобой так: если это тетрадь не для сочинений, а по рисованию, тогда я поставлю тебе отметку.

— Ай хорошо, очень хорошо! Пусть теперь всегда так бу­дет: другие сочинения пишут, а я рисую — рисунками расска­зываю то, что они словами рассказывают.

Нина Ивановна посмотрела в возбужденные глаза маль­чика и, немного подумав, ответила:

— Видишь ли, Кэукай, тебе не только рисунками надо учиться рассказывать, но и словами. Это очень важно — на­учиться хорошо словами рассказывать. Так что теперь, после нашего разговора, когда все ученики будут писать сочинения, ты тоже будешь писать, а не рисовать.

Восторга на лице Кэукая как не бывало.

— Пробовал я словами—-не получается.

— А ты вот словами рисовать попробуй. Делай то же са­мое, что карандашом и красками делаешь, только вместо ка­рандаша и красок бери слова...

— Как это? — удивился Кэукай.

— Да так. Вот здесь, на рисунке, ты показываешь, как Пе­тя на руках ходит. Это же самое словами покажи. Ведь когда ты книгу читаешь, ты видишь все, о чем в ней написано: и людей, и море, и различные цвета. Не кажется ли тебе, что все это как бы словами нарисовано?

— Да, да, правильно! Теперь я понимаю! — обрадовался Кэукай. — Вот я возьму и все это, что карандашом нарисовал, попробую нарисовать словами.

— Как раз об этом я и хотела тебя попросить... А за ри­сунки эти я тебе ставлю пять.

Нина Ивановна обмакнула перо в чернила и аккуратно вывела самую высокую отметку под рисунками Кэукая.

Через несколько дней Кэукай отдал учительнице на про­верку свое сочинение. Было оно довольно длинное и очень не­ровное, но Нину Ивановну поразило стремление мальчика к образности. Он действительно пытался рисовать словами.

Выслушав замечания учительницы и еще раз переделав сочинение, Кэукай принялся за второе. Новое увлечение его было настолько сильным, что он незаметно для себя стал от­ставать по остальным предметам. Получив однажды по ариф­метике три, Кэукай удивился, но вскоре забыл об этом. И вот настал день, когда Кэукай по той же арифметике получил два.

— Как же это? Почему голова моя испортилась, почему я задачи разучился решать? — растерянно бормотал Кэукай; в глазах его стояли слезы.

— Я давно за тобой, Кэукай, наблюдаю, — спокойно ска­зала учительница. — Заметила я, что, когда ты одним делом увлекаешься, все остальные дела забываешь. Это нехорошо. У настоящего человека всегда разных дел очень много, и он не забывает ни одного из них. Ты посмотри на отца: сколько дел у него! Дома надо достроить, к зимней охоте на песца подготовиться, моржового и нерпичьего мяса на зиму загото­вить, учиться ему тоже надо...

— У отца моего очень много работы. И он всегда успевает!

— И тебе успевать необходимо. Ясно теперь, в чем дело?

— Кажется, ясно...

Вскоре Кэукай подтянулся по арифметике. Но вот косто­рез Кэргыль увлек мальчика-художника своим ремеслом — и началась новая беда.

...Кэукай вчитывался в условие задачи, а перед глазами его по-прежнему стояла начатая им статуэтка.

В соседней комнате послышался голос отца. Кэукай при­слушался.

— Зима совсем уж пришла. Надо к охоте на песца колхоз готовить, надо свежей нерпы как можно больше на приманки вывезти, чтобы задержать песцов, которые у подкормок но- рились, — говорил он матери Кэукая, гремя умывальником.

— Трудно тебе... устал, наверное, — отозвалась Вияль.

— Трудно — это верно. Но усталости нет! Э, я молодой еще, рано уставать мне!

В голосе отца Кэукай почувствовал столько бодрости, что невольно заулыбался.

Вияль гремела посудой — видно, накрывала на стол.

— Голоден сильно, — продолжал Таграт. — Вот поем и по­бегу к Виктору Сергеевичу.

—Зачем? — спросила Вияль.

—Да дело такое, понимаешь... Обещался с Илирнэйской полярной станции печника прислать, и вдруг заболел печник. А тут зима пришла, в домах печи поскорее ставить надо, но как их поставить, если не умеешь? Вот я и хочу Виктора Сер­геевича просить поучить людей наших печи ставить. Ты же знаешь, он все делать умеет.

— Уметь-то он, конечно, умеет, а вот, может, у него еще больше дел всяких, чем у тебя.

— Думал я об этом, да ничего придумать не мог. Нельзя же дома на целую зиму пустыми оставить.

«Ой, сколько дел у отца! — невольно пришло в голову Кэукаю. — И он все равно во всем успевает. А я вот сижу целый час, а задачу решить не могу».

Тряхнув головой, Кэукай снова попытался вдуматься в условие задачи. «Ну да, один самолет, значит, пролетел за три часа тысячу двести километров, второй — за пять часов... А все же зря я сразу из клыка резать стал, надо было снача­ла из дерева...»

Долго еще сидел Кэукай за своим столом, а задачу все же не мог решить. За этим занятием и застал его Петя.

— Ты задачу сделал? — спросил Кэукай друга.

— Да, сделал, — ответил 'Петя, подозрительно глядя на Кэукая: недавно на заседании совета отряда Кэукай получил замечание за то, что плохо готовил уроки.

— Так, значит, решил задачу? — снова спросил Кэукай, хмуря брови.

Где-то в подсознании у него теплилась надежда, что вот сейчас Петя подойдет к нему, подскажет, как надо подступиться к задаче, и с домашним заданием будет по­кончено.

Петя действительно спросил его:

— Может, подсказать?

— Нет, нет, что ты говоришь такое!..

— А долго еще так сидеть будешь? — поинтересовался Петя.

— Да не знаю... минут десять или двадцать, — неуверенно промолвил Кэукай.

— Жаль, что так долго. У меня новость хорошая есть. Хо­тел пригласить тебя в одно место. Эттая я пригласил — задачу он давно уже решил. Крепкая, знаешь, у него башка на зада­чи: за пять минут решил!

— За пять минут решил! — не без зависти повторил Кэу­кай.— А новость, новость какая, скажи? Куда пригласить ме­ня собираешься?

— Сейчас твой отец приходил к нам. Просил папу научить колхозников делать печи. Долго они думали, кого печника­ми поставить. Сначала хотели стариков просить, но потом решили, что это дело для них непривычное. Мой отец так сказал: «Давай печному делу учить будем молодежь, комсо­мольскую бригаду Тынэта. Этим всё привычным кажется, эти быстро научатся». Ну вот, твой отец с моим отцом со­гласился. Так что комсомольцы с завтрашнего дня печному делу учиться будут. Тынэт уже сегодня начал готовить кир­пичи и глину.