Первое имя - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 5

Еще до приезда Максимова ребята узнали, что он участник войны, выпускник Московского педагогического института, и заранее стали гордиться своим будущим классным руководителем. Увидев его, пятый класс не разочаровался. Все понравилось ребятам в Николае Павловиче: он — статный, крепкий, по-офицерски подтянутый, на груди две длинные планки орденских ленточек. Даже бородка Николая Павловича пришлась всем по душе, так как от парты к парте пронесся слух, будто она прикрывает шрам от ранения.

Когда директор ушел, классный руководитель разрешил школьникам задавать вопросы.

— Почему я приехал работать на Урал? — повторил он вопрос, заданный обстоятельным Толей Самохиным, и рассказал: — В нашей танковой части было много уральцев. Я наслушался о вашем крае, гордился тем, что Урал так много делает для победы. Один уралец вытащил меня из горящего танка и сам при этом сильно обгорел. Сейчас это мой лучший друг… — Николай Павлович закончил, глядя в окно на Железногорск: — Красивая, богатая земля! Всюду кипит труд: в городах, в горах, на полях. На горе касатке, где вы живете, есть улица Доменщиков, улица Горняков. Вероятно, вы знаете и другие такие же названия?

Ребята стали поднимать руки и выкрикивать:

— Улица Бурильщиков!

— Инженерская!

— Переулок Токарей!..

— Толя Самохин, что делает твой отец? — спросил Николай Павлович.

— Горновой на Старом заводе, — ответил Толя. — Он на второй домне тридцать лет проработал. Два ордена получил.

— А брат Ростислав в цехе крупносортного проката слитки по-стахановски нагревает, — добавил Коля, потому что дружные братья всегда дополняли друг друга.

Паня вскочил и выложил одним духом:

— А мой батька, Григорий Васильевич Пестов, машинист экскаватора, три ордена получил, две медали и еще два значка отличника социалистического соревнования! О моем батьке каждый день в газете пишут и по радио передают!

— Приятно, что ты гордишься своим отцом, — сказал Николай Павлович.

— Так гордится, что с утра до ночи хвастается, — отпустил Вася Марков.

— И с ночи до утра, — продолжил Гена Фелистеев.

Тут уж Паня взвился:

— Будто ты, Фелистеев, своим дядькой не хвалишься, только редко тебе приходится. Далеко ему до Пестова, все знают… — Осадив Гену, он принялся за Васю Маркова: — А ты вообще помалкивай. Твой отец в рудоуправлении сидит да цифирки считает. Тоже работа!

Ребята зашумели, засмеялись, а краснощекий мальчик, сидевший рядом с Пестовым, потребовал:

— Дай им еще, Панька, пускай им больше будет!

— Тишина! — потребовал Николай Павлович, перелистал классный журнал и проговорил, холодно глядя на Паню: — Ничего не понимаю. Ты гордишься своим отцом, прекрасным работником, а сам работаешь плохо. Ни одной пятерки, мало четверок, есть двойка… — Он закрыл журнал. — Хвастливая у тебя гордость, ненужная. Тебе она не дает ничего, а твоих товарищей, должно быть, обижает. Ведь так?

Никогда еще в пятом классе «Б», носившем прозвище пятого-завзятого, не было так тихо, как в эту минуту. Ребята, посмеиваясь, смотрели на Паню: вот как сразу раскусил его новый классный руководитель, некуда деваться хвастунишке.

Николай Павлович обратился к классу:

— Товарищи, вы знаете Григория Васильевича Пестова? Вы уважаете его?

— Ясно, уважаем! — с готовностью откликнулся Егорша Краснов. — Он самый первый горняк на руднике.

Ребята заговорили:

— Дядя Гриша добрый.

— Он всегда, когда здоровается, так кепку снимает.

— Мы у него в карьере на экскурсии были. Он нам всю машину объяснил.

Николай Павлович подошел к Пане, тронул его за плечо:

— Слышишь, Пестов? — спросил он. — Твои товарищи уважают Григория Пестова, а ты неуважительно относишься к дяде Фелистеева и отцу Маркова. Почему? Ведь они такие же труженики, как твой отец, они тоже приносят пользу.

Больно задел этот разговор Паню, крепко запомнился. И разве с тех пор он не стал скромнее, разве он не стал лучше учиться? Кажется, что еще нужно?

— Старая и глупая история! — повторил Николай Павлович, глядя на Паню так же холодно, как при первом знакомстве в классе. — Когда кончится ваша ссора с Фелистеевым?

— Нашла коса на камень, — усмехнулся Роман. — Не могут поладить два пионера. Дикая вещь!

— Да… Но как же все-таки помочь Гранильной фабрике? Прошу вас, Роман Иванович, передать пионерам просьбу краеведческого кружка насчет малахита. Я уверен, ребята сделают все, что могут.

Паня помог экскурсантам перенести их добычу в комнату на четвертом этаже, отведенную под краеведческий кабинет, и ушел последним.

Школьный двор уже опустел и затих, лишь маляр, покачиваясь в люльке, распевал «Летят перелетные птицы». В другой раз Паня подтянул бы ему, показал бы свой голос, а теперь и не подумал… На улице, возле бакалейного магазина, он увидел Федю Полукрюкова и его сестренку, но не окликнул их.

Лишь очутившись на площади Труда, Паня расстался с неприятными мыслями…

Несколько лет назад в Железногорске не было ни этой площади, ни этих зданий рудоуправления и Дворца культуры, высоких, с колоннами из красного мрамора. Здесь крутым горбом поднималась Рудная горка, поросшая сосняком, — она исчезла бесследно, ее срезал под корень неутомимый ковш Пестова, и получилось раздолье для строителей. Когда горняцкие ребята начинали хвалиться своими отцами, Паня ставил их на место одной фразой:

«А мой батька целую гору на отвал отправил и вам ручкой помахал!»

У подъезда рудоуправления стоит большая красивая доска общерудничного социалистического соревнования. Ее открывает издавна знакомая Пане серебряная надпись о том, что лучшие работники должны помогать отстающим, а отстающие должны подтягиваться до уровня передовых. Кто же лучший на руднике? И сегодня, и вчера, и весь год, и всегда-всегда лучший на руднике — Григорий Васильевич Пестов.

А чей портрет первый на доске почета, установленной по другую сторону подъезда? Конечно, портрет Григория Васильевича Пестова. У Пани вздергивается упрямый подбородок: поди-ка, откажись совершенно от похвальбы, если имеешь такого батьку!

Что там болтает Генка о малахите?

Будет малахит!

Новый друг

С хозяйственной сумкой в руке Федя медленно шел вниз по улице Горняков, слушая болтовню сестренки.

— Ой, Федуня, я так рада, так рада, что ты будешь учиться в новой, красивой школе? — говорила Женя, заглядывая в лицо брата. — Только там такие… ну, такие мальчишки…

— Мальчики обыкновенные.

— Нет, не обыкновенные, очень плохие! — мотнула головой Женя. — А Вадька хуже всех — пристает и пристает! Знаешь, Федуня, ты его так побей, чтобы он не пристава… Хорошо?

— Нельзя. Степа не велит драться.

— А я, Федуня… если бы я была сильной-сильной, как ты, я все равно настукала бы Вадьке по шее.

Брат и сестра свернули на улицу Машинистов; маленькая воительница взяла у Феди сумку и скрылась во дворе старого бревенчатого дома.

Федя прошел дальше.

На зеленой площадке, примыкающей к широкому Новому бульвару, развертывалась напряженная борьба. Футболисты в красных майках нападали на Гену Фелистеева, защищавшего проход между двумя толстыми березами. Игра шла в четыре мяча, и Гене приходилось трудно. Разгоряченный, с блестящими глазами, он метался от мяча к мячу, отбивал их кулаками, грудью, головой, подпрыгивал, падал, вскакивал, да еще и подбадривал ребят:

— Жизни, жизни больше! Мишук, где удар, сонная муха?

Раздался крик:

— Гол!

Тотчас же один из нападающих сменил Гену, пропустившего мяч между березами.

— Привет, Полукрюков! — Гена, тяжело дыша, протянул Феде руку. — Видел, как тренируюсь? Пощады не прошу. Двадцать два мяча отбил. Надо все-таки уметь!..

Когда мальчики сели верхом на лавочку, лицом друг к другу, Гена сказал:

— Ребята говорят, что ты будешь в нашем классе учиться. Иди в первое звено. У нас ребята боевые: Егорша Краснов, оба Самохины. Васька Марков, звеньевой Витя Козлов… Есть, правда, два дурака — Панька Пестов и Вадька Колмогоров, да на них не стоит обращать внимания.