Петтер и поросята-бунтари - Старк Ульф - Страница 16

Однажды, когда я так вот крался за ним, он вышел из леса и направился к вилле Голубого. Он шёл медленно и нерешительно. Вот он остановился перед виллой. Я спрятался за куст, поблизости от той самой дурацкой садовой скульптуры «ДИАНА НА ОХОТЕ». и стал подслушивать.

«Неужели нашему великому охотнику удалось наконец-то изловить поросёнка? — насмешливо спросил Голубой, появляясь в дверях. — Пора бы уж, кажется».

«Нет, этот чёртов поросёнок, должно быть, заколдованный, — смущённо ответил охотник. — Никак к нему не подберёшься. Да его вроде бы и пуля не берёт».

«Так ты пришёл сказать мне, что не способен выследить обыкновенного поросёнка?» — зло прошипел Голубой.

«Я пришёл спросить, нельзя ли мне взять одну из твоих собак, — сказал охотник. — С собакой я бы запросто выследил этого проклятого поросёнка».

«О'кей, — сказал Голубой. — Можешь взять Бисмарка. Но запомни: если у тебя и на этот раз ничего не получится, пеняй на себя».

«Получится», — процедил сквозь зубы охотник.

С огромным датским догом на поводке он отправился восвояси.

Я всё ходил и носил в лес еду для Последнего-из-Могикан. Каждый раз я боялся, что увижу еду нетронутой. Устоять ли поросёнку перед охотником с собакой? Я уже больше не решался шпионить за охотником.

Один раз, поздно вечером, когда я подходил со своей миской к ели, я заметил, что за большим валуном поблизости что-то такое шевелится: Я подумал, что это Последний-из-Могикан, и хотел было его окликнуть. Но тут я увидел два чёрных, будто подрезанных уха. Я замер на месте. Это были собака и охотник. Теперь я различил и дуло ружья, оно было нацелено прямо на ель.

И тут вдруг появился Последний-из-Могикан. Я хотел крикнуть, чтобы предупредить его, но только беззвучно шевелил губами. Хотел броситься к нему, но ноги будто приросли к земле. Я ничего не мог. Мог только стоять и смотреть, как пристрелят Последнего-из-Могикан.

Но Последний-из-Могикан словно почуял опасность. Он кинулся бежать вверх по склону ближнего пригорка. Да разве поросёнку удрать от собаки? С глухим рычанием она бросилась вдогонку. Когда Последний-из-Могикан добрался до вершины, собака догнала его. Поросёнок остановился. Собака тоже застыла как вкопанная, разинув пасть и тяжело дыша. Так они и стояли друг против друга, будто каменные изваяния. Солнце как раз садилось, и в этом свете заходящего солнца Последний-из-Могикан казался огненно-красным. Огненно-красный кабан, а напротив — угольно-чёрный пёс. Я увидел, что охотник прицелился из-за камня. Почему же он не стреляет?

Я не выдержал этого ожидания. Ноги у меня подкосились, и я повалился на землю, и в тот же момент грохнул выстрел. Эхо прокатилось надо мной. Я не решался взглянуть. Я знал, что Последний-из-Могикан убит. Но когда я всё-таки поднял голову и посмотрел туда, я увидел, что Последний-из-Могикан бежит ко мне. А чёрная собака осталась лежать на пригорке. Никто больше не стрелял. Последний-из-Могикан остался в живых! Охотник, ясное дело, промазал и вместо поросёнка подстрелил собаку Голубого.

Последний-из-Могикан подбежал и прижался ко мне своим тёплым боком. Я обнял его.

«Милый ты мой, непобедимый поросёнок-бунтарёнок», — сказал я.

— Что ты такое говоришь? — услышал я голос Евы.

— А? Что такое? — сказал я.

— Я говорю: как ты меня назвал?

Когда я проснулся, рядом со мной лежала Ева. А я обнимал её за шею. Я всё ещё дрожал от страха. Ева погладила мой лоб. На голове у неё всё ещё красовался Лоттин венок. Около меня валялся череп Последнего-из-Могикан. В моих бутылках на ёлке пел и свистел ветер. Лотта сидела рядом с Евой. Она смотрела на меня испуганными глазами.

— Последний-из-Могикан убит, — сказал я.

— Ничего подобного, — сказала Ева. — Он сейчас там, у костра. Он прибежал почти сразу, как вы ушли. Он жив-здоров и чувствует себя прекрасно.

— Но я же нашёл его череп, — сказал я. — Вот, поглядите сами.

Я поднял со мха череп и протянул его Еве. Она подержала его в руках, повертела так и сяк.

— Похоже, это череп собаки, — сказала она задумчиво. — Трудно, конечно, сказать, но на свинью уж никак не похоже, это точно.

Я совсем запутался. Где сон, а где явь? Всё у меня в голове смешалось. Но я так обрадовался, что Последний-из-Могикан жив-здоров, что начал вдруг хохотать. И Ева с Лоттой смеялись вместе со мной.

— Ну ладно, пора нам обратно в наш лагерь, — сказала Ева. — Они там небось совсем изнервничались. Все ведь кинулись тебя разыскивать.

Ева понесла меня на руках, хотя я сказал, что прекрасно дойду сам. И мне сразу стало так хорошо и спокойно.

По дороге она рассказала мне, что они с Лоттой долго ходили по лесу и звали меня. Лотта ужасно переживала. «А вдруг я никогда больше не увижу этого дурака», — всхлипывала она. А потом они услышали вдалеке странные звуки, будто где-то играли флейты. Они пошли на звуки этой странной музыки и вот нашли меня под елью.

Потом я увидел наш пылающий костёр, а рядом стоял привязанный к дереву Последний-из-Могикан. И я сладко заснул на руках у Евы.

10

Мы снова были у себя дома. Но куда подевались смех и веселье?

Оскар ходил мрачнее тучи. Когда он после нашей вылазки на рыбалку явился на свою фабрику, его вызвали в кабинет к Голубому. Голубой, оказывается, пришёл в ярость, когда узнал про ту историю в столовой.

— Ты очень ошибаешься, если думаешь добиться чего-нибудь подобными методами, — сказал он Оскару.

— Поживём — увидим, — ответил Оскар.

— Могу тебе гарантировать, что ничего ты на этом не выиграешь, — сказал Голубой. — Уж я-то знаю, как надо управляться с такими, как ты.

— Могу себе представить, — сказал Оскар. — Но если нас, таких, будет много, что ты тогда сможешь сделать?

— Никогда вас столько не наберётся, — сказал Голубой. — Погоди, ты ещё убедишься, что один в поле не воин.

Голубой был большой хитрец. Если б он уволил Оскара, остальные рабочие возмутились бы и у Оскара нашлось бы много сторонников. Вместо этого он просто взял и перевёл Оскара в другой цех, там никто не хотел работать, такая там была жарища, и шум, и грохот, и все там ходили чёрные от сажи.

— А жаль, — сказал ему тогда в кабинете Голубой. — Если б не эти твои настроения, ты мог бы стать мастером.

— Я не продаюсь, — ответил ему Оскар.

Ну, а что толку? Чего он этим добился?

Самое страшное было не то, что его перевели на другую работу. И не то, что его в первый же день поставили вручную грузить шлак в какой-то там контейнер, хотя вообще всегда грузили краном. Он в ярости швырял лопату за лопатой. Солнце жгло спину, пот лил градом, и в глазах темнело. Но он не собирался сдаваться. Нет, его так просто не сломить! Уж он им нагрузит эту проклятую коробку ещё до конца смены!

Лопаточку за мастера! И ещё одну за начальника смены! А эту за коммерческого директора! И ещё одну за технического директора! И за владельцев акций! Нате, жрите! Подавитесь!

Нет, не это было самое страшное. Хуже всего, что те самые из его товарищей, которых он вроде бы перетянул на свою сторону, устроив ту демонстрацию в столовой, теперь пошли на попятный. Они испугались. И чего он, выходит, добился? Да ничего.

Оскар как потерянный бродил по квартире. Ничего его не интересовало, на всё ему было наплевать, ни с кем он не хотел разговаривать. Он даже бриться перестал. А ночами всё сидел на кухне. А потом и на работу ходить бросил. Днём он теперь сидел дома и всё глядел на моих рыбок в аквариуме.

А то вдруг начинал метаться, убегал куда-то из дома, и где он пропадал — неизвестно. По-моему, просто бродил по улицам. Дождь не дождь — ему было всё равно. Иногда он приходил домой весь промокший.

Просто мука была смотреть на него. Ева не знала, чем его порадовать. Она старалась ему угодить, готовила всякие там его любимые кушанья, но он только поковыряет вилкой, как капризный ребёнок, и отставит тарелку. У него совсем пропал аппетит. Ему только одно помогало — когда Ева играла ему на пианино. Настроение у него сразу становилось лучше. А потом он снова начинал метаться.