Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны - Форт Мэтью - Страница 15

Как их назвать? Торговым центром? Универсальным магазином? Лавкой скобяных изделий? Сокровищницей? Пространство вдоль стен и все доступные поверхности были заняты обувью, кухонными аксессуарами, садовыми приспособлениями, семенами, инструментами, необходимыми водопроводчикам, бобинами проволоки и пластиковых труб, молотками, отвертками, всевозможными гвоздями и шурупами, коробками с с разной мелочью, клетками для птиц, аквариумами для золотых рыбок. Все это громоздилось дурманящими кучами. Как бы ни называлось его заведение, оно прекрасно кормило Лорето. А заодно и меня.

Три поколения семьи Сиракуза жили в скромном трехэтажном доме в нескольких улицах от магазина. Тенистая терраса на уровне верхнего этажа смотрела на деревенские крыши и на стаи стрижей, пролетающих мимо, в сторону знаменитых виноградников Регалеали. В мою честь мебель на террасе была переставлена так, чтобы за стол во время ланча смогли сесть одиннадцать человек. Здесь присутствовали Лорето и его жена, их сын и дочь, несколько замечательных бабушек и один дедушка, кузен, приехавший из Швейцарии, и его великолепная бразильская подруга, а также Джованни, король пиццы Сканторпа, стремившийся поглотить как можно больше еды и сплетен, прежде чем отправиться в Англию в фургоне, набитом оливковым маслом и другими домашними деликатесами.

Мысленно я готов съесть этот ланч еще раз: диталини с конскими бобами и горохом; отбивная из свинины, пожаренная на гриле; меланцане алла пармиджана [19]; салат из зеленых бобов; свежие фрукты; нежнейшее тирамису. Ответ Сицилии итонской мешанине [20].

Сначала нам подали макароны-«пальчики» диталини — маленькие трубочки кремового цвета с зеленовато-рыжеватыми тушеными овощами, в которых я обнаружил фенхель. Их нельзя было назвать блюдом, откровенно рекламирующим себя, но, когда я взял в рот первую чайную ложку, мне показалось, что это не столько паста, сколько наваристый суп: солнечная сладость овощей, подчеркнутая интенсивным вкусом фенхеля, превратила его и источник истинного наслаждения. Диталини поразили великолепной консистенцией, необыкновенно гармоничным сочетанием ароматов и тем, как подчеркивали мои чувства, одновременно характеризуя людей, место и время года. На следующей неделе семья Сиракуза уже не будет готовить это блюдо, сказала одна из бабушек: конские бобы отойдут, и им придется переключиться на чечевицу и томаты.

— Видите ли, — перешла она к более обстоятельному рассказу, — до последней войны большинство людей могли позволить себе мясо лишь один раз в неделю. Они ели овощи, а чечевица — прекрасный источник белков, как и турецкий горох. Сейчас лишь немногие выращивают их. Теперь люди могут позволить себе мясо и едят его, чтобы все видели их достаток. Выращивание чечевицы — трудное дело. Сажать, пропалывать, снимать урожай — все это вручную тяжело. Скоро как раз наступит пора сбора. Потом еще ее нужно лущить. На это требуется масса времени, а у кого оно есть в наши дни? И кто готов платить за нее столько, сколько она действительно стоит? И все-таки мы ее выращиваем, потому что такой чечевицы, как в Виллальбе, больше нигде нет.

(Позднее, когда я спрашивал у других людей про чечевицу из Виллальбы, они отвечали так уклончиво и деликатно, как умеют отвечать только сицилийцы. Да, говорили мне, в Виллальбе отличная чечевица. А вы пробовали чечевицу из Леонфорте? Это произносилось таким тоном, что можно было заподозрить — именно заподозрить, не больше: в Леонфорте чечевица лучше, чем в Виллальбе. Сицилийцы с таким же недоверием относятся к тому, что производится в других деревнях или регионах, как и остальные итальянцы, но выражают свои чувства более деликатно).

Следом за диталини подали свинину.

— Маттео, вы — гость. Положите себе первому.

Куски мяса были тоньше, чем те, что обычно подают в Британии, значит, их можно было прожарить, не нарушая «фактуры» мяса. Бабушки показали пример, отказавшись от вилок и ножей, и мы все стали есть руками.

Салат из зеленых бобов был хорош, но версия меланцане алла пармиджана, предложенная семейством Сиракуза, свидетельствовала о непревзойденной изысканности и великолепии сицилийской кухни. Баклажаны были нарезаны тончайшими ломтиками, едва ли не толщиною с бумажный лист, очень быстро обжарены в минимальном количестве масла, а затем слегка окроплены томатной пастой и приправлены тертым соленым сыром рикотта. От такого сочетания желудок замирал в легком восторге.

Представляли ли все эти блюда что-то необыкновенное? По правде сказать — нет. В них не скрывалось ничего экстравагантного или бьющего на внешний эффект. Это была повседневная еда, простая и незамысловатая. Ничего претенциозного — ни в ней, ни в том, как она приготовлена. И вместе с тем каждая перемена доставляла радость. Дело здесь не только в поводе или в компании. Каждое блюдо было по-своему прекрасно своей простотой, знаменующей высочайшее кулинарное искусство. Две старушки и синьора Сиракуза священнодействовали на кухне уверенно и неторопливо, что дается многолетним опытом. Именно так они готовили ежедневно на протяжении всей своей жизни. Это были умные, независимые женщины, но они сидели дома, вели хозяйство и готовили еду для своих семей. В этом заключалась их жизнь. Но трудно представить себе, что столь строгий порядок, основанный на давних традициях, сохранится надолго. Даже на Сицилии женщины начинают использовать свое право на работу вне дома, чтобы хоть ненадолго избавиться если не от тирании домашнего рабства вообще, то хотя бы от ее части.

Эта ситуация вызвала у меня двоякие чувства. С одной стороны, я понимал, насколько тяжелым и даже непереносимым такой стиль жизни может оказаться для человека, наделенного амбициями и любознательностью. С другой стороны, именно он создавал ощущение семьи, общности и защищенности. Ну и конечно, сохранял кулинарные традиции, культуру питания. Что будет потеряно, если, как и в остальной Европе, на Сицилии исчезнет такое понятие, как семья? Какая судьба ждет островитян, если это произойдет? Семья дает чувство стабильности и защиты в хаотичном и жестоком мире. Во всяком случае, так обстояло со мной. Но одновременно семейные узы и связи создают ту самую среду, через которую мафия распространяла свое влияние.

Внезапно я с некоторым испугом осознал, что налегаю на красное вино, которое делали в этом доме, так, как не принято на Сицилии: пока они выпивали один бокал, я успевал расправиться с двумя. Хозяева пили весьма умеренно, как и все сицилийцы, с которыми мне довелось встретиться, и только тогда, когда на столе стояла еда. Я понял, что нужно притормозить.

Постепенно мы добрались до обсуждения трудностей, с которыми я сталкивался в поисках места, подходящего для снесли.

Как олень, разгоряченный погоней, ищет прохлады, так и я искал тень и кусочек земли, на который можно было бы прилечь после плотной еды. Совершая несколько лет тому назад подобное путешествие по Италии, я без труда находил оливковую рощу или какой-нибудь уединенный тенистый уголок, припарковывал «Веслу», ложился и спал столько, сколько хотел. Что же касается Сицилии, то у меня сложилось впечатление, что местные жители относятся к частной собственности с величайшим почтением: стоит мне увидеть какой-нибудь тенистый уголок, он либо находится за колючей проволокой, либо вход на него перегорожен цепью, и мне приходится, борясь со сном, ехать дальше. Все согласились с тем, что это проблема.

Наконец, к четырем часам, ланч тихо завершился роскошным клубничным тирами су и кофе. Нет, заверили меня хозяева, каждый день они так не едят. Как правило, на обед у них подают пасту, а вечером — мясо. Этот ланч был приготовлен специально для меня, чтобы я почувствовал себя на Сицилии как дома. Мне захотелось обнять их всех. Я был потрясен их добротой, и меня грыз стыд, что не смогу ответить им тем же.

В этот момент ко мне подошел старик Сиракуза, дедушка, внешне напомнивший мне Малкольма Маггериджа [21], язвительного, похожего на пророка Иеремию ученого мужа моей юности, и впервые заговорил со мной. Несколько лет тому назад он перенес операцию на гортани и теперь мог разговаривать только скрипучим шепотом, отчего мне было еще труднее понимать его сицилийский диалект.