Битва за Танол - Чужин Игорь Анатольевич - Страница 43

— Ингар, ну зачем ты встал с кровати? Тебе нужно лежать и набираться сил. Если ты будешь так над собой издеваться, то окончательно подорвешь свое здоровье.

— Со мной все будет хорошо, мне нужно поесть и слетать на озеро для подзарядки. Хочешь полететь со мной?

— С радостью, только распоряжусь насчет обеда, и полетим.

Погода стояла великолепная, и озеро сверкало в лучах полуденного солнца, словно огромный бриллиант. Дельтаплан плавно покачивался возле берега, а мы с Виканой сидели в тени скалы и тихо беседовали. После подзарядки мое состояние пришло в норму, и я, сбросив с плеч летный комбинезон, сидел обнаженным по пояс, подставив свою грудь прохладному ветерку с озера. После полета в Танорис и моей болезни наши отношения с Виканой начали незаметно меняться, они приобрели более человечный и понятный характер, исчезла театральная экзальтация, мы как будто заново стали узнавать друг друга. В глазах принцессы появлялась тихая грусть и жалость, когда она смотрела на меня. Мне показалось, что она как-то сразу повзрослела и превратилась из взбалмошной девчонки в молодую женщину, удивленно глядящую на все неожиданно изменившееся вокруг нее, на мужчину, которого любила, но воспринимала только его внешнюю, показную сторону. Это состояние и зародившаяся внутри нее новая жизнь сломали хрустальную оболочку, отгораживавшую Викану от обычного мира.

— Ингар, ты так сильно похудел за эти дни, тебе нужно больше отдыхать и питаться по-человечески, а не хватать куски между полетами и совещаниями. Я за тебя боюсь. Нельзя взваливать на свои плечи все проблемы Геона и отвечать за все, что происходит вокруг. Ты должен понимать, что уже не один и нашим детям нужен живой отец.

Тон Виканы очень удивил меня и зародил смутную надежду на лучшее. В ее словах не было истеричных ноток выдуманной любви прежней принцессы, им на смену пришли забота и беспокойство за живого, а не выдуманного человека. Мне показалось, что она старается понять меня и это понимание начало вызывать в ней жалость к подлинному Ингару. Раньше на Руси говорили не «любит», а «жалеет», может, и на Геоне это слово приобретет этот новый смысл?

— Викана, я постараюсь действовать более осмотрительно, но не всегда это у меня получается. Я еще слишком неопытен в делах, свалившихся на меня, но я учусь и надеюсь, что со временем стану совершать меньше ошибок. Ситуация на Таноле осложнилась, и тебе необходимо укрыться в безлопасном месте. Я убил в Танорисе главу клана «Белая лошадь» князя Аттилу, и за мной начнут охотиться кровники. До имперцев пока не дошли известия о разгроме их войск на Таноле, но и они тоже скоро начнут точно такую же охоту на меня. Викана, ты самое уязвимое звено в моей защите, и враги в первую очередь попытаются достать меня через тебя. Завтра я начну строить нового дракона, на котором отвезу тебя к Нордрассилу под защиту малхусов, так мне будет намного спокойнее, и здоровью твоему и детей ничего не будет угрожать.

Принцесса ничего не ответила, только тихо заплакала, опустив голову на колени. Я не стал мешать Викане выплакаться и, обняв ее за печи, решил дождаться, когда она успокоится. Наконец слезы высохли, и принцесса смогла говорить:

— Ингар, я понимаю, что мы для тебя обуза и наше присутствие будет связывать тебя по рукам и ногам, поэтому я согласна лететь к Дереву Жизни. Просто я очень боюсь за тебя, и мы будем ждать твоего возвращения.

— Викана, мы возьмем с собой почтовых птиц, и я буду регулярно писать тебе о своих делах. Если мне удастся решить несколько технических проблем, то я смогу часто навещать тебя и привезу помощников из преданных тебе гвельфов.

— Я напишу письмо матери настоятельнице храма Сиды, она отпустит с тобой двух послушниц, принадлежащих к моему дому, которые служили мне в монастыре. Это две девушки-квартеронки, они полностью преданы мне, и ты можешь смело им довериться. Ингар, я очень устала, давай поедим и ляжем спать до утра, — сказала Викана и как-то странно посмотрела на меня.

Мы неспешно перекусили разогретыми на костре припасами, захваченными с собой в полет, и отправились спать. Пещера, которая стала постоянным местом для зарядки камней Силы и ночлега, превратилась в мини-гостиницу со столом, масляным светильником, удобной кроватью и комплектом постельных принадлежностей. Викана быстро застелила постель и юркнула под одеяло. Я же в нерешительности стоял у входа в пещеру и не знал, как мне поступить.

— И долго ты там будешь стоять? Ты хочешь, чтобы я замерзла? — лукаво спросила принцесса и едва слышно буркнула: — Тоже мне, муж называется!

Я на негнущихся ногах подошел к постели и, сбросив с себя комбинезон, залез под одеяло. Меня снова начал колотить озноб от закипающего внутри адреналина, и зубы стали выбивать предательскую дробь.

— Ну вот, опять ты замерз, когда сидел голый на ветру, ну прямо как ребенок. Повернись ко мне, я тебя согрею, а то простудишься, — сказала Викана и прижалась ко мне, обхватив руками за шею.

Господи, сколько правильных слов и окончательных решений мы принимаем, когда пытаемся заставить себя не поддаваться женским чарам! Можно сколько угодно себя накручивать и убеждать, что это обман и нужно проявить твердость. Нам иногда удается продержаться некоторое время, если объект нашего обожания находится на некотором расстоянии, но когда чувствуешь на щеке шелк ее дивных волос, а вашего уха касаются нежные влажные губы, то ты понимаешь, что окончательно пропал. Последняя запоздалая и якобы разумная мысль о мужской гордости жалобно пискнула, раздавленная любовным безумием, обрушившимся на нас.

Нас качало, словно на призрачных качелях, подвешенных на уходящих в небо лучах Силы. Мы растворились друг в друге и, вынырнув из глубины пронзительного чувства любовного наслаждения, снова погружались в искрящуюся пучину. Волна за волной накатывалась сладкая истома, и наши тела, разорвав переплетение объятий, затихали на скомканном ложе и снова переплетались, едва успокаивалось рвущее грудь дыхание. В этом чувственном хороводе участвовали не только наши души, но и два маленьких комочка новой жизни, связанные с нами тонкими ниточками, выходящими из наших с Виканой сердец. Сладкая боль, рожденная где-то в самых потаенных уголках подсознания, начала накапливаться в груди, медленно опускаясь к солнечному сплетению, и, зазвенев оборвавшейся струной, вырвалась на свободу. Викана, протяжно вскрикнув, несколько раз выгнулась в моих руках и затихла, глубоко дыша. Мы долго лежали в объятиях друг друга, боясь разорвать эту телесную связь, словно старались продлить ускользающие мгновения счастья. Постепенно это состояние перешло в сладостное забытье, наполненное фантастическими снами, в которых мы продолжили прерванный любовный танец.

Меня разбудил поцелуй влажных губ и тихий шепот, прозвучавший в ушах:

— Вставай, соня, уже светает, и завтрак готов.

Я повернулся на спину и поцеловал Викану, не открывая глаз, чтобы ненароком не разрушить образ принцессы, созданный у меня в голове фантастическим сном. Через несколько секунд Викана начала притворно отбиваться, и я, разорвав объятия, открыл глаза. Зря я лежал с закрытыми глазами — лучи утреннего солнца, отразившись от озерной глади, освещали пещеру, и волосы Виканы искрились, словно усыпанные брильянтами, ее огромные голубые глаза, окаймленные длинными ресницами, смотрели прямо мне в душу.

— Обалдеть! — сказал я с придыханием, зачарованный этой картиной.

— От чего обалдеть? — удивленно спросила принцесса.

— Конечно, от принцессы Виканы. Чем тебя в детстве кормили, что ты такая красивая выросла? Вот взять меня: тощий, лысый, весь покусанный и ободранный, не чета гвельфийским принцессам, — пошутил я.

— Дурак! — обиделась Викана. — И совсем не ободранный, я только разок тебя укусила, и царапины на спине у тебя всего две, я все уже почти залечила. А в том, что тощий, сам виноват, завтрак стынет, а ты здесь валяешься.

…Дельтаплан по инерции вполз на песок возле причала в бухте Плача, и я, отстегнув Викану, вынес ее на руках на берег и осторожно поставил на ноги. Она чмокнула меня в щеку и, потрепав по холке скачущего вокруг нас Тузика, ушла на галеру. От причала ко мне навстречу почти бегом спускались Колин с Ингуром. По их озабоченному виду было заметно, что произошло что-то серьезное.