Сказочные повести. Выпуск третий - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 26

Песня понравилась всем, особенно припев про подводный корабль, желтый и славный. Лишь Коту слова показались холодными, — море, вода — не кошачья стихия. Зато мелодию песни он еще долго мурлыкал себе под нос.

Между тем вокруг все неузнаваемо изменилось. Пока шли и пели, открылась унылая и однообразная картина. По обеим сторонам дороги простиралась пустыня. Желтый парус песка косо пересекал дорогу. Путники приуныли, остановились.

К ним подошел ослабевший от жажды олененок.

— Я отбился от мамы и хочу пить. — Прошептал он.

Беспорядочно раскинув крылья, ворон вышел на дорогу и сказал медленно и важно:

— Я знаю, где есть колодец. Но ведро упало на дно. Никто больше не наливает для нас воды. Колодец весьма глубок. Железный твердо выступил вперед и коротко спросил:

— Где колодец?

Ворон подобрал крылья и перелетел через песчаный бархан.

— Пойдем, олененок! — позвала Полина и ступила на слепящий песок.

Нелегко идти по горячему сыпучему песку. Тот, кто оказался от себя, взял Папину себе на плечи. — Пять лет — еще не шесть, — мысленно не согласился он с Лесовиком.

Идти пришлось недалеко.

У колодца лежали потерянные звери. На пустой колоде сидели понурые птицы.

Железный размотал на себе цепь. За время пути она утратила свою цепкость. Он привязал ее к вороту и спутался по ней в душную темноту сруба. Сорвавшийся камешек дал понять, что вода жива. Цепь уходила глубоко в воду. Железный добрался до дна и, найдя ведро, перевернул его, чтобы оно не черпало и быстро вернулось с ним наверх. Привязать ведро железным узлом и поднять воды было несложно. Любой путник без труда сделает то же самое.

Но что случилось с Железным? Он был насквозь мокрый и ничуть не железный. Мокрый железный рыцарь, вот это да! Выходит, что в нем железа не больше, чем в нас с вами?

— Все в порядке! — сказал он. — Когда-то я не задумываясь давал честное слово и не исполнял его. Я забывал, то честное слово — рыцарское слово и шутить с ним нельзя.

Он набрал еще воды и налил полную колоду.

Звери и птицы пили и расходились по своим делам.

Железный смотрел широко открытыми глазами.

Полина погладила олененка:

— Теперь тебе хватит сил дойти до своей мамы.

— А нам — до города! — подхватил неугомонный Кот.

Глава девятая

Свет погас

Нет никакой возможности объяснить, почему вдруг стало темно. Как в театре, кто-то взял и погасил свет. Не было смысла дожидаться, когда театральный электрик Бурундук со своим братом, тоже электриком, что-то там наладит.

Предстояло идти в темноте…

Кот понимал всю важность критической ситуации и удвоил бдительность.

— Держитесь ближе ко мне. — Сказал он. — Группируйтесь вокруг меня.

Кот надеялся на свое кошачье зрение, для которого ночь ясна как день. Но как ни вертел он головой, на сей раз кошачье зрение как будто изменило ему. Он протягивал лапы, хлопал ими у себя за спиной, над головой. Все напрасно — казалось, никого из его подопечных вокруг не было.

Он делал шаг в сторону, шаг назад, слегка подпрыгивал, но увы — цели не достигал. Это его озадачило.

Прекратив бесполезные скачки и махание лапами, он решил хотя бы при помощи наводящих вопросов определить, кто где находится, и держаться по возможности в центре.

— Непредвиденные неполадки с электричеством, как по-вашему? — Вкрадчиво начал он, настраивая уши, как антенны.

— По-нашему, неполадки всегда бывают непредвиденные, — услышал он в ответ.

Тот, кто отозвался, мог быть кем угодно, только не Железным. Но и не Бумажным. А Полина этого и вовсе не говорила. Голос был незнакомый. Но Коту лишь того и надо было, чтобы кто-нибудь откликнулся.

— Должно быть, лампочки перегорели. — Продолжал он. — Признаюсь, не дурной поворот в сюжете.

— Что такое сюжет?

Ну, это наверняка Полина спрашивает.

— Сюжет? Это такой предмет, например, для разговора.

— Ничего себе предмет! И какой еще поворот?

— Нет, — подумал Кот, это не Полина. — А, все равно — лишь бы не потерять друг друга.

Незнакомый голос продолжал бубнить недружелюбно:

— Это нарушение всяких правил! Шли-шли и вдруг — потемки; как в догазетные времена.

— Так вот это кто! — Догадался наконец Кот. — Это Бумажный.

— Слушай, Бумажный, — сказал он ему как можно мягче. — В догазетные времена тоже светило солнце.

— Еще бы! И на тополях апельсины созревали. Скажи лучше, куда идти, того и гляди нога себе переломаем.

Так! Это уже, кажется, Ледышка, — все больше запутывался Кот.

Чтобы как-то распутаться, он сказал самым своим твердым голосом:

— А ты не гляди! Я могу тебя и всех вас успокоить, что мы не на Луне, кратеров здесь не предвидится. За ваши ноги я ручаюсь.

— Ох, что это? — Охнул Кот, видимо, куда-то проваливаясь. То, что он куда-то провалился, было ясно, потому что в следующий момент его слабые охи донеслись словно из-под земли или со дна моря.

Вероятно, там, куда он провалился, было очень глубоко.

Полина замерла на месте. Она никак не могла взять в толк, что перегорели все лампочки сразу, их же было так много. А тут еще странное поведение Кота, — ни с того ни с сего, он вдруг начал мяукать. И отчего это ему вздумалось разговаривать вслух с самим собой? Хорошо, что проваливаясь, он сказал «Ох!» Это было и понятно и не по-кошачьи. Но нельзя же ему всегда проваливаться, чтобы говорить по-человечески. И все из-за этой темноты!

Выждав минуту-другую, Полина легла на живот и поползла по-пластунски в том направлении, откуда доносились охи и вздохи Кота.

Вперед или назад она ползла, Полина не знала, да и все равно ей было. Лишь бы не свалиться вслед за Котом.

Где находились остальные, Полина не могла и представить — уж не провалились ли они куда-нибудь тоже? Чего-чего, а рытвин и канав на дорогах всегда хватает.

Не простое это дело — очутиться в пять с небольшим лет в полной темноте, в одиночестве, и еще пытаться оказать пострадавшему помощь. Рассчитывать в таких случаях приходится только на себя. Полина упрямо ползла вперед. К несчастью, Кот не долго подавал признаки жизни. Голос его сделался тише и наконец совсем пропал, будто стертый ластиком темноты.

Бурундуки-электрики свет включать не спешили. Что же делать, не лежать же на месте до конца сказки!

И тогда Подина услышала голос госпожи Темноты. Это был густой, обволакивающий, беспросветный хрип, вроде рассыпаемой сажи. И этот чернильный голос пел свою черную песню:

Это был тот голос, которого боятся все. Полине стало страшно от таких посулов. Быть засунутым в чей-то карман! Надо же такое выдумать! Ни за что!

— Я тебя не вижу. — Сказала она Темноте.

— Глупенькая, она меня не видит! — Хрипло рассмеялась, рассыпалась Темнота. — Разве ты не знаешь, что темнота — это сон с открытыми глазами? Умеешь ли ты спать с открытыми глазами? Умеешь ли ты угождать мне?

— Фу, до чего ты противная, Темнота! Из-за тебя ничего не видно! — Простодушно воскликнула девочка. — Ты хуже всех. Ты спрятала моих друзей в свои карманы, но у меня есть еще мама и папа. Они меня ждут, и я должна вернуться к ним. Не хочу я сидеть ни в каком кармане! И пряников твоих не хочу!