Мистика - Джонс Стивен - Страница 54

— Мы полагаем, что у нацистов есть копье Лонгина. [65]Добавьте к нему Камень Семи Звезд, и они смогут побить Ковчег Завета. [66]Чтобы справиться с ними, нам понадобились бы Экскалибур и Святой Грааль.

— И Мальтийский сокол? — спросил я.

— О, это тоже реальный предмет. Он и поныне у рыцарей-тамплиеров. К настоящему времени он, возможно, и заряжен какой-нибудь из меньших сил. Нет нужды возиться с ним. Верно, Джиз?

Парень с именем Джиз кивнул. У этих людей было свое запутанное секретное дело, в которое я влезать не хотел.

Возможно, по мне не скажешь, но я знаю, что такое копье Лонгина. Известное также как дьявольское Копье.А про Экскалибур и Святой Грааль слышали все. Из всего этого можно было сделать вывод, что за штука предположительно этот Камень Семи Звезд.

— Камень у Маунтмейна, — прогудел судья Персивант. Голосок у него был такой, что мог переполошить всех койотов в каньоне. — Все пропало.

— Может, камень и у него, — сказал Уинтроп. — Но это еще не все. Известно, что извлечь его из сосуда — дело сложное. Мы знаем, что это должно быть проделано на рассвете, в том самом загадочном Белом доме из пророчества. Дядя Маунтмейна не сумел этого сделать, вот почему мы здесь спустя столько времени. А последние двадцать лег изменили ауру камня самым непостижимым образом. Подумайте, как жил Джон Бэрримор. Взлеты, падения, триумф, унижение, отчаяние. Какую роль сыграл в этом сам Бэрримор, а какую — камень? И как повлиял на средоточие магической силы весь этот опыт?

Уинтроп был взволнован, тогда как остальные члены компании — испуганы. Может, он был более проницательным, чем они. А может, сумасшедшим.

— Нам надо быть в Вашингтоне, — хмуро сказал Финлей. — Здесь мы эту штуку упустили. К рассвету мы должны быть там. В опасности может оказаться сам президент.

Он не убедил Уинтропа.

— Вашингтон у нас прикрыт. И Северная Африка. И Мезон Бланшв Новом Орлеане.

Финлей прикончил очередную сигарету.

— Этот камень, — уточнил я. — Вы говорите, он в сосуде?

Уинтроп с готовностью кивнул.

— Что это за сосуд?

— О, тело Джона Бэрримора, разумеется.

Около полуночи я снова сидел в своем офисе в Кахуэнга-Билдинг, обзванивая больницы и морги и выясняя, не занесло ли к ним лишнего покойника, до странности знакомого, если посмотреть на него в профиль. Самое подходящее занятие для детектива, чертовски нудное и бессмысленное при этом.

Кто-то — скорее всего, этот тип Беннет Маунтмейн — забрал Джона Бэрримора, а внутри Великого Профиля находится редкий и невероятно ценный камень. Конечно, если Маунтмейн вырезал «Семь Звезд», а тело выбросил где-нибудь на свалке, где я смогу найти его. Тогда я сумел бы достойно и в точности выполнить задание. Лорре ведь хотел получить обратно тело, а не какую-то мифическую бесценную штуковину, спрятанную внутри него.

Моя подозрительность еще не дошла до того, чтобы гадать, знал ли Лорре про Камень Семи Звезд. Злодеем-заговорщиком он был лишь в кино.

Покончив со звонками, я прошелся по нескольким барам, где околачиваются репортеры, и потратил часть денежек Лорре на покупку выпивки и выкачивание информации. Вообразите себе газетчика, который вынужден торчать в Лос-Анджелесе, в то время как все приличные сочинители удрали отсюда, чтобы стать военными корреспондентами, и который к тому же еще и пьяница-полуночник.

Я знал таких парней немало.

Натолкнувшись на двойника Милтона Парсонса в пресловутом морге братьев Пирс, я гадал теперь, не удастся ли мне повстречать подходящего стукача, брызжущее слюной подобие Элайши Кука-младшего, хитрого маленького человечка с печальными глазами, знающего про план заговора и готового обменять его на задушевную беседу. Разумеется, отыщи я Элайшу, это, скорее всего, закончилось бы, к примеру, его ужасной смертью уже сегодня на рассвете.

Но такое получается не всегда.

Никто даже не слышал про Беннета Маунтмейна.

Я вернулся в свой офис около трех и обнаружил, что меня ждут. Я сам угодил прямиком в засаду. Кулак врезался мне в живот еще до того, как я успел снять шляпу. Кто-то попытался, не расстегивая, стащить с меня плащ, дернув его с плеч вниз и превратив в импровизированную смирительную рубашку. Когда меня связывали, я услышал, как трещит мой щегольской макинтош.

Оказалось, что злодеи — два бледнолицых головореза в потрепанных пальто. От них смердело, как от тигуанских шлюх, но в них не чувствовалось ничего от гомиков. Этим запахом они заглушали другой запах. Знакомая песня.

В моем кресле сидел мужчина с пистолетом. Это был хороший пистолет, автоматический. Мужчина продемонстрировал его мне, не целясь никуда конкретно, крутя за спусковую скобу. Мне удалось заметить, что он снят с предохранителя. Мой посетитель был готов совершить то, что принято называть загадочным убийством в запертой комнате.

— Я ждал двадцать лет, — сказал мой гость.

У него был ирландский акцент, мягкий, но зловещий. Я знал, кто он, но не стал этого говорить.

— А прежде мой дядя положил на это всю жизнь. Быть так близко от цели и упустить ее. Ты хоть представляешь, глупый детективишка, на что может толкнуть человека такое разочарование?

Я как раз пытался что-нибудь сообразить, когда пистолет выстрелил. Пуля ударилась в мой шкаф для картотеки, оставив на нем вмятину и заставив полупустую штуку звенеть, будто колокол в форме гроба. Потом она срикошетила в мою сторону и угодила в мясистое плечо одного из державших меня.

Тот не издал ни звука. Даже не шелохнулся. Я увидел, как по его рукаву стекает медленная струйка темной крови. Полное отсутствие реакции пугало.

Теперь Маунтмейн прицелился. В меня.

— Где он? — спросил он.

— Теперь я скажу: «Я не знаю, о чем вы говорите», а вы усмехнетесь: «Конечно знаешь, глупый детективишка», — мне понравилось это выражение, — и час-другой станете пытаться выбить из меня это. Ошибка этого плана состоит в том, что я действительно не знаю, о чем вы говорите.

Почему бы и не попробовать?

— Ты работаешь на клуб «Диоген», — презрительно усмехнулся он.

Его излюбленным выражением лица была усмешка.

— Я работаю на мистера Мото.

Он не спеша выстрелил в раненного им человека. На этот раз он всадил пулю ему в лоб. Шляпу сдуло с головы багровое облако. На что бы ни был сейчас похож Джон Бэрримор, этот приятель выглядел еще хуже. Дырка между бровей со стекающей из нее струйкой крови его не красила.

— Это тот, на кого я полагаюсь и кого, на некий странный манер, люблю, — сказал Маунтмейн. — А теперь представь, что я сделаю с тобой, кого я никогда не встречал прежде и кто мне решительно неприятен.

— Это, должно быть, имеет какое-то отношение к недавно умершему Милашке Принцу?

— Мне нужна эта золотая рыбка.

— И булыжник?

Усмешка Маунтмейна превратилась в оскал.

— Булыжник? Ты мог бы назвать это и так. Если бы был совсем дураком.

Я попытался пожать плечами. Не без труда.

Еще пять минут назад я полагал, что Бэрримор у Маунтмейна. Конечно, так же думал и Уинтроп. И ему было известно, чем закончится вся эта история, начала которой я не знал.

Но только не этим.

— У вас великолепная реакция, — сказал я. — Я начал наводить о вас справки два часа назад.

Маунтмейн презрительно отмахнулся от комплимента.

— Десять тысяч долларов, — сказал он. — Если приведешь меня к камню. Если нет, тебя подвергнут пыткам, пока не расскажешь все, что знаешь. Неописуемым пыткам.

— Меня еще никогда не подвергали описуемым пыткам.

— Американцы — сущие дети. Вечно вы острите. Но ты не знаешь, что значит острота по-европейски.

Он взял со стола мой нож для бумаг. Потом щелкнул зажигалкой, высекая пламя. Он держал ножик над огнем, глядя на меня поверх него.