Похитители бессмертия - Симонова Мария - Страница 68

— Разумеется.

— И учти, что среди них будет Коготь. Тот, кого мы сегодня «демонстрировали», — ответил Маджик на вопросительный взгляд ронина.

Ронин коротко улыбнулся:

— Я надеюсь решить эту проблему. А пока возьми вот это и надень на руку. — Он протянул Маджику коминс, реквизированный у Грабера. — Это что-то вроде наручного телефона. Как только появятся первые гости, ты мне сообщишь, тогда я назову координаты встречи. — И он стал объяснять Маджику, как обращаться с коминсом.

— Значит, наш ронин решил вернуться на родину… — Клавдий, стоя у рабочего стола, крутил в пальцах тонкий стилет, которым обычно резал бумагу. —

И что ты об этом думаешь, Арчи? Ты ведь у нас любишь думать?

— Да, экселенц. Он рассчитывает спрятаться и, возможно, попробует собрать аппарат.

— Я не об этом, идиот, — протянул Клавдий ласково. — Это и ослу понятно. На 433 только четыре портала на всю планету! Если до тамошних властей дойдет, чем они завладели, они быстренько перекроют все порталы. Сдается мне, что наш шустрый беглец именно это и задумал.

— Но это означает конфликт с метрополией, — осторожно заметил Арчи. — Тогда планета лишится последних прибылей.

— Монополия на бессмертие стоит любого конфликта, мой мальчик. А что касается прибылей, то если аппарат себя оправдает… — Клинок замер в его руке, явно приготовившись совершить полет к горлу референта — по крайней мере именно туда был нацелен прищуренный взгляд старца. — Если аппарат себя оправдает, — произнес Клавдий, медленно поднимая руку, — то пария-433 очень скоро станет самой богатой планетой в Галактике. И бастард тоже должен это понимать. Один раз он уже прикрыл для нас Кемерово. Что ему мешает проделать то же самое с 433?.. — Он приподнял брови, как будто ожидая услышать мнение вестника.

— Для этого необходима санкция Президента, — выдавил из себя Арчи.

— Вот именно — нужна санкция папаши, но тогда придется объяснять ему причину, а этого сыночек делать не станет. Он будет действовать сам. До конца. Вопрос — до чьего конца?.. А вот это уже будет зависеть от того, кто из нас первым прибудет на место.

— Вы хотите сказать?..

— Да, хочу! Я сам туда отправлюсь! Ставки слишком высоки, а ты не оправдал доверия… — Старец резко выбросил вперед руку. Арчи не дрогнул, только закрыл глаза, инстинктивно опустил подбородок, прикрывая гордо. За его левым плечом раздался звук короткого удара, потом голос Клавдия произнес: — Ну-ну, не трясись, как сопля на ветру. Нам с тобой еще предстоит дело. — Переведя дух, Арчи открыл глаза, осторожно покосился — позади из косяка как раз на уровне его шеи торчала инкрустированная рукоять стилета. — Ты старался, — милостиво признал Клавдий. — Не твоя вина, что на большее ты не способен. А лучшие… — Клавдий думал о Дике — в последнее время он думал о нем почти непрерывно. Лучший ученик оказался достойным противником. Порученец не может быть противником — только рабом. Поэтому он не должен быть лучшим. — От лучших всегда можно ожидать предательства, — глубокомысленно закончил старец и распорядился: — Собирай ребят и готовь машину. Это дело слишком серьезно, чтобы я мог его кому-то доверить.

Левински, посасывая сигару, глядел из-под приспущенных век на облепленного пластырями, визуально даже как бы слегка сдувшегося после неудачи в Кемерове Бычару — это дело его постепенно доканывало. Мягков только что закончил доклад и теперь замер, изображая из себя статую Президента Хлумова после севастопольского покушения.

Из доклада, очевидно, выходило, что Ричард Край, называющий себя еще Константином Бессоном, исчерпал себя. Он выдохся. Он израсходовал все свои трюки. И теперь им движет одно — поскорее собрать аппарат и обессмертить себя, пока его не настигли.

Этим и объясняется его бегство на парию-ЧЗЗ (кстати, Левински уже приходилось когда-то слышать этот индекс, только он не помнил, в какой связи). На любой другой планете Края бы теперь очень быстро взяли. На париях же по ряду причин дело поимки государственных преступников обстояло сложнее. Там не всегда можно было рассчитывать на подчинение властей приказам из метрополии, не говоря уже о вопиющем беззаконии, царящем на территории вне куполов. Левински приходилось иметь дело с париями, правда, косвенно — там набирался подсобный человеческий материал для теневой системы, — и он имел представление о проблемах, связанных с тамошними порядками.

Но теперь он — наследник престола! И главное, он не намерен больше проигрывать — ни людям Администрации, ни «псам» СВБ, ни Клавдию. О том, что он может проиграть какому-то ронину, изгою, отщепенцу, по чистой случайности заполучившему аппарат и по чистой же случайности до сих пор живому, — вообще не могло быть речи!

Левински садистски раскурочил в пепельнице сигару:

— Иван! Я принял решение! Нужно закрывать 433 на карантин, чтобы обезопасить себя от конкурентов. Ты сказал, что там всего четыре портала, так что это вполне можно сделать в обход Президента. Думаю, что потребуется мой личный визит на планету — разумеется, анонимный. Сейчас как никогда необходимо держать ситуацию под контролем. — Левински поднялся и, одарив жалкого Бычару брезгливым взглядом, закончил со сдержанным пафосом, приличествующим, по заверению его нового имиджмейкера, подлинному властителю в моменты принятия важных решений." — А это под силу только мне!

Грабер лежал на диване, сосредоточенно хмурясь. Из одежды на нем было только белое вафельное полотенце, целомудренно прикрывающее центр тяжести, — это полотенце, кстати сказать, бросил туда ронин, хотя присутствующую тут же Жен вряд ли интересовали интимные подробности граберовского тела. Время от времени Грабер поднимал к лицу попеременно правую и левую руки и напряженно их разглядывал.

Десять минут назад Грабер очнулся в капсуле после шестичасовой процедуры обретения бессмертия. По завершении снятия всех медицинских параметров ронин, несмотря на рекомендации профессора повременить с его перемещением, собственноручно перенес Грабера из капсулы на диван — времени оставалось все меньше, а ему необходимо было успеть обессмертить еще как минимум одного человека, то есть, разумеется, себя, а как максимум — еще двух-трех одолженных Маджиком бойцов, от которых того и гляди можно было ожидать впадения в «монстризм».

Вид у первого бессмертного был весьма и весьма неважный. Кто выглядел настоящим триумфатором, так это яйцеголовый: электронный диагност, протестировавший состояние Грабера после операции, показал ожидаемые результаты, хотя конкретной проверки, способной убедить в бессмертии Грабера и остальных присутствующих, пока еще не производилось. Однако ронин не собирался с этим тянуть: пока Жен и хрыч хлопотали над телом «героя», ронин достал из кармана карандаш и установил его в режим минимального поражения. Затем подошел к Граберу со стороны ног — чтобы тот, заметив в руках у ронина хорошо ему знакомый предмет, не всполошился раньше времени и быстрым коротким движением сделал разрез на голени. Грабер подскочил на диване и заорал так, будто его только что кастрировали без наркоза. Согнувшись, он схватился руками за поврежденный участок ноги.

— Да вы, Бессон, знаете, кто вы?.. — И из его рта полилась такая брань, чему больше всего подошло бы определение «понос». Таковы оказались первые слова, которым, видимо, предстояло быть занесенными золотыми буквами на скрижали истории, — первые слова, раздавшиеся из уст первого бессмертного человека.

Жен поморщилась и отступила от Грабера подальше. Зато старый хрыч просиял и склонился поближе — до сих пор «подопытный кролик» не произнес ни слова, теперь же стало очевидно, что его реакции в порядке, мыслительный процесс худо-бедно функционирует, и при этом, что наиболее важно, умственные способности не претерпели заметных изменений. Один только ронин, которому вся тирада и предназначалась, остался невозмутим: спокойно и без видимого усилия оторвав руки Грабера от поврежденного участка, он стал внимательно наблюдать за порезом. Рунге, сообразив, что происходит, тут же к нему присоединился, судорожно лапая трясущейся рукой диагностический модуль. Даже Жен не осталась в стороне от места всеобщего внимания — приблизилась и полюбопытствовала, мужественно игнорируя изливающийся изо рта Грабера, словно из сливной трубы, поток сквернословии. Вскоре она и вовсе перестала его слышать: