Ни слова о деньгах - Левитина Наталия Станиславовна - Страница 17

Она уже мысленно кроила, намётывала, притачивала… Она сошьёт из этих тканей изумительные наряды!

Если бы Калинин вдруг вздумал подарить ей смартфон или золотой браслет, Даша категорически отвергла бы подношение. С какой стати он будет делать ей дорогие подарки?

Но пакет с обрезками ткани… Этот презент не похож на аванс, или намёк, или попытку подкупа, и его можно принять без разговоров.

Всё дело в том, что именно эти разноцветные лоскутки и являются для Даши самым драгоценным подарком. Так угодить мог только очень чуткий человек.

«Кажется, понравилось!» – с удовольствием думал Паша, галопом пересекая двор. Он поставил машину на стоянку и теперь спешил домой. Вновь пошёл дождь, и, несмотря на то что Паша плотно завернулся в кожаную куртку, ледяные капельки сползали сзади по шее и уже насквозь промочили ворот джемпера. Но Паша был в приподнятом настроении и не обращал внимания на дискомфорт. В голове звучала энергичная мелодия, только что раздававшаяся из динамиков автомобиля.

«Ловко я с тряпками подсуетился. Угодил так угодил! А сколько эмоций… Даже поцелуйчик обломился. Блеск!»

Елена Борисовна заглянула к нему около девяти вечера, как и обещала.

Едва она вошла, Андрей вдруг увидел, как под потолком палаты разлилось ярко-белое свечение, тут же осыпавшееся вниз перламутровой пыльцой. Мерцающие частицы осели на одеяле, телевизоре, диване, сияя и переливаясь, словно новогодняя мишура. Одновременно прозвучало несколько аккордов прекрасной музыки, раздался тихий вздох органа, запела виолончель, рассыпалось бисером скрипичное арпеджио…

Затем всё стихло.

Андрей смотрел, не отрываясь, на врача и ясно видел сверкающий нимб вокруг её головы.

Полина Фёдоровна (57, медсестра): После операции мы, конечно, держали его на уколах. Основательно подзаправили парнишку наркотиками. А что делать?

– Вы так поздно. Опять домой не пойдёте? – понял Андрей.

– У меня дежурство. Давай-ка сейчас кое-что сделаем.

У Андрея упало сердце. Обычно после этих слов следовала какая-нибудь мучительная процедура. Елене Борисовне не было равных в умении причинять самую разнообразную боль, она виртуозно вытягивала пинцетом нерв из разверстой раны, в то время как под закрытыми веками Андрея взрывались ярко-оранжевые огни.

Но сегодня, к счастью, обошлось без экзекуции. Врач взяла Андрея за руку.

– Давай, поднимайся, – приказала она. – Садись.

– Как? – удивился Андрей.

Он больше месяца пролежал на кровати по стойке «смирно». А теперь требовалось сесть, невзирая на то, что внутри и снаружи у него всё было как византийская вышивка на платье у Дашиной куклы – узоры из стежков и швов. А в позвоночнике торчал раскалённый штырь.

– Давай! – приказала Елена Борисовна и решительно потянула за руку. – Поднимайся, я тебе говорю!

Андрей вдруг представил, как сейчас он сядет на кровати и тут же заграбастает врача в объятия – она не успеет вырвать руку и не сумеет увернуться.

Эта мысль воодушевила парня. И он, кривясь от боли и прикусив губу, поднялся и тут же реализовал свой коварный план в отношении лечащего врача. Схватил и крепко-накрепко прижал к себе.

– Ты с ума сошёл! – ахнула Елена Борисовна, в мгновении ока очутившись в непробиваемом кольце его рук. – Отпусти сейчас же! Ты что себе позволяешь!

Она барахталась рядом с кроватью, пытаясь вырваться, а малолетний преступник тем временем впился ей в шею поцелуем.

– Ненормальный! – Елене Борисовне, наконец, удалось отскочить в сторону. Андрей проводил её жадным, пьяным взглядом. – Вот сейчас как врежу по роже твоей наглой!

– Простите, – пробормотал Андрей. Он, безусловно, не испытывал раскаяния, но испугался, что сейчас она убежит из палаты. – Только, пожалуйста, не уходите! Побудьте со мной немного!

– Но ты же опасен! Наверное, я тебя уже скоро выпишу.

– Как?! Зачем?!

– Вон силища какая немереная. Нечего тебе в больнице делать.

– Не выписывайте меня, пожалуйста! Я не хочу!

– Интересное кино! Он не хочет.

– Да я и ходить не могу!

– Через пару дней сможешь, – отрезала Елена Борисовна. – А дальше что? Я буду от тебя по коридору бегать?

– Простите, – повторил Андрей. – Я больше так не буду… Ну, хотя бы постараюсь… Хотя вряд ли у меня получится…

– То-то и оно, – улыбнулась Елена Борисовна.

Елена Борисовна стояла в ординаторской у окна, держала в руке кружку с кофе и смотрела на сползающие по стеклу капли. Дождь моросил уже три часа, чёрные ветви деревьев метались на фоне фиолетового неба. Она приставила палец к холодному стеклу, отслеживая маршрут одной из капелек.

– Андрюшка, – тихо произнесла она. – Андрей. Андрюшечка.

Её губы привычно выговаривали различные варианты этого имени – ведь так звали её маленького сына.

Но было неясно, какого Андрея она имеет в виду. Очаровательного, точь-в-точь похожего на неё, пятилетнего малыша с голубыми глазами? Или другого, девятнадцатилетнего, оставленного в темноте больничной палаты, где он проведёт всю ночь в несбыточных мечтах о ней?

Глава 7

Люсе пришлось отбить двадцать атак подруги – та рвалась приехать в гости и накормить её полезным и питательным овощным рагу: капуста, цуккини, картошка, морковь, болгарский перец и т. д.

Даша так виртуозно рекламировала продукт, так самозабвенно расписывала его исключительные целебные свойства, что, услышь её владелец рекламного агентства, она сразу получила бы приглашение на работу.

Но Люсе не нужно было рагу, ей хотелось одного – умереть. Она не выключала телефон только потому, что боялась: Даша, не дождавшись ответа, всё-таки примчится.

Поэтому приходилось брать трубку и отвечать подруге. От бесконечных рыданий она глухо шептала в мобильник, а Даша винила пресловутую ангину…

Люся думала, что не сможет в понедельник выйти на работу. Даже обладая уникальным актёрским талантом (а Люся им не обладала), она не смогла бы изобразить перед коллегами себя прежнюю – весёлую, беспечную болтушку. Она знала по именам всех сотрудников «Полинэкса», и все знали её. Часто по утрам она поджидала Дашу на проходной, не шла в здание – общалась с прибывающими на работу коллегами, узнавала новости.

Какая там работа! Люся дрожащими пальцами выдавливала из блистера таблетки, взвешивала в ладони, приценивалась… Но не решалась проглотить все сразу.

Из зеркала смотрела истерзанная, растоптанная женщина, и близко не похожая на воодушевлённую и самоуверенную Люсю. Она садилась на диван, обхватывала руками голову и раскачивалась из стороны в сторону, тихо подвывая. Ей было невыносимо тошно, мерзко…

К счастью, Люся не поднималась до обобщений. То, что сейчас она втоптана в грязь – ту грязь, среди которой выросла и откуда так долго и трудно выбиралась, – нет, она не расценивала это как пророческое указание судьбы: здесь твоё место!

Звонок, и сразу за ним громкий стук в дверь, заставил Люсю встрепенуться. Удивившись, она, морщась от боли, доползла до прихожей и заглянула в «глазок». И прежде, чем распознала агрессора, услышала:

– Люся, открой, Люся! Я умираю! Умираю! Люся!

Это была соседка с третьего этажа, Ангелина Ивановна, вредная старуха-кошатница. Она бросалась на Люсину дверь с яростью голодной львицы, что явно не сочеталось с образом умирающей.

«Господи, – простонала Люся, – почему она пришла именно ко мне?»

Их отношения трудно было назвать гармоничными: две претендентки на главную роль в фильме испытывают друг к другу больше нежности, чем эти две звезды одного подъезда. Общительная Люся давно установила контакт со всеми соседями – кроме Ангелины Ивановны. С пенсионеркой они всегда лаялись. Та вела счёт Люсиным знакомствам, обзывала проституткой, обсуждала, шпионила, критиковала, шипела за спиной. Люся, в свою очередь, кричала, что коты загадили подъезд, а она не желает жить на помойке…