От мира сего - Крелин Юлий Зусманович - Страница 23

— К пяти.

— Хорошо, вы можете идти. Но в последний раз напоминаю — в нашем деле не может быть домашних отвлечений. Дело — прежде всего! А потом все остальное. И семейная жизнь, и отношения друг с другом. Вот отвлечение ваше повело в сторону, и мысли ваши отдельно от нашего общего мышления. Я понимаю, что в медицине, как и во всякой науке, не может быть единомыслия, но все ж симптоматично, что отвлеклись вы. Вы думали о сугубо личном, и сразу же мысль ваша пошла совершенно обособленно от всего нашего коллектива. Или вы хотите быть одним воином в поле? Это неэффективно, да. Пожалуйста, я вас не задерживаю. Идите. И помните. Да. Мы слушаем вас. Да! По дороге взгляните все ж, как там дела. Может, все-таки действительно лучше оперировать. До свиданья. Да. Слушаем вас.

— Я думаю…

И снова пошла речь самостоятельная, ничего не вобравшая из предыдущих речей, речь самостоятельная и угадывающая нужное направление. Несмотря на силу угадывания и почти одинаковые мнения, они (речи-мнения) не усиливались и не поддерживались друг другом. Они угадывались, а не вытекали друг из друга.

Авторы этих мнений не слушали друг друга. По существу, мнения эти взаимопогашались.

Мог ли Начальник делать общий вывод из этих «мнений»? Но все знали — вывод будет, и суммирование их высказываний тоже будет.

А пока — плавно лилась речь очередного «мнения»…

На этот раз стук в дверь был длительный и настойчивый. Разъяренный Начальник подбежал к двери сам, открыл ее и увидел только что отпущенного и обруганного своего помощника…

Сергей стоял в позе царевича Алексея с картины Ге. Начальник, в отличие от Петра, ходил позади своего стола, а не сидел. Начальник не исследовал логически причины преступления, он эмоционально всхлипывал и рационально бушевал.

— Как вы смели, не дожидаясь решения, предпринимать что-либо крайнее, тем более операцию?!

— Вновь началось кровотечение. Давление упало.

— Когда надо, вы добиваетесь меня. А тут вдруг непонятная робость. Это самоуправство у меня в клинике, оно никогда не будет… и быть не должно. Эти экзерсисы ты будешь позволять и допускать, когда перейдешь на самостоятельную работу. Скажите! Он принял самостоятельное решение. Где угодно! Но не у меня. Мы всё решаем коллегиально. Мы решаем все вместе, большинством решаем. Мы здесь обсуждаем без чинов и положений — речь идет о жизни. У меня таких самостоятельных решений никто принимать не будет! Ясно?

— Но ведь больной погибал.

— Ах! Он еще и спаситель! Запомните — спасителем здесь могу быть только я. Вы, я даже могу допустить, спасли сейчас больного. Может быть и так. Что ж, больной, по-видимому, останется жив. Резекция желудка дело несложное. Победа твоя. Но победителей судят. Мы создавали методику, мы обсуждали правильность ее, мы создаем порядок для всех, а не для одиночек, для избранных. А вы, видите ли, смеете нарушать все это. Мало разве умирало больных, когда их оперировали в таком состоянии? Опыт, как и история кстати, тогда ничему не учит, когда выводы делают недоучки. Каким и вы себя сейчас проявили и продолжаете проявлять. Ты позволил себе самоуправство, нарушил весь с таким трудом выработанный в больнице порядок. Мы не вправе ломать порядок, когда от нас зависят десятки, сотни жизней. Мы не имеем права считать на единицы. Спас одного — погибло десять. Если неудача — вы работаете у меня лишь до его смерти. Можете идти. И подумайте над своими действиями. Не теряйте своего достоинства, своего «я» в этих анархистски-партизанских действиях.

Сергей пошел. Впереди еще дежурство.

После работы Начальник с одним из своих помощников пошел в ресторан пообедать.

Обычно он кричал на своих горлом, без души, так сказать, но сегодня столь явно нарушили его установления и столь явно пренебрегли его мнением, что он действительно разволновался. После первых двух рюмок Начальник посмотрел на висевшую против их стола репродукцию «Незнакомки» Крамского и:

— Вот, наверное, у Сергея дома тоже висит такая. Ему нужно, чтобы кто-нибудь подбадривал и поддерживал его независимость и самостоятельность.

Помощник не понял, но промолчал. Начальник продолжал:

— А вообще жалко его, жалко выгонять.

— Жалость убивает. — Помощник охотно вступил в беседу.

— Э-э! Это мы проходили. Не путай жалкость и жалость. Мало жалости у нас. От нее меньше плохого, чем от отсутствия ее.

— А может, его пропесочить на конференции и оставить?

— Добр больно чужими-то руками. Вот если выздоровеет больной, тогда выгоню, чтоб неповадно было другим нарушать. А если умрет — тогда жалеть будем. А вообще, что-то все добрые очень стали за моей спиной. Один говорит — простить. Другой пристает — пожалеть. А порядок?! Вы забываете, что ваше благополучие на моих успехах держится. На успехах, значит, всех отделений клиники, а не единичных победах. Сегодня он спас, завтра ты спасешь, а через месяц подсчитаем, и окажется, что общая смертность увеличилась. Если он выживет, мы все равно устроим разбор этого случая и…

МЫ АРБАТСКИЕ…

Столик был у стенки на возвышении. Он их сразу увидел.

Сергей. Уже заказали?

Толя. А! Добрался! Нет еще — сейчас подойдут. Что будешь?

Сергей. Вкусы у нас вроде одни. Немножко выпить, немножко закусить и чуть-чуть мясца.

Виктор. У тебя пятерка. У Толика трояк, и у меня пятерка. С такими деньгами хоть до ночи сиди. А!

Сергей. Ну, гуляете!

Толя. А мы такие, мы с Арбата.

Виктор. А ты чего смурной такой?

Сергей. Да нет. Все нормально. А кому звонили?

Толя. Да никого не застали. Но координаты оставили всем. Может, устал?

Сергей. Нет. Просто Начальник надоел.

Виктор. Что ты от него хочешь? Ты скажи — он оперировать умеет?

Сергей. Конечно. И кое-что — неплохо.

Виктор. Так что ты от него хочешь?! Подумай, сколько начальников, которые вообще ничего не могут и не умеют. Если у меня будет рак желудка — отрежет правильно? Радуйся, а не ропщи, — твой начальник полезен миру. А остальное, бог поможет, приложится.

Сергей. Ладно. Аллах с ним.

Толя. А ты что, хочешь, чтоб он был тебе как мы?! Не жди. Сергей. Ну вас, бичи. Не о чем говорить больше? Виктор. Действительно. Хорошую идею можем испортить. Подождите. Сейчас закажем, выпьем, потом поговорим. Здравствуйте. Накормите нас, пожалуйста. Официант. Слушаю вас.

Виктор. Во-первых, вы нам для начала дайте, дайте… Возьмем водочки для аппетитцу? Самую малость, а? Толя. Ладно тебе. Дайте нам, пожалуйста… Виктор. Ну вот! Все испортишь, не мешай. Сергей. А, валяй, только быстро. Человек же ждет. Виктор. Быстро так быстро. Извините, пожалуйста, наши отвлечения. Я быстро. Итак: водки — триста грамм для начала. Сухое у вас какое? Ага, вот гамзы нам бутылку, нет, две или даже три, пожалуйста. Теперь закуску: ну, скажем, селедочку по-бородински…

После рюмки жить стало веселей. И не от действия алкоголя — он сам по себе на них никогда хорошо не действовал. Хорошо стало от ритуала питья в своей, очень своей компании. Водка ведь приятна, во всяком случае им она приятна, только когда пьют ее в своем кругу, кругу близких, хорошо понимающих друг друга людей. Поэтому, наверное, и стало сразу так хорошо от первой же маленькой, ничтожненькой рюмочки водки.

Сергей. А ты что такой довольный?

Виктор. А я открытие сделал, чему и радуюсь. Создадут у нас семинар имени меня. А может, еще и премию какую дадут.

Толя. А что за открытие? Поймем?

Виктор. Не-а. Ни черта не поймете.

Толя. А я, ребята, решил уходить с этой работы.

Виктор. А чего так, Тол?

Толя. Что-то в институте ребята много про карьеру стали говорить, какая у меня, как они считают, сейчас хорошо открылась, дорога открылась. А мне противно что-то: карьера-то есть, а вот работы никакой. Словесный блуд и лабуда сплошная. Работы хочу. Тебе, Топор, хорошо. Работа у хирурга всегда есть.