Петтер и поросята-бунтари - Старк Ульф - Страница 7

Бывают же на свете приятные пробуждения. Можно проснуться от того, что с проехавшего мимо грузовика свалился прямо тебе под окно ящик с ореховыми пирожными, шоколадными кексами, тянучками и ромовыми бабами. Можно проснуться от запаха сирени и крапивы и вспомнить, что именно на сегодня назначена поездка за город и купание.

В то утро Оскар тихонько потряс меня за плечо. Он ещё не добрился, и на лице у него будто выросла белая борода. Видик был довольно дурацкий, и я почувствовал, как меня разбирает смех.

— Вставай, — сказал он тихонько.

— Зачем? — поинтересовался я.

— Затем, что пора собираться в дорогу и ехать.

— Куда это?

— Не задавай лишних вопросов.

— Почему это мне нельзя задавать лишних вопросов? Ева уже убежала на работу, а Лотта была у подружки, где её оставили ночевать. Оскар взял сегодня выходной. Я одевался, а он насвистывал в ванной бодрый мотивчик, фальшиво и весело. Мы быстренько позавтракали. Свой бутерброд с яйцом я дожевал уже в машине.

— Зубы почистил? — спросил Оскар и включил зажигание.

— Ой, забыл, — сказал я.

— Я тоже! — сказал Оскар радостно.

Небо было ясное-ясное. Голубое озеро так и сверкало, будто кто-то посыпал его сверху золотыми стружками. Если б не скрежет нашего «деда», то, наверное, можно было бы услышать голоса множества птиц. Если б Оскар так не дымил своими сигаретами, то, наверное, можно было бы почувствовать запах цветов и трав. И, возможно мы бы даже увидели каких-нибудь зверушек, если б только Оскар прекратил своё фальшивое пение, которого, конечно, не могли выдержать их чуткие уши.

Но какое всё это имело значение? Мне и так было весело и интересно, и Оскару, по-моему, тоже. Я высунулся из машины и глядел на знакомые места — на дома, которые я видел уже тысячу раз, на деревья, по которым я лазал или с которых сбивал яблоки, на фонарные столбы, которые я обстреливал снежками и камешками. Всё было будто заново покрашенное. Листья на деревьях были ярко-зелёные, черепичные крыши ярко-красные, а развешанные во дворе одного там домика простыни, штаны и рубашки полоскались на ветру белоснежным парусом.

Оскар завернул в какой-то гараж неподалёку от фабрики. Там мы сменили нашего дряхлого «деда» на грузовик, которому, по-моему, тоже пора было на свалку. Оскар сказал, что взял его на прокат у одного своего товарища по работе. А больше он ничего мне не объяснил. Куда мы ехали? Куда он меня тащил? Зачем ему понадобился грузовик?

Оскару, по-моему, ужасно нравилось делать из всего этого великую тайну. Он веселился, как ребёнок. Он бы, я думаю, с удовольствием завязал мне глаза, как это делают бандиты со своими жертвами, когда отвозят их в какие-нибудь там заброшенные рыбацкие хижины на берегу моря или в избушки на курьих ножках в дремучем лесу. А я чтоб подсчитывал, сколько было поворотов направо и сколько налево, и определял бы на слух, когда мы переехали железную дорогу, а когда проехали по мосту через реку, а это вот поднялся в воздух самолёт, а это забивают сваи, и так далее, и так далее. А потом всё очень просто — берёшь карту автомобильных дорог Швеции (типография при Генштабе) и показываешь, где находится разбойничье гнездо.

— Почему ты не можешь сказать, куда мы едем? — спросил я.

— Сказать-то я могу, — ответил он. — Но тогда уже будет не так интересно.

— Понимаешь ли, — сказал он потом. — Я тут вот о чём подумал. Прежде, ну, ещё несколько недель назад, мне казалось, я всё уже знаю наперёд. Как до сих пор было, думал я, так оно и дальше будет. Всё одно и то же. Не жизнь, а прозябание. Будто тебя запихнули по шею в липкую, вонючую грязь — сколько ни пытайся вылезти, так и будешь месить грязь на месте. И надеяться уже больше не на что, и ждать нечего. И через год, и через десять лет будешь жить всё так же. Будто и не живёшь вовсе. Тоска зелёная. Ты не представляешь, до чего мне было тошно. Я хочу сказать, если уже не веришь ни в какие сюрпризы, ужасно скучно становится жить.

— Понятно, — сказал я.

— А о сюрпризах надо самому заботиться, — прибавил он. — Само по себе ничего не изменится.

Дальбу остался далеко позади. Куда же мы всё-таки едем, ломал я себе голову.

Часа через два мы подъехали к городку Мариебу. Был уже полдень, и мне хотелось есть. Но Оскар, по-моему, и не думал ни про какую еду. Машину он поставил на улице около магазина.

— Ну вот, приехали, — сказал он.

— А что мы тут будем делать? — спросил я.

— Будем покупать пианино, — сказал он.

— Пианино?

— Ну да. Еве.

Я подумал, что он шутит. Сколько раз я слышал эти его разговоры, что нам не хватает денег! Сколько он в последнее время набирал этой самой сверхурочной работы, чтоб мы могли сводить концы с концами! Он совсем себя замучил с этой своей работой, и вдруг на тебе — хочет купить пианино, которое стоит, наверное, не одну сотню крон. Не иначе как его хватил солнечный удар.

В магазине, перед которым мы остановились, продавались пианино «новые и подержанные», как написано было на вывеске. Оскар чуть не бегом вбежал туда. Я остался стоять у дверей. У меня прямо глаза разбежались, столько там было этих пианино: коричневые, белые, черные, из дуба, из красного дерева, из берёзы, из сосны. У стены стояли два рояля, будто какие-то гигантские чёрные блестящие насекомые. Интересно, подумал я, что бы получилось, если б все они вдруг заиграли сами по себе. Вот была бы музыка! Весь город бы заплясал!

Оскар неуверенно переходил от одного к другому. Он разглядывал надписи, осторожно прикасался к полированным крышкам, нажимал на клавиши, извлекая ни на что не похожие звуки. Продавец поднял голову от своей конторки. Он был коренастый и, наверное, не худее Оскара. Ему бы больше подходило продавать гири и штанги.

— Что бы вы хотели? — спросил он.

— Мы хотим пианино, — сказал Оскар.

— Так, так, — сказал продавец.

— Хорошее пианино, — прибавил Оскар. — Хорошее и дешёвое.

— Ну что ж, у нас имеется несколько неплохих, из подержанных, — сказал продавец.

Он подошёл к большому чёрному пианино, на котором было написано: «Скандинавия». Медные педали у него так и сияли, а над чёрно-белым оскалом клавиш блестели два подсвечника. Я сразу же влюбился в это пианино — если только можно вообще влюбиться в пианино.

— Может, купим, а? — сказал я.

— Хорошая вещь, — сказал продавец. — Мы его проверяли. Оно в прекрасном состоянии.

— Гм, — сказал Оскар. — Честно говоря, я не очень-то разбираюсь в пианино. А сколько оно стоит?

— Две тысячи пятьсот.

— Так много? — сказал Оскар. — Вот чёрт. А подешевле ничего нет?

— К сожалению, нет, — сказал продавец. — Это самое дешёвое.

— Как же мне теперь быть? — сказал Оскар беспомощно, как ребёнок.

— То есть? — удивлённо поднял брови продавец.

— У меня всего две тысячи триста, — вздохнул Оскар.

Он сразу сник, и глаза глядели грустно и умоляюще. Он уже настроился, что явится домой с пианино — и вот те раз! Две тысячи пятьсот! Ничего себе сумма!

— И у меня ещё есть три пятьдесят, — сказал я.

Продавец улыбнулся.

— Ну, так уж и быть, — сказал он. — Пусть будет две тысячи триста три кроны и пятьдесят эре.

Оскар, по-моему, готов был просто расцеловать продавца.

— Вот спасибо! — сказал он. — А доставку мы уж сами организуем.

Втащить пианино на грузовик — это вам не шуточки. Оскар, продавец и ещё один парень прокляли всё на свете, пока втаскивали его на ремнях. «Слона и то легче было бы погрузить», — ворчал весь вспотевший Оскар. Они укрыли пианино одеялами и крепко-накрепко привязали к бортам.

На обратном пути Оскар так и сиял. Он рассказывал мне про Еву. В последнее время он вкалывал как каторжный, чтобы скопить на пианино. Сегодня годовщина их свадьбы. В этот самый день, ровно двенадцать лет назад, они поженились. И он поклялся себе, что привезёт ей в этот день пианино.

— Помнишь, как вы со Стаффаном и Лоттой хотели устроить нам свадебный юбилей? — сказал он. — Хотя никакой годовщины тогда не было. Вы тогда ещё чуть не сожгли дом. В тот вечер я и решил, что мы её обязательно отпразднуем. Потому я и взял тебя с собой.