Такси заказывали? - Дубчак Анна Васильевна - Страница 5

— Представляю, как же она удивится, когда увидит тебя!

И действительно все вышло так, как сказал Никита. Машка появилась на кухне спустя четверть часа в белой с желтыми цыплятами пижаме и с распущенными волосами. Самое удивительное, что вид у нее на самом деле был заспанный. Она, замерев на пороге кухни, зевнула, но, увидев сидящего за столом с блином в руке Дронова, так и осталась стоять с открытым ртом. И только несколько капель (следы ее умывания) сверкали в ее распущенных волосах… Очнувшись, Маша кинулась в свою комнату и вернулась уже в халате.

— Никита, ты что, предупредить не мог, что не один? — накинулась она на брата.

Дронов, наблюдая эту картину, вдруг поймал себя на мысли, что видит перед собой не настоящую Машу — веселую и добрую, готовую всегда прийти на помощь и пожертвовать ради друзей и близких чуть ли не своей жизнью, а оборотня. Это была не Маша, а какая-то фурия, злая и непредсказуемая. Прав был Горностаев, подумал он в который уже раз, с ней творится что-то неладное.

— Маша, да ты не кипятись. — Саша встал и, чувствуя себя явно не в своей тарелке, направился к выходу. — Я не знал, что ты не хочешь меня видеть… — Он остановился.

Маша молча смотрела на него блестящими глазами. Она тоже волновалась, вот только причину пока никто не знал…

— Да и вообще, по-моему, ты никого из нас не хочешь видеть. Спокойной ночи. Проводи меня, Никита…

И друзья в молчании удалились в прихожую. Дронов до последнего, пока обувался и надевал куртку, надеялся, что Маша бросится просить у него прощения, но нет, ничего такого не произошло. Она затаилась на кухне и, похоже, не мучилась угрызениями совести. Дронов ушел от Пузыревых с тяжелым сердцем.

Вернувшись домой, он позвонил Свете, хотел спросить ее, что все это значит и почему она отключала телефон, как вдруг она сама, не давая ему произнести ни слова, сказала:

— Я нарочно отключила телефон. Завтра приду на репетицию и все тебе расскажу.

— Ты что, не можешь разговаривать?

— Это не телефонный разговор.

— Это как-то связано с Машкой?

— Спокойной ночи, Саша.

И все, ни тебе объяснений, ни тепла в голосе. Но он почему-то все равно не злился на Свету.

Дронов бросил трубку и понял, что любовь — страшная сила.

Маша в ту ночь долго не могла уснуть. — Ей казалось, что в комнате она не одна, что рядом в кресле сидит ее любимый Юрий Могилевский и, прижимая букет роз, обращаясь к ней, к Маше, зовет ее не иначе как «птичка моя». Да, ей хотелось сыграть роль главной героини из вчерашнего спектакля, чтобы хотя бы изредка находиться рядом с ним. Чувство, которое она считала настоящей любовью, охватило ее, когда родители взяли ее в театр драмы и комедии именно на эту пьесу. Это случилось почти месяц назад, но с тех пор Маша постоянно думала о Могилевском. Что бы она ни делала, где бы ни находилась, мысли ее были там, на сцене, рядом с ним. Она и без того мечтала быть актрисой, а уж теперь, когда влюбилась в актера, сам Бог, что называется, благословлял ее на сцену.

Но до этого еще так далеко, и что делать, как приблизиться к своей любви, она не знала. У Могилевского было много поклонниц, она об этом читала. У такого красивого, с благородной внешностью, мужчины просто не может не быть поклонниц, но все они, как правило, взрослые, зрелые женщины. А что же делать таким, как она? Страдать потихоньку, не имея права даже написать записку или сделать своему кумиру подарок? Цветы — это, конечно, хорошо. Но они рано или поздно завянут. Да и вообще, у Юрия наверняка есть жена, дети, словом, семья. И Маша умирала от тоски, стоило ей представить, как Могилевский, возвращаясь со спектакля с охапкой цветов в машине, заходит к себе домой, где его встречает жена уже с полным ведром воды, куда небрежно бросает все цветы. Ведь их — полон дом! Куда ни посмотри — всюду одни цветы. Впору открывать цветочный магазин. И вся красота этих роз и гвоздик, орхидей и лилий принадлежит его жене, счастливице. Вот в такие минуты Маша плакала, уткнувшись в свою подушку. А наутро, когда ее комната наполнялась серо-голубым зимним светом, льющимся с улицы в окно, и впереди ее ждал день без спектакля (так она называла дни, когда Могилевский не играл), слезы сами текли из глаз, и ровным счетом ничего не хотелось делать. Она понимала, что Горностаев, ее дружок, с которым она провела свои детские годы, страдает. Но он просто мерк по сравнению с Юрием Могилевским — он не обладал его изысканными манерами, роскошной шевелюрой. Кроме того, Сережа Горностаев был обыкновенным мальчиком, школьником, помешанным на своем детективном агентстве. И что он мог смыслить во взрослой любви, которую испытывала Маша? Правильно говорят, что мальчишки развиваются с опозданием в несколько лет. Когда Горностаев станет таким же взрослым и красивым (а в душе она не сомневалась, что Серега вырастет в красавца мужчину), Маша уже давно будет замужем за Могилевским и даже, может быть, родит ему двоих, а то и троих детей! Но как же долго придется ждать, пока Юрий обратит на нее внимание! От этих невеселых мыслей она и раскисала на глазах своих друзей. Мало того, этими размышлениями она отравляла себе жизнь и не могла сосредоточиться не то что на спектакле, в котором играла главную роль Золушки, но и на учебе. А ведь близился конец полугодия, надо было позаботиться об оценках. Вот встретятся они с Могилевским, а он возьми и спроси ее: как ты учишься, Маша? Хотя нет, лучше так: как ты учишься, моя маленькая щебетунья-птичка? И что ответит ему птичка, у которой двадцать «хвостов» и одни двойки и тройки? Вот где будет по-настоящему стыдно. Но когда произойдет эта встреча? Когда?

Визиты в театр стали регулярными. Мама, конечно, обо всем знала, иначе не отвлекала бы внимание папы в тот момент, когда Маша выскальзывала из квартиры. Они были союзницами, хотя мама считала, что чувство, которое Маша испытывает к актеру, — временное, что оно пройдет, как проходят времена года. Но маме было легко так говорить, она-то взрослая и могла написать записку любому мужчине, а то и просто подойти и объясниться в любви. И это было бы нормально. Они оба — взрослые. А что делать ей, Маше? Как войти в жизнь Могилевского, не боясь показаться смешной? Ответа она не находила, а потому посвятила в свою тайну и Свету в надежде, что рассудительная подруга непременно подскажет выход из создавшегося положения. Но Света, из-за которой Маша специально сразу после школы ездила в театр, чтобы поменять один дорогущий билет в первом ряду на два в третьем, ничего не поняла и в душе скорее всего лишь пожалела подругу. Вот поэтому и не было сна, а одна лишь тоска, тоска…

Правда, было в их таинственном ночном путешествии еще одно происшествие. Дело в том, что Маша всегда заказывала такси и просила водителя приехать за ней в театр, даже платила заранее, чтобы только не возвращаться одной на ночном метро. Так было и в этот раз. Выйдя из театра, подружки сели в ту же машину, на которой приехали, и Маша улыбнулась водителю как старому знакомому. Он тоже улыбнулся в ответ, а потом, когда они сели — Маша впереди, а Света на заднем сиденье, — он вдруг как скажет:

— Девчонки! У меня тут вот какое дело…

И рассказал совершенно невероятную историю, как, в то время пока они были в театре, его вызвали по одному адресу. Требовалось довезти пассажира с двумя тортами до центра города. Все было спокойно, ехали молча, правда, по словам водителя, пассажир сильно нервничал и грыз ногти. Когда они выехали на Тверской бульвар, пассажир вдруг тронул водителя за плечо и заикаясь попросил провезти еще два квартала совершенно в другую сторону, после чего высадить за углом, в пустынном переулке возле церкви. Расплатившись, пассажир кинулся куда-то в подворотню и исчез. Испарился.

— …А торты остались. Две коробки. Я сначала решил его подождать. Думаю, вспомнит, вернется. Прождал довольно долго, пока не вспомнил, что надо ехать за вами. Хорошо, что не опоздал…

Действительно, на заднем сиденье рядом со Светой были две красивые коробки, в которых обычно продают торты или пирожные.