Война за корону - Коваль Ярослав - Страница 38

— Ага… Так что вы будете делать?

— Все. Будем пытаться перевести политический разговор с монархии на оптимат либо же искать в его позиции уязвимые места. Последнее, как я понимаю, вероятнее. Увы.

— Разве вы против монархии? Но я думал…

— Ты верно думал. Однако я такая рьяная сторонница монархии, что плохо воспринимаю любое отступление от старых традиций, старых законов. При этом понимая, что старину не вернуть. То, что было двести лет назад, осталось в прошлом. — И она мечтательно улыбнулась, глядя в сторону.

В этот миг лицо её показалось Илье совсем юным и влюблённым. Он вдруг испытал острый укол жалости — жалости к этому человеку, оставившему в былом что-то очень дорогое для себя, такое дорогое, что забыть о нём она не может, и не забудет никогда.

Госпожа Шаидар казалась юноше замечательнейшим человеком, и ему непременно и бескорыстно хотелось, чтобы она была счастлива.

— Поэтому вы стоите за оптимат?

— Поэтому я стою против лорда Ингена. Он слишком много на себя берёт.

Госпожа Элейна взяла с блюда фаршированную креветку. Она казалась рассеянной, взгляд гулял где-то далеко, за пределами залы, словно женщина обозревала поле боя и расставленные на нём отряды, прикидывая, где будет опаснее и от какого участка лучше держаться подальше. Илья подумал, что эта женщина готова идти к намеченной цели с упорством, которым не каждый мужчина может похвастаться. Это успокоило его, хоть и не полностью. Всё-таки ситуация в любой момент могла повернуться другой стороной, и господам местным лордам стало бы выгодно подчиниться новоявленному императору.

Остановит ли в подобной ситуации госпожу Элейну неприязнь, которую она испытывает к Ингену? Остановит ли неприязнь господина Даро? Он, должно быть, слишком политик, чтоб пожертвовать принципами во имя чувств.

Или нет? Если кто и может позволить себе следовать своим убеждениям, так это люди могущественные и влиятельные. Разве нет? Илья думал об этом, разглядывая малоподвижные лица представителей знати Оборотного мира и чувствовал, что не верит последней мысли. Почему — он не знал и сам.

И как-то не сразу сумел заставить себя поделиться сомнениями даже с другом, ведь и он был в какой-то степени частью этого мира политиков. С другой стороны, петербуржец всерьёз боялся оскорбить Санджифа — он помнил, насколько непримирим тот к лорду Ингену, и не знал, отражает ли эта непримиримость личное отношение друга и его убеждения, отличающие его от прочих знатных аргетов, или же роднят его с ними.

Санджиф долго молчал в ответ. И Илья уже решил, что действительно обидел его. Они шли к северным воротам замка, перед которыми уже готовили к взлёту боевых и транспортных виверн. И ждали лишь, когда соберутся все бойцы, офицеры и лорды.

— Честно говоря, сложно мне представить, что лорд Инген должен пообещать моему отцу, — произнёс он, — чтобы тот перешёл на его сторону. Скорее не пообещать, а поставить в такое положение…

— Твой отец ответственен за своих людей, ты сам говорил. Война им явно не в кайф. Так почему же он не уступит, чтоб избавить их от необходимости воевать?

— Нет, если уступка будет грозить в будущем более жестокими войнами. Как в этом случае. К тому же претензии лорда Ингена на трон поддерживают далеко не все его сторонники. Многие просто стоят за монархию, и стоят именно на его стороне. А значит, лорд не может доверять им полностью.

— Откуда ты это знаешь?

— Отец обмолвился на одном из советов, где я тоже присутствовал.

— Ну ладно, твой отец уступит, если его припрут к стенке. А остальные: господин Мирдамар, например, госпожа Шаидар?.. Тоже ведь…

— Только не госпожа Шаидар, — сказал господин Тервилль, обгоняя их. — Простите, что вступаю в ваш разговор, но он мне кажется очень важным. Вы и в самом деле должны представлять себе, с кем имеете дело, господин Барехов… Знаете, леди Элейна убедительно показала тогда, двести лет назад, что её убеждения скорее подчинят себе её поступки. Признаюсь, даже моя семья после потери Хамингии перешла на сторону повстанцев, немногие остались верны его величеству до конца. Среди них — госпожа Шаидар. И если до какого-то момента можно было заподозрить её в каких-то надеждах — в конце концов, она была очень молода тогда, — то когда его величество Эйтард Рестер погиб, надеяться было не на что. По пальцам одной руки можно пересчитать тех, кто упорствовал и после того, не отрёкся от империи и постфактум, когда это отречение уже ничего не могло изменить.

— Госпожа Шаидар не отреклась?

— Нет. Ей предлагали на суде признать легитимность Совета как законодательного органа, выразить готовность ему повиноваться. К примеру, тот же господин Мирдамар на суде высказал своё отношение к этому вопросу в том ключе, что не считает законным приход Совета к власти, но, раз уж его признало большинство, он готов повиноваться ему и законам, которые тот примет. И это всех вполне удовлетворило, потому как важна ведь гражданская позиция правителя области, а личные убеждения — это личные убеждения, не более. А госпожа Шаидар лишь расхохоталась в ответ и категорически отказалась что-либо признавать.

— И что было тогда?

— Тогда её приговорили к смертной казни.

— Господи…

— И снова смех в ответ. Отец рассказывал, что Элейна хохотала как безумная. Потому-то через несколько дней решением большинства голосов смертная казнь и была заменена ей на длительное тюремное заключение. Сочли, что она повредилась рассудком. Хотя позже это предположение не подтвердилось.

— А почему она смеялась?

— Бог её знает. Госпожа Элейна никогда не была склонна к большой откровенности. Она мне говорила, что её до колик насмешил серьёзный и величавый вид обвинителя, который пытался изображать из себя потомственного лорда, хотя сам же наградил себя титулом за пару дней до того. Малоубедительное объяснение.

— Мда, не повод ржать над собственной казнью, — невольно рассмеялся Илья.

— Так что от госпожи Шаидар скорее следует ожидать верности своим симпатиям и антипатиям, чем благоразумного поведения.

Лорд Тервилль не сдерживал голос, и его собеседники — вслед за ним. Поэтому, когда госпожа Элейна обернулась, расслышав своё имя, Илье не пришло в голову смутиться. Да и держалась женщина совсем не так, как ведут себя люди, задетые чьим-то поведением или назойливым вниманием.

— Перемываете мне косточки, Тервилль? — весело окликнула она.

— Рассказываю про вас замшелые анекдоты. Вы не против?

— Против анекдотов? Ну что вы… И сколько же, по вашей версии, я прикончила врагов?

— До ваших военных подвигов мы не дошли. Обсуждали лишь их последствия.

— О, моё тюремное заключение! Вот уж повод для веселья. Вольно вам надо мной потешаться!

— И оно действительно было длительным, это заключение? — не выдержал Илья.

Женщина посмотрела на него со странным выражением лица, слегка замаскированным улыбкой.

— Чуть меньше шестидесяти лет.

— Обалдеть! Сколько же вам было, когда вас выпустили?

— Дамам таких вопросов не задают!

— О, насколько я помню, сестра госпожи Шаидар сразу от ворот тюрьмы потащила её в Храм Истока, где леди Элейну подпустили к Истоку даже без предварительных церемоний. Так ведь?

— Было такое, верно.

— А потом ведь вы проходили обряд ещё через пятьдесят лет, я прав?

— В отношении других вы почти всегда правы, Тервилль.

— Так почему же отказались это делать в позапрошлом году? Священники же выражали полную готовность подготовить для вас церемонию. Даже напоминали об этом…

— Так всегда бывает, когда наши якобы проблемы стремятся решить за нас наши любящие родственники. Я ведь не просила их об этом.

— А почему?

Леди Шаидар приподняла бровь.

— Вы переступаете границы скромности, Эверард. Разве можно задавать подобные вопросы? Это почти так же неприлично, как рыгать за столом. Чему вы учите молодёжь? — И махнула рукой в сторону недоумевающего Ильи и изумлённого Санджифа.