Тихий омут (СИ) - Шолох Юлия - Страница 45

— Хм, — Артур переводит взгляд на меня и я вижу, как его глаза опасно разгораются.

— Пойдем, поговорим, — хватает меня за руку. Тут же выдираю ее назад. Впрочем, поговорить я не против и иду за ним по коридору, вниз по лестнице и в машину.

Ехать мы никуда не собираемся. Артур криво улыбается.

— Что случилось? — вдруг интересуется он. — Что ты с ней сделала, это что, ревность?

— Что? — рычу в мгновенной ярости. — Что я с ней сделала? Это что ты с ней сделал? Как ты вообще посмел! Я тебе не позволю вытворять с ней такое! Теперь-то уж ты точно до нее не доберешься!

— Ничего, — равнодушно говорит он. — Есть же еще… Маша.

От неожиданности меня захлестывает страх за Машу.

— Ты не посмеешь, — шепчу, но в его невозмутимых бездонных глазах горят багровые угли. Еще как посмеет!

— Пока давай вернемся к вопросу, что же произошло. Я-то как раз прекрасно знаю, что именно я с ней сделал, — вдруг вспыхивает чернота его глаз. — А ты, представляешь хотя бы примерно?

— Представляю что? — немного отвлеклась я.

— Что я могу с тобой сделать, — глухо говорит Артур, — по-моему, демонстрация удалась. К тому же, надо же мне как-то расслабляться.

— Сделать со мной? Ты хочешь, чтоб я ходила как полоумная и вымаливала твоего внимания как последнюю в жизни надежду? — кричу я. — Ты мне такое хочешь устроить?

— Вымаливала? Ты? — поднимаются его брови, — Пока из нас двоих только я вымаливаю! Я тебе показал, чего ты себя лишаешь, но в отличие от нее ты можешь получать это постоянно, столько, сколько захочешь! — кричит теперь и он.

— Знаешь ли, девушки предпочитают другой метод ухаживания — знать, что она одна-единственная, а не очередной трофей! — кажется, машину даже качает от наших воплей.

Но Артур вдруг резко успокаивается. Молчит целую минуту.

— Девушки может, и предпочитают, — спокойно говорит, — вот только я-то имею дело с ведьмой.

Ответный крик застревает в горле. Его фраза щелчком ставит все по местам, склеивает в полную картину маленькие кусочки моего непонимания. Теперь я знаю, в чем его план. Добраться до меня, так или иначе. Не знаю только зачем.

— Ты… думаешь, что из нас двоих она настолько сильней, что может выбирать? — перехожу с крика на шипение.

— У меня не остается другого выхода. Ты упираешься как баран, оттягивая неизбежное и почему, я не знаю, но она явно будет смелее и без особых раздумий попробует! Тогда и ты поймешь всю уникальность моего предложения! — также шипит он в ответ.

— А тебе не приходило в голову, что иногда нужно просто подождать, а не переть как таран? — вдруг говорю я и сама удивляюсь жару своего голоса.

Он замирает, услышав в моем голосе то, что я тоже со страхом слышу — я даю ему надежду.

Почему? Это неправильно, я ничего к нему не испытываю. То есть ничего из того, что заставляет мое сердце петь, а губы растягиваться в улыбке. Как к Кириллу, от имени которого я вдруг замираю. К Артуру я чувствую что-то, охватывающее болью мое тело и еще… жалость, как к человеку, который не может быть счастлив. Обладать силой — один из самых лучших подарков судьбы, в чем теперь я совершенно уверена, но если сила так меняет тебя как человека. Так меняет, что ты не чувствуешь никакого вкуса к жизни, кроме потребностей тела, как это печально!

— Извини, я зря это сказала, — вдруг начинаю оправдываться, — я должна была сказать по-другому. Ты не знаешь, почему я упираюсь, как баран? Просто дело в том, что если даже моя ведьма к тебе однажды придет, это не изменит одной важной для меня вещи — я тебя не люблю.

— Пусть, — медленно произносит Артур.

— Прости, — я открываю дверь и выхожу, больше говорить не о чем.

12.

До полнолуния пять дней. Вечером я сажусь у окна и впервые думаю о том, что Кирилл может не вернутся.

Неужели одна моя фраза так перевернула все, что между нами было? Неужели такое возможно? Неужели его обида больше моего раскаяния? Он же всегда меня прекрасно чувствовал, значит должен понять, какого мне самой от моих несправедливых слов!

Нет, тут что-то не так. Я должна сама что-то сделать, чтобы его вернуть, но как? Найти его не могу, к родственникам обращаться бесполезно — они видимо только рады, что все их страшные прогнозы сбылись и Кирилл теперь в безопасности подальше от меня.

Что же делать? Тогда, в последний раз, он мне что-то сказал о том, что все прямо передо мной, что я сама должна кое-что понять и решить.

Где же они, доказательства того, что между нами все настоящее? Сейчас я знаю, что такое приворот и на мне его точно нет. Но это не то, он имел в виду что-то другое, но что?

В голову ничего не приходит, почти всю ночь я ищу ответ, но в упор его не вижу.

Понедельник. Еще один рабочий день, и финал все ближе.

Борис Сергеевич вернулся к обеду, зашел со всеми поздороваться. Уже уходя, у самой двери, он вдруг остановился. И, совсем как Артур вчера, стал медленно нас осматривать.

Упс! Я и забыла про него начисто, когда думала только о Свете и как утереть Артуру нос.

— Федора, за мной, — сквозь зубы сказал Борис Сергеевич и я послушно следую в его кабинет.

— Что ты тут вытворяешь? — недовольно начинает он, даже не подождав, пока я сяду. — Что я там видел за приворот? Предупреждаю, я не потерплю в своем коллективе такое! — в его взгляде столько осуждения! Конечно, получил очередное доказательство своей правоты — дикую выходку бесконтрольной ведьмы, можно и позлорадствовать.

Странно. Меня это почти не волнует, похоже, я снова застываю в янтаре. Мне тоскливо без Кирилла, и я не знаю, что с этим делать.

— Кирилл бы не одобрил, — уже мягче, с легким упреком говорит Борис Сергеевич и резкая боль проноситься верх по телу, застывая влагой в глазах. Вслед за ней бегут пузырьки. Делаю глубокий вздох.

— Что же вы, Борис Сергеевич, — наиграно начинаю я, трогая пальцами краешек какой-то папки на его столе. — Так плохо заботитесь о своем коллективе? Пускаете сюда всяких… проходимцев, которые черными глаза ослепляют ваших сотрудниц и доводят их до любовного исступления.

Он заинтересовался. Сел поудобнее и откинулся на спинку кресла, ожидая спектакля.

— Творят тут, что хотят, — я чувствовала, что меня заносит, но остановится не пыталась. Меня все достало!

— Доводят женщин до скотского состояния, — чуть не кричу, вскакивая, и теперь пора брать себя в руки. Минуту просто смотрю на него, медленно опускаюсь назад.

— Между прочим, следующая у него на очереди — Маша, — картинно вздыхаю, кошусь на него одним глазом.

Мне показалось, или он вздрогнул?

— Так что? — мой тон опять меняется и сейчас очень жесткий. — Мужской особи можно делать тут что угодно, развлекаться, оставляя за собой голое пепелище, а у меня нет никакого права даже на попытку исправить весь этот ужас? Я, конечно, неуправляема и неисправима, пощады мне нет, стыд мне и позор и заслуживаю я только самого серьезного наказания, а вот Маша? Ее, может, тоже ему отдадим? Она-то чем провинилась? Тем, что влюблена в самого большого сухаря на свете?

Он молчит, но моя тирада что-то с ним сделала такое, я и сама не совсем понимаю, что. В любом случае я сказала все, а у него теперь много поводов для раздумий, так что просто возвращаюсь в рабочую комнату.

Вечером он подходит ко мне, все уже разошлись, а я до сих пор сижу, заглядывая в темный монитор, так тоскливо! Уволить может, хочет? Пускай, сама я уйти не могу, пока я тут работаю Кирилл пусть на миллиметр, но ближе.

Его слова очень неожиданны и я не сразу их понимаю.

— Извини, — говорит Борис Сергеевич, — мне жаль.

Не знаю, что произошло, но Артур больше не появляется и не звонит. То ли мои слова до него дошли, то ли Борис Сергеевич наконец принял меры, дни текут сквозь мое равнодушие, не оставляя никаких следов. Даже мысли об Артуре, которые раньше вызывали ярость, больше не оставляют ни единого следа на моей крепкой янтарной скорлупе.