Без затей - Крелин Юлий Зусманович - Страница 20

— А что? — сказал Лев. — Надо еще кое-кого задействовать, и порядок. Дим зря меня обругал.

— Домулло не понимает, что без рекламы никуда. Как говаривали древние, себя не похвалишь, будто оплеванный ходишь. А теперь, после статьи, — вынь да положь. Потому как гласность! Эндоскопы у нас в кармане.

Марат и сам увлекся. Некому было напоминать, а хорошо бы напомнить им, о чем они еще в школе проходили: о прудах, в которых лебеди плавают, розовой мечте Манилова. Думали-то они широко, да об одном забыли: чтобы снабжать, надо иметь чем снабжать. Нельзя задевать дефицит — он слишком многим нужен. Час почти продолжалась прекраснодушная болтовня в палате Златогурова, пока хирурга не вызвали в приемное отделение посмотреть поступившего больного.

Лев Романович почувствовал, что хочет есть, опять включил телевизор и стал ждать Раису. Маниловщина очень успокаивает нервы. А Тарас вернулся из приемного, заглянул к дежурным анестезиологам, побалагурил с ними и, наконец, пристроился на другом этаже побаловаться чайком со вторым дежурным. Больные не поступают, операций нет, грех не воспользоваться свободой.

Но не зря сказано, что покой нам только снится.

Марата срочно затребовал Златогуров. Раз зовет, значит, не каприз и не пустяк.

— Тарас, дорогой, что-то у меня нога, по-моему, стала холодная.

Пульса не было на месте протеза, где еще два часа назад Марат отчетливо его прощупывал.

— Что, Тарас, нет пульса?

Марат молчал, щупал и прикидывал, что и как сказать: — Подожди, Романыч.

— Я чувствую, закрылось… Нашел?

— Подожди, Лев Романович.

— Да все ясно. Нету! Я знаю. Надо срочно оперировать. Тромб надо вынимать.

— Подожди, не суетись. Сейчас позвоним Диму. Приедет, посмотрит.

— Ну — конец. Если Диму звонить — значит, все. Закрылось. Полетела нога, а, Марат?

— Не знаю, Романыч. Сейчас позвоню. Он быстро приедет.

— И Райки, как назло, нет!

Марат пошел звонить шефу, и тут как раз вернулась Рая.

— Рая, Раечка! Полетела нога. Все. Два года они уже скоро ковыряются — все. Конец пришел.

— Левочка, что ты? Ну еще раз соперируют. Ты же знаешь, они справятся. Ты ж привык.

«Ты ж привык»! У Раи на глазах появились слезы. Дала себе волю. Раньше всегда успевала подготовить себя и отплакаться где-нибудь в сторонке. До сих пор перед мужем старалась быть в хорошем виде.

— Не тяни, Рая. Пойди скажи Марату: за Димом надо ехать. Только бы он дома был!

Марат уже говорил с заведующим:

— Дмитрий Григорьевич, вроде нехорошо у нас… Нет. Ничего страшного, не волнуйтесь. Все живы… У Златогурова шунт сел… Не нащупал… Наверное, лучше приехать, домулло… Рая рядом стоит. Она за вами выезжает.

С утра прикинули наши возможности и решили с сыном попытаться попасть в какой-нибудь музей. Неважно, о чем мы будем говорить — о небесных явлениях или об алхимии, — все равно польза. Конечно, воскресенье не самый удобный день для похода в более или менее людные места. Если никуда не попадем, просто погуляем или в кино посидим, где-нибудь пообедаем, а то в гости завалимся к кому из знакомых.

С утра он должен был доделать кое-какие задания, а я уселся проглядеть последний реферативный журнал, пришедший накануне. Валя отправилась по магазинам запастись продуктами на всю неделю. Нам никто не мешал, за Виталиком я не следил да и сам довольно лениво листал журнал, неспешно расширял кругозор.

Около двенадцати начали собираться. Я переоделся, сын вяло слонялся из угла в угол, от стены к стене, в общем, делал все, что полагалось делать мальчишке, когда он куда-нибудь собирается, да не больно охота. Вполне вероятно, что ему не в музей хотелось пойти, а потолкаться во дворе с приятелями. Но отказать папане, видно, было неудобно, и потому он бессовестно тянул время. Впрочем, может, я на него напраслину вешаю. Во всяком случае, я его не подгонял. Пусть сам созреет.

Ну и дотолкались мы с ним вдвоем.

— Да… Что такое? Что случилось? Да ты что? Нигде не нащупал? Нигде или только на шунте? Ладно. Уже одет… Хорошо. Буду у подъезда.

Ну вот тебе и музей, Виталик.

— Слушай, сынок! Сейчас машина придет — поедем со мной в больницу? Хочешь посмотреть, как у нас в операционной? Хочешь, а? — Я и сам испугался своего предложения, но отступать уже поздно: глаза у Виталика загорелись. Обмануть уже не могу.

Через две минуты мы стояли у подъезда и ждали Раису.

— Рая, возьмем наследника? Потянет машина?

Отчаяние рвалось из «Жигулей» через ветровое стекло.

Шутки прибережем для Льва — с Раей сейчас надо говорить серьезно. Привыкли мы любую неловкость, любую чувствительность ретушировать усмешкой, вот зачастую и получается не к месту и не ко времени. А стоит понять это, тут же начинаешь раздражаться, добро бы на себя, нет — на все вокруг. Я все же успел остановить себя, сломать бодряческий стандарт:

— Что, Раечка, плохо ему? Болит? Лежать может?

Знал, что нет болей, что лежать может, но дал ей возможность ответить. Может, хоть чуть ей станет спокойней. Хоть чуть-чуть, а все полегче. К тому же сзади сидел Виталик, и я боялся, что, если буду молчать, он почувствует мое замешательство, что-то неуверенное заметит в отце. Зачем ему об этом знать?

— Болей особых нет, Дмитрий Григорьевич. Лежит спокойно, ногу не опускает.

— Ну вот видите!

— Неужели ампутация, Дмитрий Григорьевич?..

Раю не проведешь. Надо постепенно приучать ее к мысли, что жизнь важнее. Всякий взрыв должен готовиться постепенно, чтобы можно было и фитиль поджечь и отступить.

— Что вы, Раечка! Там, наверное, тромб. Свежий тромб. Сделаем маленький разрезик, даже без наркоза, вытащим и опять зашьем. Конечно, если сосуды основным процессом забиты, тогда плохо. Тогда, значит, не будет в ноге кровообращения. Вот тогда только… Да и то пока сильных болей нет, гангрены нет… Повторная операция так скоро, разумеется, не сахар. Не дай бог, инфекция. А это уже может привести к кровотечению. Но опять же не сейчас… Дальше видно будет… — говорю с паузами, с лишними словами, вроде бы думаю, прикидываю… Так и протянул до самой больницы.

Впереди разговор потяжелее. Виталика оставил в кабинете и пошел к Златогурову. Лицедействовать, ерничать, уклоняться. Готовить, одним словом, к худшему.

— Что, Романыч, решил в сговор вступить с Маратом Анатольевичем?

— Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич. Здравствуй, дорогой. Беда, наверное?

— Не будем беду кликать. Что стряслось?

— Вдруг боль появилась. Нога холодная стала. Пульса нет. И Марат не нашел.

— Дмитрий Григорьевич, я пришел…

— Подожди, Тарас. Пусть Лев Романович сам расскажет. Будет интереснее и точнее. А?! — Я преувеличенно бодро похлопал Марата по плечу. — Так что болит, Лев Романович?

— Боли не сильные, но почувствовал сразу.

— Лежишь-то спокойно. Ногу не хочешь опустить вниз?

— Нет, нет! Я уж знаю. Пока нет.

— Пока. Ну давай посмотрим.

Нога, понятно, холодная. Вены запустели. Пульса нет. Тромб. Шунт сел. Пока не поздно, нужно оперировать. Может, и вправду уберем тромб — восстановится. Сейчас начну готовить.

— Закрылось, Лев.

— Я уж вижу, Дмитрий Григорьевич. Ампутация?

— У тебя ведь не болит сильно?

— Нет.

— Почему же ампутация?

— А что впереди?

— Впереди. Позади. У всех у нас впереди… Сейчас надо сделать маленькую операцию.

— Это что? Что это — маленькую?

— Здесь вот, Романыч, разрезик. Введем катетер и вытащим тромб.

— Опять реанимация, наркоз?..

— Нет, нет. Разрезик вот такусенький. Под местной. Всю операцию разговаривать с тобой буду. И опять сюда. Это даже не операция, а скорей перевязка с разрезиком.

— А дальше?

— Ну Лев! Что ты спрашиваешь? А со мной что дальше будет? Когда мой приступ начнется? Сегодня мы с тобой должны быть как огурчики.

— А вливания будем продолжать? Курс лечения продолжите?

— А как же! Давай, Маратик, иди распоряжайся — пусть операционные моются. И его пусть берут, чего время тянуть. Пойдем.