Пять Колодезей - Азбукин Борис Павлович - Страница 1

Борис Павлович Азбукин

Пять Колодезей

На рыбалке

Степа вздрогнул не то от крика чайки, не то от свиста, который сквозь сон послышался ему со двора. «Может, Пашка и Митя зовут», — подумал он, и при этой мысли сон окончательно слетел. Степа вскочил с постели, лег животом на подоконник и выглянул в открытое окно.

Двор был пуст. В синеватой мгле рассвета еле проступали темные силуэты сараев. Между ними смутно светлела песчаная полоска берега. И там ни души. Тишина. За песчаным пляжем таинственно чернело море, всегда кипучее, беспокойное, гремящее прибоем, а сейчас примолкшее, сонное.

С минуту Степа прислушивался: ни звука. Конечно же, ему померещилось! Ребята наверняка еще опят. А сейчас самый раз бы выйти в море. Ну и Пашка! Обещал разбудить, а сам дрыхнет. Еще хвастался: «Когда захочу, тогда и встану». Тоже мне, рыбак!

Степа оделся, затянул потуже пояс, разыскал кепку и выпрыгнул через окно во двор. Поднимаясь с земли, он нечаянно свалил два пустых ведра, стоявших на скамье у стены. Грохот и дребезжание прозвучали в тишине, как гром барабанов. Степа замер… Что, если проснется мать?

И откуда они подвернулись? Степа с ненавистью посмотрел на ведра, и ему захотелось поддать их ногой так, чтобы они отлетели на другой конец двора. Но он удержался — еще больше наделаешь шума. К тому же он вспомнил, что сам вечером поставил их здесь, чтобы с утра пораньше занять очередь за водой.

Эх, кабы в селе были свои колодцы, тогда не надо было бы бежать чуть свет на площадь, ставить ведра в очередь, а потом ждать, когда привезут воду чуть ли не за десять километров из другого колхоза.

И хотя водовозы приедут часам к одиннадцати, ведра все-таки ставить надо сейчас, спозаранку, а не то останешься без воды.

Обычно это делал отец, который вставал с зарей. Но сегодня он заночевал в полевом стане тракторной бригады, и Степа взялся заменить его. Сейчас, правда, возиться с ведрами не хотелось: еще опоздаешь к лодке, и Митя с Пашкой придут раньше. Степа схватил ведра и выбежал со двора. На востоке только-только разгоралась бледно-вишневая полоса. На безлюдную площадь темными окнами смотрели сельсовет, магазин сельпо и опустевшая школа. Во дворах кричали петухи. Где-то скрипели колеса. Это, вероятно, водовозы выехали на волах в соседнее село.

Свернув за колоду, возле которой всегда останавливались водовозы, Степа застыл от удивления. Здесь уже стояли два ведра. Чьи? Ну конечно же, это Пашкины. Вот и клеймо. Эти буквы, выведенные белой краской, ему хорошо известны. Только когда он успел? Степа поставил свои ведра рядом и пустился бегом домой. Минуты через две, раскрасневшийся, он через свой двор выскочил на берег.

Ребята уже возились в шлюпке. Митя лежал животом на корме и навешивал руль. Большая соломенная шляпа заслоняла его щуплую фигурку, и только из-за ее полей торчал клок белой рубашки и синели трусы. А Пашка-то, Пашка как вырядился! Какой у него шикарный моряцкий вид: полосатая тельняшка, парусиновые штаны, закатанные до колен, и на голове кепка, лихо надвинутая козырьком назад, — издали ошибешься и примешь за матросскую бескозырку.

Пашка вставлял весла в уключины и, изображая собой капитана, деланно сиплым голосом покрикивал на Митю. Лодка чуть покачивалась, отчего верхний конец мачты выписывал в воздухе круги.

Митя поднялся и уставился на Степу сияющими черными глазами.

— Вот ты и проспорил! Мы раньше тебя поспели, — задорно усмехнулся он.

Пашка недовольно буркнул:

— Где ты пропадал? Мы свистели, свистели, а тебя все нет. Давай живей, и ведро свое не забудь.

— Ладно. Сейчас.

Степа старался отвечать как можно равнодушнее, не выказывая своей радости. Ему предстоял первый в жизни рейс в открытое море. Берег он уже весь излазил и по бухте много раз на лодке катался, а вот в море еще не выходил. Наконец-то он отправляется в плавание! И не как-нибудь, а на самой настоящей морской шлюпке. Правда, без паруса. Но на веслах даже интереснее — вволю можно грести.

Вот только зря он уезжает, не предупредив мать. Она хватится, будет ахать, волноваться. И может еще подумать, что он подведет с водой.

Эти мысли на миг омрачили настроение Степы, он заколебался. Конечно, делать что-нибудь, не спросись или не предупредив, нехорошо. Но как хочется удрать тайком в море, где тебя поджидают всякие приключения и опасности! Упустить такой великолепный случай было бы, конечно, непростительной глупостью. К тому же и времени у него столько, что он успеет и порыбалить и вовремя вернуться к приезду водовозов. И Степа начал деятельно готовиться в поход. В два прыжка он очутился у старого разрушенного сарая, где у него был свой потайной склад. Еще с вечера Степа припрятал там краюшку хлеба, ведро, наживу и удочку с сачком. Через минуту он уже шагнул в воду к лодке.

Что за вода! Теплая, как в ведре, которое полдня простояло на солнцепеке! А море! Сделав еще шаг, Степа остановился. Оно лежало перед ним тихое, бездыханное. Озаренное отраженным в облаках сиянием зари, оно горело и светилось нежно-розовым светом и в то же время, точно раковина изнутри, было покрыто мягким перламутровым блеском. На поверхности ни морщинки. Даже у берега волна уснула и не лизала песок. Не хотелось баламутить застывшую гладь, нарушать тишину и покой.

— Зевай, зевай! А кто концы отдавать будет?!

Капитанский окрик Пашки подстегнул Степу. Зайдя по колено в воду, он бросил в лодку сачок, поставил ведро, отвязал на корме канат, тянувшийся к береговому якорю, и кинул конец в воду. Заметив, что и Пашка уже успел отвязать канат на носу, Степа толкнул шлюпку, и она плавно пошла вперед, оставляя позади себя стоявшие у берега дочерна просмоленные рыбацкие байды. Он подпрыгнул, лег животом на корму и перевалился в лодку.

Только теперь, когда рука его легла на руль, колебания и сомнения сразу исчезли. Забыв обо всем, он как зачарованный смотрел на бестрепетное море, на скалы Черного мыса, покрытые сиренево-розовой дымкой.

Он уже воображал себя капитаном огромного корабля, пересекающего бесконечные пространства Антарктики. Корабль идет меж неизвестных таинственных островов, погребенных под вечными льдами. Быстрое течение несет навстречу гигантские айсберги, на пути то и дело попадаются подводные скалы, рифы, кораблю поминутно грозит опасность. Но он, Степа, уверенно лавируя, выводит корабль в открытое море.

Сердцу тесно в груди от счастья, Степа готов уже громко вскрикнуть, но, взглянув на Митю и Пашку, дружно работающих веслами, он вовремя спохватывается. Не к лицу настоящему моряку бурно выражать свои чувства. Как он заметил, это не принято среди здешних ребят. Степа постарался напустить на себя побольше равнодушия и тоном бывалого человека заметил:

— Погода-то какая, в самый раз — в море!

Митя стрельнул в Степу глазами, переглянулся с Пашкой и прыснул:

— Какая же это погода?

Митька так осклабился, что Степа даже с кормы мог пересчитать все его зубы. Чего это он?

— Эх, ты, «пого-о-да»! — презрительно скривил губы Пашка. — Сразу видно сухопутную крысу. Ты, знать, и моря никогда не нюхал!

Пашке давно уже стукнуло тринадцать, он на целых полгода был старше Степы и Мити и считал это достаточным основанием для того, чтобы держаться с ними немного покровительственно, свысока. Но Степа такую разницу в возрасте не считал большим преимуществом. Он уже дважды за их короткое знакомство доказывал это Пашке и даже вывалял его в песке, за то что он подсмеивался над ним. Но тот все не унимался.

— Ну-ну, ты не очень-то… Сам ты крыса! — вспыхнул Степа, не понимая еще, в чем его промах.

— Что — «ну-ну»? — наседал Пашка. — Погода — это когда зыбь, когда на море шторм. А сейчас, глянь, самый что ни на есть штиль. Научись правильно говорить.