Большое путешествие Хомы и Суслика - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 3

— И дело в шляпе! — ахнул Суслик.

— Нет, — строго поправил его Хома. — И Хома — в шляпе!

Везучий он, Хома, что ни говори.

Как Хома творил

Любил Хома на песчаной косе у ручья загорать.

Вообще-то он не столько загорал, сколько грелся на солнышке. Но и загорал — шубка-то ведь выгорала от солнца.

Лежишь себе спокойненько, в ус не дуешь. А если что, птицы об опасности сразу предупредят. Им далеко видно. Если вдруг Лиса появится, они тут же раскричатся, расшумятся — успеешь вовремя ноги унести.

Хорошо на песочке лежать. На тёплом, сыпучем, мягком. А у самого берега песок сырой, плотный. На нём можно, что хочешь, палочкой рисовать.

Лежишь на сухом песке, а на мокром — рисуешь. Лучшего друга Суслика, старину Ежа, Зайца-толстуна…

На придирчивый взгляд Хомы, рисунки у него получались просто замечательные. Тот же Суслик выходил такой страшный, как живой. А про Зайца с Ежом и говорить нечего — в кошмарном сне не увидишь!

А друзья придирались. Возмущались. Спорили.

— Непохоже, непохоже, непохоже! — каждый раз кричали они и стирали нарисованное.

Возможно, боялись, что рисунки здесь навечно останутся.

А того они не понимали, что Хома старался, как мог. Он, наверно, ещё рисовать как следует не наловчился. Но они и подправить рисунки ему не давали. Как увидят, стирают.

Разве можно творить в таких условиях! Всякое желание пропадает. Возможно, он, Хома, хочет художником стать. А никакой тебе поддержки, никакой похвалы, никакого сочувствия!

Ты рисуешь, они стирают. И всё тут.

Правда, привереда Суслик неплохой совет всё-таки дал. Один. По-дружески. Видать, совесть проснулась.

— Лучше бы ты врагов рисовал! — посоветовал Суслик. — У тебя получится, — заверял он, стирая ногой своё новое страшное изображение.

И что же? Нарисовал ему Хома Лису. Вышло и впрямь очень хорошо: коварная остроносая Лиса, вся жёлтая — на жёлтом песке.

А капризный Суслик внезапно разобиделся:

— Её-то вон как похоже рисуешь!

— Сам же просил — рисовать врагов лучше, — любовался Хома своим творением.

— Я так сказал? — опешил Суслик.

— Ну да. У меня память хорошая. Ты сказал: «Лучше бы врагов рисовал!» — напомнил Хома. — Я и старался Лису получше изобразить.

— Не прикидывайся! Не путай меня! Признавайся, боишься её? — пристал к нему Суслик.

— Ну, боюсь, — признался Хома.

— Поэтому и нарисовал Лису хорошо. А меня боишься? — вытаращил глаза Суслик.

— Не-а, — мотнул головой Хома. — Всё равно не боюсь.

— Вот почему ты меня плохо рисуешь!

— Неужели поэтому?.. — изумился Хома.

— Конечно! А ну-ка попробуй теперь Волка нарисовать?

Нарисовал Хома Волка. Рядом с Лисой. И опять вышло хорошо. Да что там хорошо, — потрясающе!

Суслик даже затрясся от страха, увидев на рисунке оскаленную волчью пасть. Хома вместо зубов осколки речной ракушки вставил. Устрашающее сверканье!

— Убедился? — пришёл в себя Суслик. — Кого боишься, того и рисуешь хорошо!

— Просто ужасно вдохновение нашло, — пожал плечами Хома.

А про себя удивлялся: «Что ж это получается? Друзья не получаются, а враги получаются!»

Так и разошлись они по домам, размышляя над ужасными тайнами вдохновения. А те рисунки, Лисы и Волка, остались на песке. Суслик стирать их не стал. Лапа на такое не поднялась!..

Зато их потом Волк и Лиса стёрли. Случайно нашли.

Об этом Хоме белобокая Сорока донесла, протараторила:

— Как бешеные песок скребли!

Вот и попробуй угоди. Хорошо нарисуешь — тоже плохо. Не нравится.

Думаете, после этого Хома творить перестал? Ничего подобного!

Сам рисовал, и сам стирал. Лучше уж рисовать и стирать, чем не рисовать вовсе!

Как Хома и Суслик путешествовали

— Ты любишь путешествовать? — спросил Хома лучшего друга Суслика.

— Очень! Только я никогда не пробовал, — привычно ответил Суслик.

— Тогда в путь! Будет что вспомнить! Быстренько собирайся в большое плавание. Запас питания на два дня.

— На обоих? — предусмотрительно спросил Суслик.

— На одного, — строго сказал Хома. — Поэтому и про меня не забудь. Бери вдвое больше!

Дело в том, что на днях к песчаной косе у ручья вдруг надувную лодочку принесло. Отличную. Яркую.

Очевидно, с ней дети где-то, выше по течению, играли. И доигрались. Но и то хорошо, что она не пропала. Хоме досталась.

И вот, весело пустились Хома и Суслик на лодочке в плавание. В большое, дальнее. На мир посмотреть и себя показать.

Сам Хома на носу лодки кое-как устроился. А Суслика заботливо на корме поместил, с шестом — длинной и крепкой палкой. Так и быть, пусть всё время отталкивается. Ни за что не соскучится!

Для себя Хома оставил самое трудное: глядеть в оба, за двоих, и зычно командовать.

— Куда правишь, растяпа!.. Да не туда, а вон туда!.. Так держать! — разносилось по ручью.

Но так только поначалу было. Вскоре течение вынесло лодочку на самую середину широкого ручья. И она поплыла сама по себе.

Умолк Хома. Притих Суслик. Красота вокруг!.. Жёлтые кувшинки распластали на воде тугие большие листья. Такие большие, что на таком листе даже Хома вполне разместился бы — лёжа!

Острая осока по-комариному звенела на лёгком ветру.

Высоченный тростник шелестел своими метёлками, словно подметая, и без того новенькое голубое небо. Синие глазастые стрекозы низко висели в воздухе, шелестя прозрачно-жёлтыми крыльями, пронизанными сетью мельчайших жилок. И что интересно, у каждой расфуфыренной стрекозы — по четыре крыла. Наверняка по два запасных!..

— Видал? — Хома внезапно уставился в воду, наклонившись с лодки.

— Видал, — тоже наклонился Суслик. К счастью, в ДРУГУЮ сторону. А то бы опрокинулись!

Бронзовые жуки-плавунцы шныряли под водой, ловко загребая ногами, как вёслами.

— Какие прыткие! — восхитился Суслик.

— Зато ты — лентяй, — пробурчал Хома. — Отталкивайся!

— Глубоко, — показал шестом Суслик. — С ручками!

— С ножками, — тут же отозвался ворчун Хома. — С ручками, с ножками, с ушами и с носом! Ты всегда причину найдёшь, чтобы отдохнуть.

— Глянь! — вскрикнул Суслик.

По дну ручья ползли усатые серо-зелёные раки. Задом наперёд. И беззвучно клацали клешнями, как ножницами. А вокруг них извивались, раскручивались по течению длинные водоросли. Вероятно, раки дно подстригали.

Вдруг послышался птичий гомон.

Хома и Суслик подняли головы.

Белогрудые ласточки стремительно влетали в изрытый норками обрывистый берег и так же суматошно вылетали оттуда. Они будто плясали над ручьём и длинной полосой рябили гладкую воду.

— Ну и кутерьма! — поразился Суслик. — И как они только не сталкиваются!

— Видят хорошо, — фыркнул Хома.

Лодку несло всё дальше.

Нарядный, тёмно-голубой и солнечно-рыжий, Зимородок гулко бухнулся с чёрной коряги в ручей. Выхватил блеснувшую рыбку и скрылся.

— Во даёт! — снова изумился Суслик.

— Не даёт, а берёт, — поправил его Хома. — Берёт, хватает, ловит!

— Я и говорю — даёт.

— Кому? — рассмеялся Хома. — Тебе?

— Себе!

— Тогда так и говори: «Во даёт себе!» Кстати, дай чего-нибудь пожевать. Мне, — уточнил Хома.

Суслик и себя бы не обделил. Но…

— Забыл! — внезапно вскричал он.

— Что?

— Припасы взять, — еле слышно вымолвил Суслик.

Домой возвращались по берегу. Лодку пришлось бросить. Слабосильный, голодный Суслик не мог выгрести против течения.

А ведь Хома ему наказывал — взять запас питания на два дня. Для двоих! А тот и для одного не взял. Даже на один-то день!

Трудным путь домой оказался. Дремучие кусты, коряжник, камыш, осока… Да мало ли каких преград по берегу понаставлено! Это с лодочки на всё приятно смотреть, когда мимо плывёшь. А здесь шестом не оттолкнёшься!