Гость из царства мертвых - Усачева Елена Александровна - Страница 6

– Разрыв-траву охраняет нечисть, поэтому, придя на место, первым делом надо очертить вокруг себя круг, чтобы злые силы не могли до тебя добраться. А как увидишь ослепительно яркий блеск цветка, его надо сорвать, сделать на пальце надрез, положить его туда и бежать прочь, не оглядываясь. Потому что, если оглянешься, цветок пропадет, а самого тебя уничтожит нежить. Ну, и не забывать чураться. То есть говорить: «Чур меня!»

– А как определить, где он расцветет? – Серый был во власти рассказа. Он даже слегка забегал вперед, чтобы заглянуть в глаза писательницы, больше смотревшей на дорогу, чем на собеседников.

– Надо найти самые большие листья папоротника, чтобы они были похожи на орлиные перья. Когда цветок расцветет, вокруг станет светло как днем, при этом прогремит гром и земля сотрясется.

– Что-то я не помню, чтобы гром без дождя гремел, – нахмурилась Анжи.

– Да? – Писательница наградила ее очередной своей странной улыбкой. – А много ты помнишь? Например, где ты была вчера?

Они остановились на краю оврага. Анжи пришлось еще раз поежиться, потому что ночные воспоминания были свежи, а вместе с ними в памяти вставал пережитый ужас.

Днем овраг выглядел мирно. Елочки, стожок, развесистый дуб.

– Ага! – Писательница что-то подняла около дуба. – А вот и свечка!

Анжи молча подошла к дереву, обогнула его.

Здесь она, значит, сидела, оттуда выскочил Глеб, от пруда прибежали ребята.

– Мы потом с Сережей туда пошли, – махнула она рукой в сторону плотины. – А Глеб с Джеком здесь остались. И, кажется, книга была у Глеба.

– Да, интересное место, – протянула писательница, с видимым удовольствием оглядывая чахлый пейзаж и даже втягивая носом воздух. – Здесь бы года два прожить, и такое можно написать…

Уже не обращая внимания на своих спутников, женщина пошла обратно к пруду, спустилась на деревянный настил и легко зашагала вокруг воды.

Днем пруд был самым обыкновенным водоемом, ничего тебе таинственного или грозного. По его голубой поверхности бежала легкая рябь, на которой, как кораблики, покачивались опавшие с деревьев листики. Местами деревья нависали прямо над водой, а там, где берег вырывался из зеленого плена, росли камыши и тянулись илистые прогалины. Щебет птиц отражался от зеркальной поверхности пруда и возвращал их песни небесам.

Тут же захотелось раздеться и окунуться в эту манящую прохладу. Но некстати на ум пришел рассказ о русалках и утопленниках, и Анжи на всякий случай отошла подальше от воды. А то кто его знает, может, стоит только руку опустить, как тебя утянет на дно! И тебе потом будет все равно, отчего ты утонул – русалки защекотали или ты сам захлебнулся.

Треснул сучок, колыхнулась ветка. Накрученная собственными фантазиями, Анжи вскрикнула и остановилась.

Ей показалось, или в кустах действительно кто-то прошел?

«Кия, кия!» – заорала птица, и, с шумом пробиваясь сквозь листву, на озерный простор вырвалась какая-то пернатая живность и исчезла в овраге.

Анжи глубоко вздохнула и закрыла глаза. Кровь бешено стучала в голове, колотилось сердце. Вот так свяжешься с придурками, потом сама заикой станешь. Кто бы ей вчера сказал, что она испугается обыкновенной утки!

Анжи отвела в сторону ветку и вгляделась в полумрак.

Ничего здесь не было. Тонкие стволы орешника, пестрые березки, осинки. В следующую секунду на нее глянули большие печальные глаза. Ей снова почудилась борода, длинный кафтан…

От ужаса она упала на колени, но никто не спешил ее схватить, затащить под деревья и съесть. Птицы все так же приветливо щебетали, сквозь листву пробивалось жаркое июльское солнце, земля не торопилась дрожать, раскалываться и поглощать некстати появившегося на этом месте человека.

Анжи подняла глаза. Перед ней был куст волчьей ягоды. Невысокое растение с тоненькими палочками и узкими листочками, щедро усыпанное крупными красными ягодами. Наверное, игра света, солнечные блики или еще что-то создали впечатление, что на Анжи кто-то смотрел.

– Глупость какая, – пробормотала она, хлопая ладошкой по растопырившимся листьям. Куст качнулся, открывая то, что находилось за ним.

На высоком пеньке лежала хорошо знакомая книга. Вид у нее был такой, словно ее только что читали и на секунду отошли, оставив открытой. Легкий сквознячок шевелил странички. Из середины книги что-то торчало. Что-то, похожее не то на перо вороны, не то на… папоротник.

Анжи забыла, как дышать. Ей очень захотелось убежать отсюда. Бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от всей этой чертовщины. Но ноги совершали обратное движение – они шли вперед, переступали через ветки. Рука уже тянулась к книге. Ветер дунул сильнее, и страницы услужливо открылись на заложенном месте. Глаза машинально пробежали по строчкам: «Внешний вид Амброза неприятно поразил меня; он сильно похудел и осунулся. Вместо бодрого румяного человека, каким я его видел в последний раз почти четыре года тому назад, передо мной стояла жалкая пародия на моего кузена. Изрядно уменьшилась и его природная живость, разве что рукопожатие было по-прежнему крепким, а взгляд ясным и проницательным, как в былые годы» [4].

Солнечный лучик скакнул, и стало заметно, что страница не только заложена. Только что прочитанный ею абзац был подчеркнут. И подчеркивание это сделано не карандашом и даже не ручкой, а ногтем. Большим и сильным ногтем, какие бывают на лапах хищников. Острые, разрывающие бумагу и вспарывающие человеческие тела.

– Ой, мамочки! – всхлипнула Анжи и попятилась. По заду ее хлестнул куст волчьей ягоды. Она взвизгнула и прыгнула в сторону, влетев в колючие ветки дикого шиповника, дальше пошли заросли крапивы. Анжи запуталась, где выход из этого бурелома. Ей казалось, что от пруда она сделала пару шагов, а вот она все бежала и бежала, и конца этому лесу видно не было.

– Помогите! – вопила она, продираясь сквозь внезапно вставшие у нее на пути елочки. – Лентяй! Воробей! Мамочка!

Еловая ветка больно дернула ее за волосы, отчего она чуть не опрокинулась на спину. Кедики скользили по хвое, и она чудом удерживалась на ногах.

– Анка! – раздалось издалека.

– Серега! – Анжи забилась в колючих объятиях кустов. – Ай! Мама!

Она шла, спотыкалась, падала, снова вставала и, уже не открывая глаз, упрямо двигалась вперед, надеясь, что когда-нибудь это мучение закончится. Потом ее кто-то хватал, она отпихивалась, брыкалась. Ей все виделось, что над ней склоняется страшный дед с бородой и протягивает ей чахлый пучок какого-то растения.

– Разрыв-трава, разрыв-трава, – воет он, распахивая черный провал рта. – Помоги!

– Помогите! – заверещала из последних сил Анжи, и на голову ей полилась вода.

– Ты книгу-то отдай, – услышала она голос, и только сейчас почувствовала, что изо всех сил прижимает к своей груди что-то небольшое и плоское. И это что-то у нее пытаются забрать.

Рядом она разглядела Лентяя с кепкой в руке: из этой кепки он лил на нее воду. Писательница сидела рядом на корточках и мягко гладила ее по плечу.

– Чего ты испугалась? – с тревогой заглядывала она в совершенно очумевшие глаза Анжи. – Это кулик, птица такая. Она не страшная.

– Я… книгу… – прошептала Анжи, роняя свою страшную ношу. – Там лежало… – Она ткнула пальцем сначала в одну сторону, но указала на плотину, потом в другую – но там оказался парк с усадьбой. И только потом она обернулась.

Полоска леса, отделяющая пруд от поля, была до того узкой, что даже просвечивалась. Ни заблудиться, ни потеряться там было нельзя. Видна была и одинокая елочка, невысокая, пушистая – как в ней можно было застрять, непонятно? Анжи схватилась за голову. Волосы были растрепаны, резиночка потерялась.

Что же это получается? Она сама себя испугала? Еще этот чертов волчий куст!

Ей вдруг стало неловко. Решат, что она психопатка припадочная, и больше к ней близко никто не подойдет.

– Может, тебе голову напекло? – с сочувствием спросила женщина.