История нравов - Фукс Эдуард - Страница 92

Это, во-первых, тот факт, что многие промыслы потеряли свой прежний характер прикрепощения к определенному месту. По мере того как главным законом производства становилась интернациональность обмена, основой существования всех народов сделалось постоянное передвижение из города в город, из страны в страну. Так миллионы людей самых разнообразных профессий превратились в кочевников, для которых уже не существует понятия «родина», которые сегодня здесь, а завтра там, которые каждый день должны быть в каком-нибудь другом месте, которые поэтому лишены возможности основать свою семью или вынуждены большую часть года отсутствовать дома. Подобные кочевники наводняют ежедневно целыми ордами каждый современный большой город. Так как эти толпы состоят главным образом из мужчин, и притом находящихся в расцвете сил, то для них единственной возможностью удовлетворить половую потребность становится всегда готовая к услугам проститутка.

Гиллрей Д. Английская карикатура на пикантную дворцовую интригу. 1792

Второй фактор, с которым приходится считаться, — это перемена, происшедшая в области развлечений. Они уже не ограничиваются семейным очагом, они стали массовыми удовольствиями: здесь также приходится удовлетворять уже массовые потребности. Необходимое возбуждение при таких условиях, индивидуальное или массовое, может, естественно, исходить только от проститутки, так как она одна является как бы безличным понятием, личностью, обязанной быть к услугам каждого, кто нуждается в возбуждении. Так как ныне наслаждаются массы, так как в возбуждении нуждаются массы, то в каждом более или менее крупном городе должны находиться целые полчища проституток, чтобы удовлетворить эту потребность в возбуждении.

Предложение, однако, значительно превышает спрос. Так оно было, правда, всегда, но для XIX в. это справедливо в еще большей степени. Это приводит нас к самому важному явлению. Дело в том, что в настоящее время состав армии проституток значительно изменился в сравнении с прошлым. Раньше если и не все проститутки, то большинство жили в домах терпимости, теперь число живущих в этих заведениях все сокращается и его значительно превосходит число вольнопромышляющих. Кроме этого перемещения, необходимо принять во внимание еще одно обстоятельство. Общее число женщин, открыто промышляющих любовью, значительно сократилось если не абсолютно, то, во всяком случае, относительно прежних эпох. В этом нетрудно убедиться. Поэтому если огромному спросу на розничную продажу любви противостоит еще более значительное предложение, то отсюда надо сделать вывод, что замаскированная проституция, проституция под маской порядочности, приобрела в буржуазный век такие размеры, каких она не имела ни в одну из предыдущих эпох.

Так оно и есть на самом деле. Этим обходным путем мы подойдем к решению вопроса о причинах, порождающих проституцию, ближе, чем если бы рассмотрели одну только профессиональную проституцию. Дело в том, что при исследовании замаскированной проституции особенно бросается в глаза ее экономическая подоплека. Достаточно вспомнить хотя бы причины, толкающие стольких женщин в дома свиданий! Характерная для эпохи господства крупного капитала экономическая нужда, экономические осложнения, опутывающие жизнь как отдельной личности, так и большой массы, — таковы причины, содействующие огромному, все увеличивающемуся, подобно лавине, росту числа женщин, готовых проституировать себя.

Людям, толкующим слово «голод» так примитивно, что говорят о нем, только когда у человека нечего есть, людям, отрицающим гнет экономических условий, если горничная пойдет на улицу, тогда как она могла бы снова найти место горничной, все нами только что сказанное покажется китайской грамотой. Эти наивные люди упускают из виду, что «нужда» всегда понятие относительное, что масштабом для оценки материального положения служит не то, в котором мы сами находимся, что он диктуется положением тех, с кем мы связаны процессом труда. Работница, обязанная создавать роскошные туалеты, тогда как сама вынуждена ходить в простеньком платьице, ощущает свое положение как нужду даже в том случае, когда может наесться досыта. А подобная «нужда» особенно легко порождает мысль, что при известных условиях легче заработать шелковый жюпон, чем шерстяную нижнюю юбку. А такие и тому подобные мотивы — причины экономические.

Что в XVII и XVIII вв. касалось только маленьких и средних городов — а именно обязанность промышляющей на улице проститутки одеваться в не бросающийся в глаза костюм порядочной женщины, носить который ей строго запрещалось в эпоху Ренессанса, — стало в буржуазный XIX в. категорическим условием ее существования также и в крупных городах. Так как нравственное лицемерие клеймит официальное схождение с проституткой как акт безнравственности, то проститутка должна, естественно, одеваться, как порядочная дама.

Во всяком случае ее профессия должна быть внешне завуалирована.

Из всех внешних признаков, отличающих проститутку от добродетельной женщины, остались только разве некоторые подробности моды, вызывающий способ поднимать юбку, ободряющие взгляды и более или менее откровенные в удобный момент приглашения или требования сопровождать ее.

Как все подобные перемены, и эта совершалась медленно, притом лишь с того момента, когда официально началась эра нравственного лицемерия. В продолжение всей Великой революции, в дни юности французской буржуазии, проститутка занимала еще в картине парижской уличной жизни такое же чудовищно видное место, как в эпоху старого режима, даже больше, в эти бурные годы цинизм ее публичных выступлений доходил, быть может, до своего апогея. Не успели наступить дни Директории, как главные улицы Парижа превратились в единое наводненное проститутками корсо, где только они и задавали тон.

Трудно представить себе, что это был за дерзкий и бесстыдный тон. С уст как женщин, так и мужчин то и дело срывались скабрезные восклицания. Надев платье с глубочайшим вырезом, подняв юбки как можно выше, прогуливались жрицы любви до поздней ночи на глазах у всех.

Начало этих галантных массовых шествий было еще прилично в сравнении с положением вещей в более позднее время, когда каждый мужчина проходил под перекрестным огнем взоров и восклицаний фланирующих проституток, которых возбуждали сами же мужчины. Такую же картину представлял и тогдашний Лондон. На публичных рынках любви и здесь царили грубость и бесстыдство. Сидя в колясках или верхом на лошади, катались более видные проститутки по Гайд-парку или по другим улицам — корсо. Но и многочисленные маленькие города — даже и в Германии — представляли, по существу, такую же картину, с той только разницей, что здесь за отсутствием большой массы не царило такой сутолоки.

Проститутки. Виньетка из календаря. 1789

В 20-х и 30-х гг. XIX в. эта дикая оргия несколько утихла, чтобы вскоре снова начаться, в особенности в эпоху Второй империи во Франции. Именно тогда сложилась свойственная и теперь еще почти всем более крупным городам картина уличной жизни с неизбежной фланирующей проституткой.

Что ныне все обстоит так же, как в 50-х гг., доказывает следующая картина из эпохи Второй империи во Франции в романе Золя «Нана», картина, точно списанная с современной действительности и приложимая к любому современному большому городу: «Обыкновенно они начинали свой поход в 9 часов вечера. По тротуарам улицы Нотр Дам де Лоретт тянулись два ряда девушек, спешивших по направлению к бульварам, подобрав юбки. Нана и Сатен шли всегда вдоль церкви по улице Лепелетье. Недалеко от кафе Риш, поблизости от места их маневров, они опускали подол платья и начиналась прогулка по грязи и пыли. Перед кофейнями они замедляли свои шаги. Здесь они были в своей стихии. Подняв голову, громко разговаривая и смеясь, они время от времени оглядывались на следовавших за ними мужчин. До 11 часов продолжалось это веселое настроение, лишь изредка прерываемое бранью «грязное животное», бросаемой по адресу неловкого прохожего, толкнувшего их или наступившего им на ногу. Иногда они садились за стол в кафе, фамильярно кланяясь с официантами, охотно принимая угощение от первого встречного, так как это давало им возможность сидеть и ждать окончания театра. Когда же приближалась ночь, охота становилась отчаянной. Под сенью деревьев на пустых бульварах происходили безобразные сцены. Торговались с мужчинами, обменивались грубой бранью и пинками, между тем как мимо них проходили почтенные семейства, отцы, матери и дочери, привыкшие к такому зрелищу. Совершив десять раз дорогу от оперы к театру Gymnase, Нана и Сатен останавливались на бульварах улицы Фобур Монмартр, так как мужчин становилось все меньше. Зато здесь рестораны, кабаки и харчевни были открыты и освещены до двух часов. Перед кофейнями толпились проститутки. То был последний освещенный и оживленный уголок ночного Парижа, последний открытый рынок для продажи любви на одну ночь, где торг совершался громко и без стеснения. Так шли они от одного конца до другого, как по открытому коридору публичного дома. Тихо покоилась длинная, пустынная улица Нотр Дам де Ло-ретт. Только изредка промелькнет тень женщины. То возвращались запоздавшие путницы. Несчастные девушки, пришедшие в отчаяние, так как не нашли себе на ночь заработка, хрипло бранились с запоздавшим пьяницей, задержавшим их на углу улицы.