Невероятные истории. Авторский сборник - Сотник Юрий Вячеславович - Страница 51

Это было как раз то, что нужно. Я выскочил на площадку лестницы, но тут же снова открыл дверь своим ключом. В аптечке, которая висела в ванной, касторки не оказалось. Я вспомнил, что папа смазывает касторкой свои охотничьи сапоги, и полез в шкаф, где он держал свои припасы. Там я нашел запыленный, но не распечатанный пузырек, потом в кухне, за спиной у тети Лины, стянул столовую ложку.

— Тетя Лина говорит — моментально действует, — доложил я, прибежав к ребятам.

— Моментально? Преувеличивает, наверное… — усомнился Ромка.

Тут ребята заспорили. Одни соглашались с Ромкой, но другие говорили: «А вдруг тетя не преувеличивает?»

Победили более осторожные. Мы пришли в тот уголок двора, где стояла деревянная будочка уборной. Бармалей остановился недалеко от нее, взял у меня ложку и подставил ее Ромке.

— Лей! — сказал он угрюмо.

Ромка налил касторку в ложку. Бармалей выпил. Лицо его перекосилось, он похлопал огромными глазищами.

— Во гадость!!!

Мы (нас было человек пятнадцать) стояли полукругом и молча смотрели на него.

С минуту Бармалей прохаживался перед нами взад-вперед с ложкой в руке.

— Ну как? — тихо спросил Борька.

— Никак! — сказал Бармалей и остановился перед Ромкой. — Еще налей.

Ромка налил. Бармалей выпил и снова принялся ходить.

На этот раз мы молчали гораздо дольше.

— Не действует?.. — спросил Борька.

— Хоть бы что!

Тося подошла со своей грелкой вплотную к Роману и посмотрела на пузырек.

— Ой! Да она же, наверно, вся выдохлась. Посмотрите, какая бутылка запыленная!

Ребята обступили Ромку и заговорили:

— Ну факт, выдохлась!

— Небось год уже простояла, а он принес!

Бармалей остановился, взял у Ромки пузырек, посмотрел сквозь него на заходящее солнце. Потом он выпил еще порцию и швырнул пустой пузырек в крапиву.

— Фиговая у тебя касторка, — сказал он мне, отдавая ложку, и бросил остальным: — Пойду. Одеваться пора.

Ушел Бармалей. Ушел домой и я, обиженный на ребят: они ворчали на меня так, словно я сам делал эту касторку.

Был десятый час вечера. Я уже стелил свою постель, как вдруг за окном послышалось:

— Лешка-а! Лешка, выйди-и!

Я открыл окно, лег на подоконник.

В освещенном фонарями дворе стояли Ромка, Борис и еще несколько мальчишек.

— Ну, гад паршивый! — закричал Ромка, тряся над головой кулаком. — Ну, теперь выйди!

— Только выйди попробуй! — подхватил Борька. — Вот увидишь: мы тебя живым убьем!

Я молча закрыл окно. Мама, папа и тетя ни о чем не знали: они сидели в кухне, окно которой выходило на улицу.

Когда мама вошла ко мне, я ревел, уткнувшись в подушку. Я рассказал маме все, мама тут же побежала в кухню и так поссорилась с тетей, что та утром уехала.

Два дня я не выходил из дому. От ребят из нашего двора я узнал, что произошло в Доме культуры. Уже надев лохмотья беспризорника, Бармалей спросил у одного из артистов, где здесь туалет. Тот ответил, что последняя дверь по коридору, направо. Бармалей ушел и отсутствовал довольно долго, спектакль даже немножко задержали. Наконец занавес открыли, на сцене среди рыночной толпы появился маленький беспризорник. Но песню свою он не запел. Он походил по сцене туда-сюда, потом ушел за кулисы, пронесся по коридору, снова скрылся за последней дверью направо и уже весь вечер не отходил от нее дальше чем на десять шагов. Моя касторка оказалась не такой уж «фиговой».

Когда я наконец вышел на улицу, меня не побили. Аглая, Сеня Ласточкин, Антошка Дудкин объяснили ребятам, что я не виноват.

Но в клуб Бармалей больше не заглядывал, как его ни уговаривали. Он стеснялся встречаться с участниками драмкружка и удирал, завидев их издали. Все перевоспитание пошло насмарку, и Бармалей снова сделался «нашим самым главным хулиганом».

Через полгода он уехал куда-то в новую квартиру, а деревянные домишки снесли.

«На тебя вся надежда…»

Из-за переезда в новый дом мы не сняли дачу. Я, правда, побывал в пионерском лагере, но родители мои почти все лето провели в городе. Только два раза они выезжали на природу, и каждый раз со мной в это время что-нибудь случалось.

Про историю с козлом я уже рассказал. Вторая история случилась уже в середине августа, когда папа только что получил отпуск. Знакомые предложили родителям отправиться дней на десять в байдарочный поход. Папа с мамой никогда на байдарках не ходили, им очень хотелось узнать, что это за удовольствие, но взять меня с собой они отказались.

— Дай мы сами научимся весла держать, — сказал папа. — Тогда купим на следующий год байдарку — будешь с нами плавать.

Снова родители стали советоваться, на кого меня оставить. В этот раз такой человек нашелся быстро. Мама поехала зачем-то в центр города и вернулась очень довольная.

— Все устроилось! Тетя Соня у нас поживет.

— Тетя Соня? Тихомирова? — слегка удивился папа.

— Ну да! Я ее в автобусе встретила. Она сказала, что с восторгом переберется к нам и присмотрит за Лешкой.

— С восторгом? — тем же тоном переспросил папа. Я тоже был несколько удивлен, что за мной будет присматривать именно тетя Соня и что она будет делать это с восторгом. Она была замужем за приятелем моего покойного дедушки. Папа знал его с детства, мама — тоже очень давно, но после смерти дедушки родители бывали у Тихомировых редко, а я последний раз виделся с тетей Соней, когда мне было лет шесть или семь.

Мама объяснила, почему тетя Соня пришла в такой восторг. К ее мужу приехала куча родственников из Хабаровска, и она вынуждена была готовить на них, да мыть посуду, да водить их по магазинам. Теперь она скажет, что у нее заболел кто-то из близких, что она должна уехать, и пусть эти родственники сами моют посуду.

— Она уверена, что поладит с Лешей, — добавила мама. — Она говорит, что у нее прирожденный педагогический талант.

— А у самой детей не было, — заметил папа.

— Хорошо! — рассердилась мама. — Что тебе, собственно, не нравится? Ну, пусть она преувеличивает и у нее нет педагогического таланта. А у кого из наших близких он есть?

Папа не ответил, а мне было все равно, кто за мной будет присматривать и есть ли у него педагогический талант. Я слишком был огорчен, что меня не берут в поход.

Всю вторую половину дня накануне отъезда папа с мамой ползали на четвереньках среди разложенных по полу вещей, все время что-то теряли, то и дело ссорились. Я тогда не читал еще «Трое в одной лодке» и не знал, что все туристы так собираются в путь.

Часов в восемь раздался звонок.

— Тетя Соня, — сказала мама, и мы все пошли в переднюю. Я слышал, что тете Соне около шестидесяти, но выглядела она моложе. У нее были светло-желтые, кудряшками, волосы и короткое пестрое платье. Молча сжав красные губы бантиком, она подставила маме для поцелуя одну щеку, папе — другую. Затем она наклонилась ко мне и ткнула себя пальцем куда-то рядом с узким напудренным носом.

— Целуй сюда! — сказала она и снова сжала красные губы бантиком.

Я вяло чмокнул ее. Тетя Соня прошлась по передней, заглянула в одну комнату, в другую.

— Блаженство! — сказала она без всякого выражения.

— Что? — не понял папа.

— После того кошмара, который у нас в доме, здесь рай.

Мы вошли в комнату. Тетя Соня села на стул, вынула из сумочки плитку шоколада.

— Алеха!.. Это тебе.

Я взял шоколад, поблагодарил. Тетя подняла указательный палец.

— Но только, Леха, уговор: пока я здесь, ты будешь получать сладкое только после обеда и после ужина. — Склонив голову набок, она посмотрела на меня круглыми светло-серыми глазами. — Ну как, лады?

— Угу, — промычал я. Что-то не понравилось мне это «лады» и вообще манера тети Сони разговаривать со мной.